Йоргенсен с такой силой стиснул штурвал, что у него даже костяшки пальцев побелели.

— Почему вас так интересует Фарнелл? — спросил он у Дахлера.

Сильная качка заставила калеку опереться на крышу рубки.

— Бернт Ольсен вывел нас из Финсе. — Внезапно он наклонился вперед. — Он также сообщил мне о том, кто поручил немцам совершить в ту ночь налет на мой дом. Вы не знали, что мне об этом известно?

— В ваш дом пришли потому, что вы слишком много болтали о своей мифической деятельности.

— Насколько я понимаю, Мюеллер, ваш представитель в Бергене, не имел к этому никакого отношения?

— Если и имел, то он расплачивается за это шестилетним сроком в тюрьме по обвинению в сотрудничестве с немцами.

— Он всего лишь сделал то, что ему приказали сделать вы.

— Det er logn, — от волнения Йоргенсен перешел на норвежский.

Его лицо раскраснелось от гнева.

— Это не ложь, — возразил Дахлер.

— Тогда докажите это.

— Доказать? — Дахлер улыбнулся. — Для этого я здесь, Кнут. Я собираюсь это доказать. Я собираюсь доказать, что вы должны отбывать срок вместо Мюеллера. Когда я найду Фарнелла…

— Фарнелл мертв, — резко оборвал его Йоргенсен, совладав с волнением.

Дахлер молчал. Это краткое напоминание о том, что Фарнелл умер, похоже, потрясло его до глубины души. Он повернулся и побрел обратно к трапу. Вдруг он остановился и снова развернулся к нам.

— Мистер Гансерт, — обратился он ко мне, — прежде чем вы начнете обсуждать его предложения, вспомните, что до определенного момента он работал на немцев, причем делал это так же усердно, как позднее сотрудничал с британцами.

С этими словами он скрылся в люке.

Вдруг раздался окрик Дика:

— Следите за курсом!

Яхта развернулась носом к ветру, и все паруса неистово хлопали у нас над головой. Йоргенсен немедленно вернул судно на курс. Затем он вздохнул.

— Вот что происходит, мистер Гансерт, — тихо произнес он, — в стране, которая была оккупирована.

Я промолчал, и спустя мгновение он продолжил:

— До войны мы с Яном Дахлером вместе занимались бизнесом. Его танкеры снабжали мой металлургический завод. Но теперь… — Он пожал плечами. — Он вел себя глупо. Он помог кое-каким британским агентам, а затем принялся об этом болтать. Мюеллер на него донес, и теперь он во всем винит меня. Что касается его побега из Финсе… — Он поднял голову и посмотрел на меня. — Один немецкий офицер признался в том, что ценой его побега стала определенная информация, в которой они нуждались. Эта информация касалась новых видов морских двигателей, разработанных моими инженерами. Эти чертежи были «утеряны», когда Норвегию оккупировали немцы. Но Дахлеру было о них известно, потому что я пообещал оснастить этими двигателями его танкеры, прежде чем принимать другие заказы. И… в общем, произошла утечка информации, и чертежи у нас изъяли.

— И это была работа Дахлера? — спросил я.

— Доказательств этого нет, не считая слов немецкого офицера, которого наша разведка расколола во время перекрестного допроса. Но чертежи у нас потребовали сразу после побега Дахлера из Финсе. Именно поэтому власти и не хотят снова видеть его в Норвегии.

— Что он делал в Финсе? — спросил я.

— Принудительные работы, — ответил Йоргенсен. — Немцам взбрело в голову, что они сумеют построить на Йокулене аэродром. — Он вытащил сигарету и закурил. — Теперь, мистер Гансерт, вы понимаете, как обстоят дела? Чтобы прикрыть свою собственную вину, он вынужден сам выдвигать обвинения. Кроме того… — он заколебался, — проблема также заключается в том, что во время оккупации человек моего положения неизбежно попадает в неловкое положение. Я должен был изображать дружбу с немцами для того, чтобы иметь возможность продолжать работать на освобождение моей страны. Если бы они перестали мне доверять, от меня не было бы никакого толка. Многие из тех, кто не знает, чем я занимался на самом деле, готовы поверить в то, что я поддерживал немцев. Вот почему я теряю самообладание, когда слышу, как такие люди, как Дахлер, выдвигают против меня совершенно необоснованные обвинения. Я знаю, в каком уязвимом положении я оказался из-за своей работы. — Он грустно улыбнулся. — Я подумал, что будет лучше, если вы об этом узнаете. — Немного помолчав, он добавил: — Ну, а теперь как насчет того, чтобы отправиться непосредственно в Берген и уладить там все дела?

