- Кто велел?
Сзади Годунова раздался веселый голос:
- Я приказал, Боря!
Годунов обернулся. Мгновенный страх сменился наигранным добродушием. К телеге подходил в расстегнутом кафтане, выпятив широкую волосатую грудь, Малюта–Скуратов. С ним были князь Вяземский и Алексей Данилович Басманов. Малюта буравил Годунова неласковым взглядом:
- Чего скачешь от меня, Борис? Все с царевичами, все при делах. Суздальское письмо бы отдал, да и Магнусово не читано.
Малюта, Басманов и Вяземский, видавшие Географуса издали в образе царя, не подозревали, что перед ними и есть доносчик Бомелия. Тот с минуты на минуту мог появиться и подсказать. Географус, колеблясь кому служить, не выгоднее ли будет выдать Годунова, стрелял глазами.
- А вот ежели мы обыщем тебя сейчас, Боря, и найдем те письма. Чего делать станешь?
Магнусово письмо, подделанное Грязными, Годунов спрятал в перину на кровати царевича Феодора, а вот очернительное письмо на Суздаль, как на зло, было при нем. Оно жгло ему грудь. Если обыщут? Годунов нырнул под телегу и, выхватив письмо, запихнул себе в рот.
- Ату, Боря! Знать тебе горе! – обступили опричники телегу, на которой, повернувшись на бок, длинно застонал Матвей.
Опричники вытащили сабли и со смехом остриями старались выгнать Бориса из-под телеги. Более других веселился с утра накативший Малюта. Он хохотал. Басманов и Вяземский засерьезничали. Уж больно не терпелось Суздаль пограбить. От Слободы до него ближе, чем из Москвы. Проклиная, что не уничтожил бумаги ранее, Годунов, не жуя, глотал ее. Встало поперек горла, чуть не задохнулся. Осилил и вылез с опухшим лицом и багровыми глазами.
Малюта за шкирку подтащил Годунова к себе. Поднял над землей:
- Как бы запора не было, Боря! Погубишь живот.
Яков уговорил выйти к телеге лекарей. Елисей Бомелий шел с Арнольфом Лензеем и Зенке. Завидев Годунова, барахтавшегося ногами в воздухе перед лицом коренастого Малюты, Бомелий заулыбался вежливой улыбкой иностранца, свидетеля московского хамства, когда-то на пользу делу. Но царевич Иван уже кричал в окно, звал Годунова доиграть партию. Малюта покосился, отпустил Бориса. Низко поклонился царевичу. На его вопрос отшутился, что Годунову, далеко ли до Москвы показывает. Знал: помрет царь, придется служить Ивану.
После беглого осмотра лекари направили раненого в больничную палату. Бомелий незаметно обшарил Матвея, нет ли бумаг подозрительных, и того самого – Магнусова. Бомелий догадывался, что письмо от беды подделали. Счет разоблачению Грязных с Годуновым шел уже на часы. Надо подгадать расположение Иоанна. Уж больно нрав его переменчив. Приехав в Слободу, все молится да поклоны кладет. Не до дел ему государственных. А то запрется ночью с английским лекарем и астрологом - Лензеем и проверяет, гадая на костях, на картах, выкладки Бомелия, когда война, когда мир, чего Московию ждет, и точно ли пять лет жить осталось. Доверие Иоанна к Лензею чрезвычайно возросло. Единственно от него принимал лекарства, пытался соблюдать назначенную им диету, заставлял Арнольфа еду свою пробовать. Предсказанная скорая смерть утверждала царя в мыслях о тщетности правления. Раз дни сочтены, что ему до письма Магнуса, до обстоятельств Ливонских? Только интриги опричников, раздраженных прилепившимся к царевичам Годуновым и ведшим собственную игру, придавали тому письму значение.
