Иван Шуйский приказал умертвить Ивана Бельского в темнице. Не спросив государя, добились на то согласия Думы, где Шуйские торжествовали, Бельские прижухли. Отставленного Иоасафа заточили в Кириллово-Белоозерском монастыре. На его место поставили новгородского архиепископа Макария. Платя за смерть Ивана Федоровича, больной и слабевший Иван Васильевич Шуйский допустил Дмитрию Бельскому, родному брату убиенного, председательствовать в Думе, что и так выходило по старейшинству.
Тринадцатилетний Иоанн полюбил митрополита Макария за доброту характера, честность и точность суждений. Не применяясь, с отроками говорил он, будто те взрослые. И вот теперь Макария привычно завистливо колотили в освященной Думе.
У царя возник еще один фаворит – дядька Федор Семенович Воронцов. Каждый искал своей или склонялся к чужой прибыли. Как-то Воронцов склонил царя поставить подпись не туда, куда Шуйские хотели. Федора Семеновича явились бить. Тот скрылся в царской горнице. Его выволокли в смежную комнату. Пытали и глумились. Иоанн, привыкший к жестокости, впервые подал защитный голос. Верил: устыдятся. Не устыдились. Изрядно побив, Воронцова с сыном свезли в Кострому, в ссылку.
Слабоумный и мягкосердечный Юрий уходил, а Иоанн, тянул минуты, стоял на Красном крыльце, кидал вниз щенят с котятами. Вой суки, жалобный писк любимой кошки не останавливали юного мучителя. Глядел, как животные бились о крепкую землю. Иногда царская хватка умертвляла живучих котят еще в горсти. Так мрут и люди. Переход от жизни к смерти часто незаметен. Скоро не котята и щенки, полетят люди. А пока бояре-соперники не всегда и к столу голодных царских детей звали.
Вокруг царя складывалась свой младой круг. С желторотыми боярскими отроками, прокладывающими в царской милости себе будущее, отцам и дедам – настоящее, Иоанн забавлялся игрою в салки и лапту, гонял голубей, оглушал окрест колокольным звоном. Любя охоту, имел обыкновение стрелять в пойманных спутанных животных как в цель. Его пытливый ум по-прежнему забавлял процесс смерти. Вот косуля жива. В ней восемь стрел. Торчат из ляжки, пробили грудь и шею. Она трепещет. Судороги. Кончина. Как?.. Шуйским, чем бы он не тешился, лишь бы в дела не лез. «Пусть державный веселится!» С молодой Шуйской родней, недавно ломившейся к нему в спальню вытаскивать Щенятева, Воронцова или Иоасафа, он скакал по московским улицам, отбрасывал не успевших поберечься прохожих, конской грудью давил жен и старцев. Поддержанный льстецами, царь хохотал. Покалеченные плакали.
Неожиданно Иоанн явился в Думу и объявил, что казнит ненасытного беззаконника князя Андрея Михайловича Шуйского, заступившего Думскую доминанту после скончавшихся Василия и Ивана. Растерявшиеся бояре, привыкшие решать по-своему, выдали псковского наместника. Царь спустил собак на преклонных лет вельможу, зашитого в медвежью шкуру. Сам с ближними отроками кричал: «Ату!», пока Шуйского не растерзали. Бояре призадумались как над показавшимся непредсказуемым обвинением, так и изощренностью казни. Доказательства вин третьего Шуйского были несомненными, но представили их царевы дьяками после расправы, а не прежде, как принято. Рубили, резали на Руси, про псов тоже ни в одном судебнике не значилось.
Царь искал опоры в материной литовской родне. И вот с подачи Глинских сослали Федора Скопина-Шуйского, князя Юрия Темкина, Фому Головина, всех бивших на заседании Думы митрополита Макария. Афанасию Бутурлину за болтовню отрезали язык. Царь возложил опалу на князей Дмитрия Палецкого, Петра Шуйского и Бориса Горбатого, некогда столь удачно выдавшего «заговор» царских дядьев. За оскорбленья детства и зрелости готовил Иоанн боярам семь эпох казней.
