Разгорались звезды. Нырявшая в облаках осьмушка месяца выстилала желтую дорогу вдоль прибрежного кустарника. По ней и приехал разъезд. Невысокий мускулистый человек скатился с косматой степной лошади. Сошли и его товарищи. Все одеты в богатые литовские  кафтаны со шнурами на груди, но вроде как не по размеру. Кушаки широкие, алые. На головах каракулевые ногайские шапки. Сабли кривые,  басурманские.

         Первый соскочивший с коня выступал гордо, уваженья к себе требовал. Себя и товарищей он назвал казаками. Служат они московскому царю. Говорил верховодящий казак легко, Не сумняшася, у костра возлег развалясь. Грязные никогда не видали, чтобы о царевой службе говорили через губу. Подумали, если и служат царю эти казаки, то, когда хотят.  Разойдутся с Москвой интересы, и улетят степные птицы, растворятся во мраке, откуда вырисовались.

- Как зовут вас, честные люди? – спросил Матвей, незаметно подвигая к себе саблю.

         Главный ощерился, показал выбитый зуб:

- Зачем тебе имя мое, вояка?.. Называй Кривым, откликнусь, одноглазым – тоже скажусь, - казак пересел к огню, ткнул пальцем в безобразный шрам, задевший веко. – Налили бы попить. Ночи нонче зябкие.

         Яков подал выдолбленную тыкву, наполненную крепкой брагой. Кривой  выплюнул затычку. Отпил изрядно. Другие казаки тоже  прильнули к отверстию. Не церемонились. Не  жажду утоляли, а скорее желали допьяна напиться.  Скуластые лица полукровок вопияли о нечистоте казачьей  крови. Снятые с чужого плеча кафтаны недвусмысленничали о воровстве.

- Что слышно о крымчаках? – спросил Яков. – Пойдут  на Москву этот год?

- На все воля Божья, - отвечал Кривой, опять прикладываясь к тыкве. Матвей предложил закусить хлебом. Кривой отмахнулся. Казаков достал из сумы жареное мясо, тонко нарезал.

- Хан верно на Астрахань снова пойдет. Султан его сильно к тому подначивает. Ох, и горячая сеча под Астраханью была. Не слыхали?

         Опричники не слыхали, и Кривой рассказал..

         Шестнадцать на десять лет времени истекло, войско царское под началом старого князя Вяземского и Шемякина вступило в обезлюдевшую Астрахань. Насельники бежали, уклонившись боя. Теперь московиты могли сплавлять торговые суда по-вдоль морю Хвалынскому, безданно и безъявочно ловить рыбу. Тогдашние географы, не сознательно ли, спутали Астрахань с Тмутораканем, древне покоренном Святославом Игоревичем. Победу посчитали возвращением достояния исконного. Крымский  хан Девлет–Гирей не признал освященного географией завоевания. Кипя злобою, прислал на Москву грамоту шертную, именуя царя великим князем, но не более, избегая титулов Казанского и Астраханского властителя. Требовал откупа за воздержанье от похода в московские земли. Крымчаков поддержали турки,  овладевшие Тавридой.

         Отмотай пять годов от нонешнего, польский король Сигизмунд, уже ведя Ливонскую войну с Иоанном, послал 30 000 золотых крымскому хану, дабы ударил он в подбрюшье Московии, взял или вернул самостоятельность Казани и Астрахани. Хан выступил, да был неудачен. Ища оправданья, обвинил в предательстве Литву и Польшу,  кроме денег, обязанных прислать войско.

         Отбить у московитов Астрахань потребовали турки, вассалом которых стал Девлет–Гирей. Османы хотели контроля над торговыми путями из Азии в Европу. Воевали под знаменем соединенья халифатов. Новый султан Селим прислал в Кафу (Феодосию)15 000 спагов, 2 000 янычар и приказал паше Касиму идти к Переволоке, соединить Дон с Волгою прорытым каналом и взять Астрахань. Хан присоединился к паше с 50 000 всадников. Неравные союзники сошлись у Качалинской станицы. Турки плыли Доном от Азова, везли осадные орудия. Донские казаки, испуганные слухом о силе и многочисленности султанова войска, рассеялись в степи без тревоги набегами.