Пока Грязные и Географус ездили проверять южные заставы, Борис не сидел сложа руки. Он думал, как защитить Суздаль и города иже с ним. В голове его родилась безумная комбинация. Частью плана было уговорить царя отправить в женский монастырь своих отборных невест для прохождения монашеского искуса. Борису повезло. Из-за дурного предсказания сделавшийся еще более религиозным Иоанн не мог не согласиться, что духовные качества будущей супруги нуждаются в основательной испытании. Повитухи проверят избранницу на достоинства телесные, еще прежде игуменьи должны определить душой красивейшую. После склонения царя к удобному решению, Годунов действовал через царевича Ивана, оставалось назвать достойный монастырь. Почему бы не уважаемый и славимый благочестием Покровский в Суздале? Опять же недалеко от Слободы, по одной дороге. Быстро прискакать с проверкой всегда возможно, строго ли постятся избранницы, не скучают ли на службах, смиренно ли выполняют назначенные уроки? Государь согласился на суздальский монастырь, но радовался сдержанно. Он не оставлял мысли об объезде с правежом старинных боярских вотчин. Думал, не возьмут ли суздальские невест в аманаты, заложники от его нападения.
Спеша избавиться от присутствия в Слободе Грязных и Географуса, способных разоблачить его под пытками ли, подкупом, Годунов выхлопотал им через Ивана задание охранять царских невест по дороге из Москвы в Суздаль. Яков и Географус были, едва испив квасу, повернуты в столицу. Раненый Матвей остался в Александровых стенах.
Качаясь в седлах, Яков и Географус рассуждали, отчего Годунов столь бегло и коротко спросил, как обстоят дела за Берегом, чего слышно о крымчаках. Получалось, Матвей зазря ранен. Выступало, как день: кроме заботы на время сховать их после сомнительной истории с показом царю Ефросиньи в образе Анастасии, Борис ничего не желал. Но есть и надежнее средство от человечков избавиться. При предположении о нем сердца молодых людей холодели.
Яков и Географус едва отъехали от Слободы, как заметили нагонявших их всадников. Подождали. То были Годунов и Шуйский с полутора десятком опричников. Борис и Василий должны были следить за перевозом невест. Униженный опричной верхушкой, провидя над собой занесенное топорище, Годунов убирался подальше из осиного опричного улея. Опасность столько раз грозила ему, а каждый день был до того отравлен интригою или наветом, на кои приходилось отвечать стрелой лести или стрекалом злого шептания, что удивительно, как он держался.
Суеверный царь приказал поместить невест в закрытые повозки и так везти, скрывая от дурного глаза. Девицы, вопреки наложенной епитимье, тащили за собой в монастырь вороха платьев, накидок и платков, серьги, изящные нательные крестики на золотых и серебряных цепочках, иконки, обереги, браслеты. Собирались они очаровывать царя и в обители.
Подавив уколы самолюбия, Годунов время сборов в Москве посвятил объезду боярских домов. Требовал выставлять новых невест и везде убеждался в обиде и ненависти на государя. За опричнину бояре втуне проклинали Иоанна и не давали дочерей. Ищущие прибытка или переломившие обиду родители привезли девок во двор Опричного дворца далеко пополудни. Наряженных и напомаженных провинциалок вывели из гостиниц. Прислуга холопская и просочившиеся за дворцовые стены ротозеи могли наблюдать, как, подобрав сарафанов подолы, выставляя изящные ножки в сафьяновом полусапожках, пересаживаются из домашних возков в государевы отборные чаровницы, большинство - тринадцатилетний первоцвет. Косые взгляды бросают родители на соперниц детей и их производителей. Куда вам? Наша краше. Посовестились бы. Времена грубые, не стеснялись в выражениях. Плевались, шикали, свистали. Со свиным рылом в калачный ряд!
Из-за долгих сборов первая ночевка была в Сретенском монастыре. Недалече отъехали девушки, и тут же передрались из-за келий. Каждая желала попросторней и с окном во двор, не на дорогу шумную.
Утром продолжили путь. На версту растянулись возки с ценным товаром. Гадали, не выедет ли царственный жених еще раз осмотреть прелестниц, когда ляжет караванная стезя близ его Александрова терема. Вот тогда бы белой ручкой откинуть занавеску с окна, глянуть пленительным глазом.
Ни до, ни после не знала страна подобных переездов. Шепчут предания о гареме Владимира Святого (до обращения в Веру), тоже повествуют о Константине Великом, в раскаянии и за блуд утвердившим христианство вселенским исповеданием, не им ли желал уподобиться и Иоанн? Не имеем ответа.
