Пока я решал, откланяться или остаться, он продолжал.

   - Вижу, все еще негодуете. Я не в обиде. Нам следует друг другу понравиться. Обещаю для этого все усилия приложить.

   - Поговорить по душам, по ушам проехать? - сказал я.

   - Стасик! Еще вина. А то наш гость все еще хмур. Сердится самым сердечным образом.

   - Чего вы на самом деле от меня хотите? И вправду кор-трип?

   - Вот! Этот вопрос развернутого ответа требует. Знаете, я художник. Карандашами рисую. Маслом пишу. Компьютерной графикой не пренебрегаю. И, может быть, мне необходим этот трип в первую очередь для вдохновения. Откроете мне визу, где еще не рожденные твари живут. А то что-то у меня вдохновение поиссякло.

   - Чушь, - сказал я. - Это проще делается. Горсть психотропов - и твари изо всех щелей попрут.

   - От химического брака и химеры химические рождаются.

   - Честно говоря, за химические я их и счел. Тогда как искусство - это алхимия, - зачем-то сказал я, хотя до сих пор подобное псевдо-глубокомыслие было мне чуждо.

   - Да, не все удалось. Не знаю, что с этим гномом делать, уж больно сердит. Боюсь, измену готовит. А что касается психотропов, то тут вы хватили. Я ими не пользуюсь. Считаю, что западло. Что позволительно всякому быдлу... Не забывайте, кто я.

   - Кто вы?

   - Хороший вопрос. Отвечу, раз уж сам его спровоцировал. Насчет ППЖ я вас действительно в заблуждение ввел: я несколько раньше себя продлил. Я бы подробнее вам рассказал, да уже сам кое-что подзабывать стал, а летописей не веду. Я даже рад, что вы мне не поверили, иначе как верить вам? Нельзя доверять доверчивым.

   - То есть вы обессмертились задолго до ППЖ?

   - Не так уж задолго. Но продленка тогда еще не была повсеместной, только для избранных. Вот я себя и избрал. Тогда же и о вас попутно узнал, счастливый вы человек. Мало кто из писателей обретает бессмертие.

   - Я им не очень-то дорожу, - сказал я, не обращая внимания на иронию, заключенной в его последней фразе. - Все мои умерли: родные, друзья. Зачем оно мне одному? Не могу же я их из небытия обратно на этот свет вытянуть.

   - Да, действительно. Ни соратников, ни родных. Смерть близких - расплата нам за долгую жизнь. Если б мы умерли раньше - стали б расплатой им. Однако что мы знаем о смерти? Только то, что умирают другие. О том, смертен ли я, мне ничего неизвестно. Может, ваш мир устроен таким образом, что вы в нем никогда не умрете. И все ваши попытки из него уйти ни к чему не приведут. По крайней мере, до тех пор, пока Ему, - он задрал подбородок и закатил глаза, - не надоест с вами возиться. Может по этой причине вас и выбрали в ту шарашку. Да! Вас ухватили как автора сюжета о том варианте бессмертия, который и воплотил Силзавод. Руководствуясь, возможно, вашей идеей. Там не было ваших поклонников? А может и более того: этот ваш мир вами и держится. И с вашей смертью тоже умрет. Совершит этакий аутокалипсис.

   Вместе со мной рухнет и мир? Из-за долбаного негодяя, из-за меня?

   - Так что в случае, если я умру и никогда не воскресну, не огорчайтесь. В моем мире, параллельном вашему, вполне возможно, что умерли вы. Ладно, это реплика в сторону, - продолжал интересный мой собеседник. - Вернемся к насущному. Вы не задавали себе вопрос, почему изо всех каюров именно вы столь удачливы? Почему вас ни разу по-настоящему не упекли, не деформировали, тогда как деятельность прочих каюров пресекалась?

   - Я удачами и участью коллег не очень интересовался. В профсоюзе не состоял, в семинарах по обмену опытом не участвовал.

   - Вы, мой дорогой каюр, лицо в некоторой степени неприкосновенное. Есть негласное указание в вашу деятельность не вмешиваться. По крайней, до тех пор, пока она не примет угрожающий для демографии характер. Пока что было терпимо.

