Прощенные опричники стремились показать, что царь не ошибся, сохранив им жизнь. Усердствовали, казня недавних товарищей. Кололи, вешали, рубили. Сам Иоанн пронзил копьем некоего старца, испугавшись его, бросившегося с какой-то просьбою. За четыре часа убили около двухсот человек. Забрызганные кровью убийцы кричали царю: «Гойда! Гойда!» Славили самодержца.
Малюта–Скуратов, засучив рукава, не слезал с помоста. Он топором рассекал мертвых и сбрасывал их части стекшимся со всей Москвы псам, уже пресыщенным, нагрызшимся. По младости малым ростом дочерям Малюты было плохо видно, и Борис Годунов, омытый от обвинений слезами Марии и рассудительностью скорого тестя, по очереди поднимал то одну, то другую девицу, дабы они полюбовались на усердие отца.
Иван Андреевич Шуйский, со всем скопом избежавший и обвинения, и смертной казни, иное наказание забыли, облегченно отдувался, расстегнув кафтан. Кликнув второго сына Дмитрия вместо улогого Василия, шептал идти ему подлаживаться к Кате Скуратовой, пока она тут. Пользоваться воодушевлением папаши. Бояре, опричнина завидовали Годунову, сговоренного женихом Марии и зятем Малюты. Дмитрий перетаптывался, медлил. Катя подбадривала его взглядами. Он нравился ей гораздо более унылого скучного медлительного Василия.
Магнус созерцал происходящее с седла покойной сытой лошади. Лицо его было безучастным, но тонкий ус подрагивал, а плечи еле заметно подпрыгивали при каждом отчаянном крике, протяжном стоне, глухом стуке отсеченной головы, падении отнятой конечности. Рука его впилась в эфес палаша. Он принужденно улыбался царю. Отряд Магнуса солидаровался с правителем. Рыцари приехали на казнь в полном боевом вооружении. Сверкали доспехи, топорщились в легком ветру цветные плюмажи. Напряжение минуты требовало готовности к бою, и рыцари собирались умереть. Две сотни прекрасно вооруженных воинов в десятках тагенах до ближайшей границы были обречены. В кровопролитной языческой оргии варвары неминуемо задавили бы числом, и спутникам Магнуса, как и ему, не оставалось, как короткими усмешками и легкими наклонами голов выражать сдержанное одобрение публичной расправе. Помимо Магнуса со свитой, царь пригласил на казнь всех послов, случившихся тогда в Москве. И они вместе с отрядом Магнуса составили пестрый остров в мятущейся серой и черной толпе, откуда брызгала кровь, выскакивали языки пламени сожженной одежды изменников, обнажаемых перед рассечением. Иностранцы остерегались, как бы предвзятость царя к собственным подданным не перекинулась на гостей. Доведенные тягостной акапеллой до полуобморока, они, тем не менее, устно или особыми выражениями лиц давали понять Иоанну, его ближним воеводам, опричникам и народу, что с пониманием относятся к происходящему.
Злые языки польских послов, противившихся союзу Москвы с Данией, донесли Магнусу развернувшееся за сценой: Святителя Пимена, лишив архиепископского сана, сослали в тульский монастырь Св. Николая. Князя Никиту Прозоровского заставили умертвить брата, князя Василия, вина которого, как и многих, состояла не в деле, но в принятии возможности рождения м спасения Георгия. Яростно сопротивлявшийся, кусавшийся и плевавшийся в палачей красавец Федор Басманов прежде собственного повешения, добиваясь прощения столько раз ласкавшего его государя, казнил отца своего Алексея Даниловича, выбив из-под ног чурбан под петлей.
Расправа в тот же день вышла за Москву. Михайловский воевода Никита Козаринов–Голохвастов, не сомневаясь в приговоре, уехал из столицы и спешно посхимился в монастыре на берегу Оки. Царь прислал к нему опричников, смело вышел к ним и сказал: «Я тот, кого вы ищите!» Царь велел взорвать его на бочке пороха, говоря в шутку: схимники – ангелы и должны лететь на небо. Чиновник Мясоед Вислой имел прелестную жену. Ее схватили, обесчестили, повесили перед глазами мужа, а ему отрубили голову.