         В середине августа турки и крымчаки приступили рыть канал. Завидев трудность, бросили. Потащили суда волоком. Третьей неделей сентября паша и хан раскинули лагерь под Астраханью на Городище, где раньше стояла древняя столица хазарская. Тут к нашим врагам присоединились и ногаи. Паша принуждал войско зимовать, сам же намеревался возвратиться до тепла в Тавриду. Вспыхнул мятеж из-за неуплаты денег. Не кончился сентябрь, а паша уже жег осадные башни и бежал из – под Астрахани, расстроив внутренних изменников, подлаживавшихся отворить ему ворота.

         Султан Селим гневно писал паше, требовал держаться до весны, когда придет подкрепление. Но Касим не останавливал бегства.  Злой на турков за неплатеж Девлет – Гирей умышленно повел турков голодной степью. Кони и люди гибли без воды  от изнурения. Казаки и черкесы осмелели и теперь трепали и грабили отставших. Касим привел в Азов толпу бледных теней.  От гнева Селима откупился собственным золотом. Двудушный Девлет – Гирей тут же известил царя, что это он спас Астрахань, уговорив уйти Касима, замучив голодными, безводными переходами войско. Словно  подтверждая, вдруг взлетел на воздух пороховой арсенал Азовской крепости. Город и пристань загорелись. Склады, дома, турецкие военные суда обратились в пепел. Казаки въехали в город, взяли множество пленников и рабов. Схватили осьмнадцать душ только иноземных наемников османских – гишпанцев. После забрал их царь, отослав в Вологду держать до  размены.

          Сию историю Кривой сказал  грубыми, но ловко склеенными  словами. Матвей растянул рот в зевоте:

- Зачем тянешь долго? Я аж слушать тебя устал.

         Кривой усмехнулся:

- Наливай!

         И пошла гулять брага по кругу.

- А то рассказываю, что с казаками мы крепость ту взрывали. Михаил порох сыпал, Семен на стреме стоял, я  поджигал.

- Да ну!

         И эти простые запойные люди предстали героями.  И если бы распечатать новую тыкву с брагою, опричников ожидала байка попросторнее.

         Любивший истории Географус упивался рассказом. Ему, переимчивому, эти люди казались схожими. Едва помнившие родителей, зачатые в поле, на сеновале, на укладке в кривой избе, им мать серпом или отец саблею резали пуповину. Потом вольные бродники сами делали  судьбу. От них веяло безграничной свободой, и жизнь  свою они не ценили выше того, чего она стоила, может быть, жбана с брагою. Но у казаков не было одной вещи, которую искал Географус, - роскоши, удобств жизни. Он стремился к свободе в богатстве,  не в нищете. Прикрытое снятыми с чужого плеча убожество казачьей жизни его убивало Все же Географусу загорелось узнать, где стоят казачьи станицы. Не верил он, что казаки – лишь беглые смерды да холопы. Около костра сидели люди непростые и виды видавшие. По московской изворотливости подошел Географус с другого конца:

- Не желают вольные люди  в места столичные переселиться, поближе к престолу?

         Кривой взметнул брови – птицы:

- Поближе к жидам что ли?

- К каким таким жидам? – удивился Матвей.

- Не прикидывайся, то ли не знаешь?! Жиды в Московии правят.

- Жиды в Москве лавки держат, деньги в рост дают. Правит же нами батюшка – царь, - заступился  Яков.

- Ах, оставь брехать. Жиды!

- Иноземцев в Московии, верно, много. Немцев, голландцев, англичан. Фряги в Москве Кремль выстроили и собор Успенский подняли. Кроме воровства на стройке, дело – обычное, зла от них не видели, - рассудил Географус.

         Матвей  перебил:

- Вот–вот, англы! Государь их особливо привечает. И они к царю подход сыскали. Особенная выдана им мытная льгота. На треть, а то и вдвое менее пред другими в казну за ввоз и вывоз товара платят. Нам – убыток! А с жидами – ни – ни. Не любит их царь.

- Ересь жидовствующих  при царевой бабке в Новый град из Киева завезли. Некоторые иереи поддались. Учили: «Кто умер, того нет и не будет. Иисус был не Бог, а пророк. Настоящий же Мессия еще не явился». Отступники нарекали иконы болванами, в осквернение грызли оклады зубами, плевали на кресты. Повергали святыни в места нечистые. Дерзостно развращали духом неустойчивых. Митрополит Зосима, мягкий сердцем, ересь на корню не пресек.  Дед нонешнего, тоже - Иоанн Васильевич, вмешался. Разорил осиный улей. Зосиму упек в монастырь. Жиды и притихли. Усовестились внушать, что Ветхий Завет поглавнее Нового,  – сказал неравнодушный к церковным вопросам Яков.