   И власть имущим, и отребью мы одинаково нужны. Должен кто-то и нобилитет обслуживать. Я всегда считал, что щадят меня только поэтому.

   - Изо всех каюров вы самый известный. Легендарный почти, - продолжал он. - И уж кем, казалось бы, как не вами система должна бы в первую очередь озаботиться?

   Я это вполне понимал. И никак свою деятельность не афишировал. На что мне этакая легендарность? Я предпочел бы остаться незамеченным и неизвестным, а все контакты через Джуса осуществлять. Кстати, где он?

   - Так знайте, это я вас все время отмазывал, - сказал Гартамонов. - Используя сегмент системы которым руковожу. Каюрство не должно быть массовым, в этом я убежденный демографист. Но и пренебрегать исследованием проблемы преступно. Если бы средневековые медики не крали трупы, чтобы поупражняться на них, далеко бы ушла медицина? Кому-то должно быть позволено красть.

   - Вы что, следили за мной? - возмутился я вместо благодарности к благодетелю. - Отслеживали передвижения? Действия? Мысли? И с каких пор?

   - Не постоянно, - сказал Гарт. - Лишь время от времени. Так, чтоб вы совсем не пропали. Руководствуясь, конечно, благом всего человечества. Демографии ради. Кстати, прослушки нет, иначе и я бы с вами не разговаривал так откровенно и остроумно.

   Он и в прошлую нашу встречу об этом предупреждал. Что невольно заставляет предполагать совершенно обратное. Сидит где-нибудь за стеной верный Вадим и прислушивается, кое-что записывая стенографически.

   - На что только не пойдешь ради такого блага, - сказал я. - Демографии ради можно все базы стереть.

   - Иные нужно стирать безо всякого сожаления. Маньяков неисправимых, которые с возрастом становятся только изощренней в злодействах своих. Аутистов, дебилов, лузеров. Склонных к насилию, жестокости, злодействам, просто глупых и неспособных совсем ни к чему. Субъектов с необратимыми погрешностями, накапливающимися по мере миграции из тела в тело. Монахов неисправимых и убежденных лазарей - впрочем, эти сами уйдут. Надо работать над качеством человека. И наконец, наказание смертью нужно вернуть в законодательство, коль уж пожизненное заключение нынче обратилось в синоним заключения бесконечного. Как меру пока исключительную, а там видно будет. Я как главный в пенитенциарной области это вам с полной ответственностью заявляю.

   - Но...

   - И чтоб боялись, - разошелся он. - Без страха смерти человеку тоже нельзя. Без этого страха он превращается в ленивое апатичное существо. Необходимо встряхнуть биологически слабеющее человечество, изнуренное сексом, неспособное на репродукцию. И этой встряской будет смерть. Пусть страх смерти существует хотя бы в потенции. Пусть всякий знает, что у правительства достанет воли смертное наказание применить. Все в наших руках.

   - Что нам стоит рай построить. Нарисуем - будет смерть...

   Мне показалось, что Гарт на долю секунды смешался. Словно эта невинная реплика его озадачила. Виду, конечно, он не подал, но в глазах чиновника пенетрационного ведомства вспыхнула и погасла злая искра.

   - В исключительных, повторяю, случаях. Смерть перестала быть чем-то чтимым и непостижимым. Убить стало очень легко. Зная, что убиваешь не насмерть. Так ведь, каюр? А умереть и того проще и слаще. Надо эту практику прекращать. И вместо нее вводить новую: убивать реально, раз и навсегда. И уж во всяком случае, жить принудительно никого заставлять не будем. Тело есть дар природы. Возвратить природе ее дар есть право всякого.

   - А как предполагаете наладить воспроизводство населения? Народ практически прекратил размножение. Уже слово народ не применимо к нам, ибо не нарождаемся. Репродуктивные функции практически прекращены. Даже без ваших смертных мер это грозит исчезновением человечества. Пусть по дюжине в год казнить будете. Это как испарение черной дыры. Вроде незаметное, но приводящее к полному исчезновению.

   - Да, воспроизводство будем налаживать.

   - Появились успехи? В пробирках зашевелилась жизнь? В клонированных телах обнаружили начатки разума?

   - Увы, не зашевелилась и не нашли.

   - Удалось, наконец, развести двойников?