Кривой усмехнулся. Злоба мелькнула в глазах:

- А приглядывались, какие горбатые носы и витые уши у ваших англичан с фрягами да варягами? Жиды они  и есть жиды. Не англичане, а жиды аглицкие. Не фряги, а фряжские пархатые.

         Грязные и Географус оторопели, задумались. Клевреты Кривого, Семен с Михаилом, охотно поддержали атамана. Не назвавший себя казак молчал, крутил пышный ус.

- А скоморохи в станицы заходят? – поинтересовался Географус, подступая к желанному вопросу.

         Нет, скоморохи не заходили. Казаки едва слыхали про таких. Географус разочарованно вздохнул. Что и говорить, далека Дикая Степь от искусства! Подвыпившие казаки воткнули сабли в землю и затянули удалую песню. Никто не заметил, как хвастунов, обступили те, кого многократно они побеждали.

         Костер на речном обрыве в темную ночь далеко видать. На него и подкрались крымчаки. Сотник с выскобленным до лунной синевы черепом, широко поведя рукой с плеткою, дал знак. Крымчаки, крадучись быстро и незаметно окружили подвыпившую компанию.

         С гортанными возгласами крымчаки налетели на казаков и опричников. Географус, отошедший под ракиту справить малую нужду, сообразил лечь на землю. Он был ложбине, скрывавшей его  покатистой тенью. Подняв голову, он видел происходящее.

         Хмельные казаки удивительно прытко вскочили на своих патлатых лошадок. В лунном свете сверкнули кривые сабли, схлестнулись с другими изогнутыми. Искры осыпались в ночи, но не ковали железо. спешившиеся крымчаки старались стащить казаков с лошадей. Конные окружали, не давая сбежать. Отсеченная кисть упала пред лицом Географуса. Он отполз далее. Видел Матвея и Якова, ставших у костра спиной к спине. Они махали саблями с быстротой молнии. Кисть отлетела у согнувшегося втрое крымчака, тянувшего назвавшегося Кривым за стремя.

         Притуплял опасность, хмель отодвигал и страх. В воодушевлении азарта московитам умереть не зазорно. Искали путей уйти, замечая вражье множество. В виде гибели красуясь удалью, наслаждались бередившей нервы угрозой. Но и средь нападавших были славные воины. Крымский сотник, раздвигая своих, ворвался в гущу сечи на лихом жеребце. Отодвинул товарищей задом лошади, раскидал  сабли и крепким ударом рассек Семену голову от уха до плеча. Кривой вздыбил коня. Утопив шпоры в брюхо, двинул на крымчаков. Кони их подались, давая проход. По нему вырвался Кривой к донскому берегу. На излучине оврагом ушел в открытую степь.

         Михаил и Семен пробились. Михаил скакал последним. Взвизгнувшая крымская стрела вонзилась ему меж лопаток. Не выпуская вожжей, он пригнулся к шее коня и так удалялся, все  слабея. Кривой и другой казак, не назвавший себя, скакали далеко впереди. Ночь поглотила казаков и погоню.

         Географус, озабоченный исключительно собственным спасением, подобрался к опричным лошадям, громко ржавшим и рвавшим узду с начала нападения. «Нишкни!» Географус отвязал лошадей, свою прежде других.  По отлогому спуску сошел к воде и поплыл на тот берег Дона, держась за лошадиную гриву.

         Грязные продолжали обороняться.  Матвей сек, колол, рубил, наносил удары и сабельной рукоятью. Вдруг схватил напоровшегося на его саблю крымчака, оторвал от земли и кинул на остальных. Крымчаки откатились. Яков помогал, как умел. Племяннику он равнялся отвагою, уступал в силе. Оба стояли у костра, используя его слабым прикрытием.

         Предательский удар заставил Матвея вскрикнуть. Правая рука его повисла плетью. Горячая кровь струилась по боковине. Матвей переложил саблю в левую руку. Сек ей не хуже правой. Но от ранения изнемогал. Пелена застилала глаза.

         Яков видел, что  творится с племянником. Он выглядывал лошадей, чтобы  пробиться. Но лошади куда-то делись. Тогда Яков подцепил концом сабли головешки и осыпал ими крымчаков. В рассыпавшемся огне открылось десятка до полтора красных скуластых неистовых лиц с топорщившимися бородками. Яков дернул  Матвея и вместе с ним кубарем покатился под откос к воде.