3
Когда многие князья пожелали именоваться великими, и гордецы перестали подчиняться, приводить на зов войско и платить в стольный град, оспаривая старшинство родственника, так случилось, что расцвела Низовая земля, Залеские земли. Лесами и болотами там сама природа поставила преграду ворогам. Владимир, Суздаль и Ростов первенствовали над Ярославлем, Нижним, Переславлем и Муромом. Из сих семи городов возродилась поруганная земля русская. Еще полагался главным великокняжеским престол на Днепре, в Киев назначал победитель Батый Александра Ярославича (Невского) послушным правителем, а уже отодвинулись на обочину претензии Чернигова и подминались свежие – Рязани и Твери.
В самой Владимиро-Суздальской земле тихой сапой раскинулось Кучково поле. Поднявшаяся сбоку Москва взяла силу посылать прародителю Руси Новгороду воинских командиров, как дотоле поступал прежде Стокгольм, потом – Киев и Владимир. Но и сия привилегия дошла до небрежения. Москва – вотчина Данилы удовлетворилась окрестностью, московские великокняжеские сыновья получали наделы в Коломне или Дмитрове, где обыкновенно умеряли, а то и умертвляли честолюбие размеренной патриархальной жизнью. Однако, бежа воинской брани, славя мирную торговлю риску животом и головою, новгородцы и отделившиеся от них псковичи с вятичами, упорно продолжали кликать дружины для сохранности границ, сбора пошлин, суда и расправы. Избегая готов, или варягов, как тогда называли шведов, немцев Ливонского ордена и Литву, предпочитали они ветви обрусевших Рюриковичей. Ежели на север не едут великокняжеские сыновья, просят новгородцы и псковичи других знаменитых наместников.
Владетелям родовых вотчин в Шуе, потомкам младшего сына Невского – Андрея Городецкого, неблагодарно памятного в поисках великого княжения двумя разорительными приводами татар на Русь, сей грех был смыт прибыльной отечеству службой внуков, удается столковаться со сварливыми и переменчивыми северными жителями. Новгородцы и псковичи охотно просят к себе Шуйских, и те приезжают править и «кормиться» в вольные грады. Шуйские, сочетая рассудительность в отправлении правежа с умеренностью собственных аппетитов, усердно пополняют государеву казну обильными налогами, умудряясь удовлетворять и властолюбию правящей старшей ветви Александра Невского дома и свободолюбивым претензиям Пскова и Господина Великого Новгорода.
Дед Иоанна, лишая северные земли самостоятельности, ставит в Псков воеводою одного из Шуйских – Федора Юрьевича. После победы над вольницей, безуспешно искавшей опоры в Литве, вечевые города приравнивают к обыкновенным, но они сохраняют право утверждать наместников, и раз за разом бьют челом присылать именно Шуйских. По службе с годами обрастают Шуйские множеством земель, хором, артелей. Фактории Шуйских стояли по Двине и на Вятке, рассеивались в Югре и по берегам Белого моря.
Вот дополнительная причина почему, когда Иоанна, выехавшего с малою свитою на звериную ловлю, остановили с прошением вышедшие из лесу пять десятков новгородских пищальщиков, он не сомневался: это проделки неуемных Шуйских. Спешивший охотиться Иоанн долго не рассуждал. Ведал по опыту, потеряй час, скроется зверь в логово по летнему зною, не сыщут и не поднимут тогда его псы. Отмахнулся от просителей, сказав прийти в другой раз и по иному адресу. Однако слово за слово те заспорили с государевыми охотниками. Иоанн резко вступился за своих и указал им прогнать пищальщиков. Новгородцы воспротивились, острастнули из ружей. В присутствии царя его окруженье бесстрашно обнажило мечи. В разгоревшейся битве погибло человек десять.
Охоту испортили. Разгневанный государь потребовал разобраться дьяку Захарову. Не найдя следа Шуйских, тот, по согласию с бывшей в фаворе кликой Глинских, определил виновными бояр Ивана Кубенского и обоих Воронцовых, Федора и Василия, будто бы подтолкнувших пищальщиков. Возвращенного из ссылки Федора Воронцова не любили с братом за непреклонный нрав и стремление к думскому первенству. Их казнили по совокупности вин за прежние боярские раздоры. Шуйские ухмылялись: не их ли враги Воронцовы, не те ли способствовали их падению, и не враг ли Воронцовых Кубенский, разделивший одну плаху?! Открылось: шею вспыльчивого Иоанна можно вертеть в ту-другую сторону. Главное, исхитриться оговорить противников первыми, пока в обратку не успеют. Искусство лести и наветов при московском дворе срочно совершенствовалось, хотя и казалось, что дальше некуда.