Иоанн отъехал со свитою далее места казни, внешне удовлетворенный. Однако желание мщения не умерилось в нем. Он желал видеть супруг казненных Фуникова и Висковатого, приехал со свитою в их дома. Смеялся над их слезами. Мучил жену Фуникова, требуя будто бы спрятанных сокровищ. Хотел мучить и пятнадцатилетнюю дочь ее, но оставил царевичу по его просьбе. Иван хотел или спасти ее, или насладиться красотою. Позже вместе с матерью и женою Висковатого она была заточена в монастырь, где и скончалась.
Магнус, везде с громоздким отрядом вынужденно ездивший за царем, оставил его напоить коней в Москве – реке. Но там они натолкнулись на отвратительное зрелище утопления опричных жен. Видимо, государь решил, не стоит им жить без казненных мужей. Несчастные молились, кричали, ползали в ногах у убийц, недавних товарищей их супругов, неоднократно за совместными столами с ними сидевших.
Кони пряли ушами, не желали пить. Духовник Шраффер громким голосом на латыни читал молитвы. Ревностный католик, он рассчитывал вернуть Магнуса, устрашенного московитскими картинами, в лоно Рима.
Казни продолжались. Погибло десять Колычевых, князья ярославские. Ивана Шаховского царь собственноручно убил булавою. Легли Прозоровские, Ушатые, Заболотские, Бутурлины. Нередко знаменитые россияне спасались от смерти насильственной гибелью в подвиге ратном. Два брата, князья Андрей и Никита Мещерские, мужественно защищая новую Донскую крепость, палив битве с крымцами. Еще трупы их. орошаемые слезами добрых сподвижников, лежали непогребенными, как явились палачи Иоанновы, чтобы зарезать обоих братьев. Им указали тела уже бездыханные.
Знаменитый воевода, многократно бежать понуждавший густые крымские и султановы толпы, победитель Литвы и Ордена князь Петр Семенович Оболенский–Серебряный был вызван в Москву. Некоторое время слышал он от царя одни ласки, но вдруг легион опричников устремился к его дому кремлевскому. Сломали ворота, двери и перед лицом, у ног Иоанна отсекли ему, изумленному опале, голову. Тогда же были казнены: думный советник Захария Иванович Очин – Плещеев, богатейший сановник Хабаров–Добрынский, Иван Воронцов, сын Федора, любимца Иоанновой юности, потомок славного в ХIV веке боярина Квашни, героя Куликовской битвы – Василий Разладин, воевода Кирик – Тырков, известный ангельскою чистотою нравов, великим государственным умом и примерным воинским мужеством, израненный во многих сражениях. На плаху взошли защитник Лаиса Андрей Кашкаров, воевода и нарвский Михаил Матвеевич Лыков. Был казнен и помощник Лыкова – юный образованный родственник, ему пророчили блестящее будущее. Мнили: смещение с должностей и смерть обоих к выгоде пришлась Василию Григорьевичу Грязному, присмотревшего нарвское воеводство, не почуравшегося бы и оговора. Мысль царя был иной. Казнив Лыковых, он не отдал нарвского места Грязному сразу.
Помимо петли, топора, костра и утопления, жертвы сажали на кол, сжигали в печах, поджаривали на больших сковородах. Предваряя смерть, употребляли железные клещи, острые ногти, длинные иглы, ибо не хотели отправить в небытие, прежде не ограбив, не допытавшись про деньги и имущество. Людей разрезали по суставам, перетирали тонкими веревками надвое, сдирали живым кожу, выкраивали ремни из спин.
Верно рассчитали: заговор подпитывался польской Речью. Рассчитывая на будущее содействие через гаданье царю, спасшийся Годунов покрыл Бомелия, назвав участником опричного испытания, но не более. Того не тронули. Иная участь ожидала посла Быковского. Его схватили, заперли в кремлевской темнице. Яростный царь ворвался туда наследником. Молящий о благоразумии Быковский старался вырвать копье из десницы царя, обратить, заколоть! Он пал от руки царевича.
Магнуса позвали во дворец. Он пришел с капелланом. Оба витиевато раскланялись и склонились перед троном. Иоанн милостиво дозволил вошедшим приблизиться, поцелуем коснуться тыла кисти и колена.
Внезапно впавший в милость Географус стоял у трона. Расположение государя переодело его в брабантский бархатный камзол с обильными кружевами. Как-то этот костюм голландцы преподнесли царю. Тот не надевал, чураясь вызова. Теперь наградил артиста.
