И вот Географус получил самый большой заказ своей жизни. Он не смел благодарить Бомелия, ибо подобным поступком косвенно признал бы торжество фантазии в его громком заявлении. Клир уходил задетый. Выходка голландца смеялась над косностью тоже бесстыдного национального ума. Архиереи шептались Никто не сомневался более: астролог – воплощенное зло. Молили о явлении Георгия Победоносца, отправившего бы негодяя в ад. Безучастно влекся митрополит. Скоро воссядет он одесную Отца, и никто не принудит его вести вокруг аналоя в очередной раз женящегося царя или подобного ему двойника-сына. Антоний кряхтел и провалился в небытие: женитьбы царя – еще меньшее из вин.
Годунов ввел в подвал еще одного, мелкого, персонажа государева дня. Это был Матвей Грязной. С подламывавшимися ногами, бледный, как полотно, он боялся глаз поднять и на государя, и на сундуки с золотом и камнями, подкреплявшие верховную власть. Не кровь ли с лимфой, выбитые нагайками татарских баскаков сочились в лучах алых, синих, зеленых? Матвей дрожал, признавал: жизнь в дланях Иоанна. Истеричный смех подкатывался к горлу. Матвей испытывал странное желание броситься на царя, задушив повелителя. Внезапно его робкий взгляд столкнулся с черным сиянием глаз государя. Матвей увидел: цвет вынужден донельзя расширенными зрачками. Всечасный страх Иоанна превосходил чей-либо. В состоянии ужаса Иоанн совершал самые смелые поступки, ставил наидерзайшие задания. Подобное ожидало Матвея.
Годунов спокойно изложил, как Матвей мнимо перебежал при Молодях к хану, подложным письмом принудил того принять за разумное отступление. Иоанн думал. Он не доверял перебежчикам. Сейчас положительная трактовка поступка Матвея вместе с тягостями плена играли ему на руку, и царь спрашивал про отца, после выкупа не доехавшего до столицы. Матвей ничего о батяне не слышал, сам до вызова Годуновым ховался в новгородском имении, доставшемся по наследству деда Костки.
- Поверят ли ему изменники? – спросил государь.
- Должны поверить, - отвечал Годунов.
Речь шла о засылке Матвея в виде повторного перебежчика в стан Батория, где ему надлежало умертвить Вишневецкого, Курбского и Магнуса. Смерти последнего царь желал страстно, включая в число намеченных жертв супругу и младенца мужского полу. Государь долго ходил вокруг Матвея, купал меряющим подозрительным взглядом. Долго объяснял необходимость казни Магнуса. Говорил: принц претендует лишить Россию законных территорий, запереть выход к морю. Мария, лживая бестия. забыла все дядины милости. Вышла за принца, а могла бы до старости сидеть в девках, тлеть в монастыре. Кому Мария обязана прославленным замужеством, уж не Иоанну ли Васильевичу? Царь будто выступал на диспуте, ему обязательно надо было внушить Матвею, что старается он за государство и никакие личные Иоанновы мотивы в будущем преступлении не присутствуют. Иоанн говорил и говорил, он развивал мысль о недостойности человеческой природы и отдельных представителей в особенности. Вот неблагодарность и подлость брата. В слезах он ползает на коленях перед царем в Слотине, выдает тридцать своих сообщников. Дьяк записывает имена. Владимир Андреевич собственноручно ставит внизу крест. Не всех названных царь тогда казнил! После прощенные опять изошлись клеветою и ненавистью. К старине зовут, разрушают сегодняшнее! Смотри: супруга Владимира Андреевича клеветала на тайных сборищах. Называлась Одоевской, не из рода ли она Нагих? Царь повернулся на каблуках, подошвы сапог взвизгнули. «Борис, не ты ли отвечал за невест? Не ты ли мне Марию Нагую подсовывал?!» И привыкший к подобным выходкам соперник Нагих Годунов прижух ни жив, ни мертв. Он знал приливы царского гнева, знал его окончание, за лучшее принимал пугаться внешне безмерно. Царь ждал подобной реакции, и многие, не только Годунов, подыгрывали ему. Попало Годунову обвиняться, что царя хотели женить на Нагой. «Не мылом, так шилом!» – вопиял царь, равняя малолетку Нагую с обвиненной во всех грехах супругой покойного брата. Марию Нагую чуть ли не на руках из колыбели царю Борис приносил, желал, чтобы тот монаршей рукой цветные ленты ей в волоса заплетал! Царь перевел дух и, прокляв мать брата – Ефросинью, старую ведьму, вернулся к измене Курбского, Вишневецкого, Магнуса.