         Грязные спешили к камышам. С раненым Матвеем Яков не взялся бы плыть. . Перекликаясь, крымчаки не отставали. Грязные все ж оторвались, Сели, затаились. Крымчаки ходили меж тростника, иногда проходя с обнаженными саблями  рядом. Тогда крымчаки подожгли камыш.

         Луна спряталась в облака. В вышине ночь сгустилась, внизу же пламя пожарища разодрало тьму в пылающие острова.  Сжатый вязкими ночными стенами огонь четко очерчивался, открывал видимость близко, где пылал. Разгоравшийся камыш трещал странным свистом. Обезумевшие утки, хлопая крыльями, улетал подальше. Выводок семенил по воде с отчаянным визгом.

         Теряя кровь, Матвей терял и силы. Выломав толстые тростниковые стебли, Яков дал один ему, взял сам. Они легли плашмя в низкую воду, дышали через камышовые трубки, чтобы их не заметили. Над  головами рвалось и гудело пламя.  Ивы и дикая акация, спускавшиеся к реке вниз обрыва, занялись и скоро качались пламенными гибкими свечами. Ветер  крутил, прибавлял. Широко гуляя по степи, он набирал мощи. Грузно катился по Дону. Вздыбленная волна шибко ударяла о берег.

         Крымчаки полагали: московиты сгорели. Они лишились рабов, кроме двух  помятых послухов. Бились те пиками, да сдались быстро. Довольствовались и тороками с овсяной мукой, и  деревянными опричными седлами. Крымчаки еще постояли на обрыве, поглядели  на растянувшийся огонь, второй рекой разливавшейся по Дону, и, гикнув, канули в ночи.

         Яков поднял Матвея и натирал ему уши, приводя в чувство. Голова Матвея не держалась, заваливалась. Глаза глядели без всякого выражения. Не удерживая слез, плача, прощаясь с племянником, Яков обнял его поперек туловища. Взвалив себе на грудь, поплыл на спине на ту сторону. Он чуял теплый кровоточащий бок племяша и молил Бога продлить ему жизнь. Поворачивая голову, Яков различал силуэты трех лошадей и человека около них. Лишь бы он не уехал!  Географусу хватило остатков совести ждать.

         Тяжко дыша, Яков вытащил Матвея на отмель. Навстречу спустился  с косогора Географус. Матвею заткнули тряпкой рану. Перетянули полосой от разорванного кафтана. Положив поперек лошади, привязали накрепко кушаками. Яков взял Матвеиного Беляка под уздцы, поскакал рядом.

         Говорливый Географус допытывался, чего взяли крымчаки. Помимо прочего, пропали лежавшие в тороке деньги Якова, данные Годуновым. Предусмотрительные Географус с Матвеем носили свои доли в мешках на теле.

         До ближнего дозора добрались после полудня. Тут сказали: ночью по цепочке от дозора к дозору огнями махали, приказывая высланным к царю возвращаться. Географус ничего не знал, а Яков был так измучен, чтобы переживать, вызывают их из-за Магнусова письма или нет. Матвей час от часу терял силы. Уже под Ельцом нашелся лекарь, смазавший ему раны каким-то чудодейственным медом. На короткое время Матвею полегчало. Тут наняли телегу, на ней и повезли раненого далее. Яков сидел в головах у племянника, мочил из жбана тряпку водою, прикладывал к Матвеевым губам. Матвей бредил.

         Белые стены Александровской слободы показались ранним утром под пенье весенних птиц. Дорога была загорожена рогаткой. Подле  стояли опричники. Они знали Грязных, но во двор не пустили. Велено ожидать  до доклада. Яков увернулся от опричников и проскочил в ворота, звать иноземных докторов Бомелия, Зенке, кого еще.

                                                         11

         Годунов играл с царевичем Иваном в шашки, когда, отойдя к стрельчатому окну, заметил подъехавшую к слободской стене телегу, в ней – раненого Матвея, а подле – Географуса. Сославшись на нужду, Борис, перескакивая через три ступени, скатился во двор и выбежал за ворота.

- Вы чего? С ума сошлись? – напал он на Географуса. – Я вам где сказал быть?

- Этот ранен. Яков за лекарями пошел, - сказал Географус. – Потом – возвращаться нам велели.