Я колебался. Мне не давали покоя два факта. Один заключался в том, что во время войны Фарнелл какое-то время находился в Финсе. Второй касался того, что Йоргенсен больше не диктовал условия «Би Эм энд Ай», а выпрашивал их. Я посмотрел вперед в поисках предлога прервать этот разговор. Дик пытался поднять топсель, но парус за что-то зацепился.

— Держи его, — крикнул я. — Ты не освободил топенант. Мы поговорим об этом позже, — сказал я Йоргенсену и поспешил на выручку Дику и его вахте.

Как только топсель благополучно подняли, закрепив все снасти надлежащим образом, я спустился в кают-компанию, чтобы поесть. Мне было необходимо время, чтобы обдумать причины таких внезапных перемен в намерениях Йоргенсена. Когда я вошел, там был только Дахлер. Джилл выглянула из-за двери камбуза.

— Уже четыре? — спросила она.

Я кивнул, не сводя глаз с Дахлера. Он покачивался взад-вперед в такт движениям яхты.

— Вам не показалось, что с Йоргенсеном это было немного чересчур? — поинтересовался я.

— Чересчур? — Он усмехнулся. — Кнут Йоргенсен — это такой человек… — Он поколебался, но затем все же добавил: — Он бизнесмен. — Он наклонился ко мне через раскачивающийся стол. — Вот что я вам скажу, мистер Гансерт. Норвежец может быть опасен, только если этот норвежец бизнесмен. Я норвежец и бизнесмен. Так что я знаю. Мы открытые и приветливые люди… пока не доходит до бизнеса.

— И что тогда? — спросил я.

Здоровой рукой он вцепился в рукав моей куртки.

— И тогда возможно все, — ответил он.

То, как он это произнес, заставило меня похолодеть. Тут вошла Джилл, и сразу же все снова вернулось в рамки нормальности. Но после еды, когда я ушел в свою каюту спать, передо мной снова всплыла сцена, разыгравшаяся между Дахлером и Йоргенсеном. Я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к качке, ощущая неистовую вражду двух норвежцев и задаваясь вопросом, что можно с этим сделать. Держать их подальше друг от друга на таком маленьком судне не было никакой возможности. Позволить им контактировать… Придется постоянно за ними следить, вот и все. Я вскочил с койки и, поднявшись на палубу, обнаружил Йоргенсена за штурвалом, а Дахлера в рубке, из которой он пристально наблюдал за своим недругом. Похожая на пергамент кожа Йоргенсена казалась бледнее обычного. Он переводил взгляд с нактоуза на вымпел на мачте и обратно, стараясь не смотреть на Дахлера. Даже здесь, на палубе, несмотря на сильный ветер, заставлявший «Дивайнер» то взлетать на гребни волн, то скатываться с них вниз, напряжение между двумя мужчинами казалось физически ощутимым.

— Мистер Дахлер, — обратился я к калеке. — Теперь, когда вы поправились, возможно, вы сможете присоединиться к моей вахте?

— Хорошо, — отозвался он.

— Моя вахта сейчас внизу, — напомнил ему я.

Он только улыбнулся.

— Мне и наверху хорошо, — ответил он. — А моему животу уж точно намного лучше.

Поэтому я тоже остался на палубе. Впрочем, я понимал, что это бесполезно. Если Дахлер захочет сидеть и смотреть на Йоргенсена, он сможет делать это в любое время, когда вахта правого борта будет дежурить наверху. Я смог бы присматривать за ними только в том случае, если бы они оба были в моей вахте. Должен же я был когда-то спать.

В ту ночь моя вахта сменилась с дежурства в двенадцать часов. Прогноз передавал штормовое предупреждение практически для всего побережья Британских островов. Ветер теперь дул с юго-запада, и во время нашей вахты мы перекинули паруса. Впервые с того времени, как мы вышли из устья Темзы, яхта кренилась на правый борт. Я закрепил бизань-парус, чтобы он не лег на грот.