Незаметно для царя Матвей ослаблял то одну ногу, то другую. У него мучительно болела спина и хотелось до помутнения в глазах справить малую нужду. Матвей ругал себя, что обратился опять к Годунову, прося в содействии вернуться на службу. Его томило бездействие и скука жизни в поместье. Хозяйство оказалось скуднее, чем он ожидал. Деньги, полученные с продажи леса, он потратил на восстановление дома, изготовление сельхозорудий.
По царю выходило: казнь Магнуса с и других изменников, Курбского – есть не вина, не смертный грех, но великое благодеяние собственной душе и государству. Увлекшись, царь полуосознанно передергивал, из кривой логики изображал прямую, личную ответственность мешал с общественной, нимало не уважая умственные достоинства подданного. Когда Матвей вернется, его согрешение будет отпущено не иначе, как патриархом. Завтра же в Успенском соборе и всех церквах будут петь об успехе благого дела. Иоанн ходил среди золота и сверкающих камней и представлял задание так, что Матвей должен выполнить его чуть ли не без оплаты. Борис скромно намекнул о земном вознаграждении, зная что Иоанн ждет от него сих слов, и царь вцепился Годунову в волосы. Борис без труда справился бы с государем, бывшим на четверть века старее, но не смел сопротивляться. Царь повалил податливого на пол, пинал ногами. Все смотрели. Борис пыхтел, не прося пощады. Из его горла вырывались булькающие звуки. словно из котла с кипящей водой. Царь утомился бить. Борис приподнялся, как ни в чем не бывало, отряхнул кафтан. Годунов не глядел на Матвея. Царь назвал за убийство сумму вдесятеро меньше, чем обещал Годунов. Общее молчание. Царь походил, бряцая гвоздками подметок, подробил посохом расщелины в камне пола, и объявил вознаграждение вчетверо большее. Матвею назначалось вырезать, кроме Магнусовой, еще две семьи.
Матвей смотрел на Годунова, ища во взгляде его совместную оценку высочайшего самодурства. Взгляд Годунова был слаб и спокоен. После ухода царя он только шепнул, какую сумму с вознаграждения Матвею следует отдать ему. Царь облагодетельствовал Матвея с подачи его, Бориса, мог бы и другого.
Матвей прикидывал, не лучше бы сбежать с авансом, когда вбежал запыхавшийся Василий Шуйский. Он шел с царевичем Иваном, когда повстречавшийся царь велел передать Грязному нагнать его, дабы в очередной раз с мельчайшими подробностями рассказать о последней встрече с папашей. Матвей поспешил к царю, на ходу раздумывая, отчего Иоанн уговаривал убить врагов, обладая правом приказывать. Поручение было едва выполнимым! На выходе из хранилища стрельцы обыскали Годунова, Шуйского и Матвея, не унесли ли чего из царских кладовых. Матвею пришлось униженно отчитываться за мешочек серебра, коим царь предупредил успех отчаянного поручения.
Не по чести было Борису иметь хоромы в Кремле. Он ехал на Арбат, кипя гневом. Умница, он не мог не задумываться над происходящим. Душа вопияла, что царь вместо помощи Пскову собирался истратить столь недостающие для войны деньги на грандиозное празднество. Даже не прилюдная выволочка саднила, а явственный упадок царского ума. Обида наслоилась на семейную тягомотину. Чрев Марии Григорьевны оставался пуст. Супруга супилась. Бог сподобился бы ей помочь, и она ездила по монастырям.
По опасливой русской жизни высокие ворота за частоколом были заперты и днем. Борис тяжело ударил лошадиным цеплялом в створницу. В щель заметил ключник, заковылявшего от крыльца. Увидел хозяина, убрал засов.
Куры и свиньи путались меж ногами. Годунов раскидывал их пинками, подобными тем, что недавно получил от царя. Он вспоминал, сколько обид выстрадал, чтобы, помимо стряпни и дружки Феодора, ему доверили еще и прислуживать на царских пирах. Молодой сын Василия Сицкого, тоже кравчий, отказался разносить вино вместе с Годуновым по незначительности рода Бориса. Годунов подал в суд. По Разрядным книгам выходило, что недостоин Борис прислуживать государю за столом, но царь особою грамотою объявил Бориса выше Сицкого многими местами: хотя Годунов и не был боярином, дед его в старые времена стоял выше Сицких. И вот теперь царь показал, сколь ценна сия честь. Бить его в присутствии Грязного! Осьмушки проступков Матвея хватит отправить его под топор.
