Царь выходил на высокое крыльцо. Тут, как на крыльце своих кремлевских палат, на паперти Успенского собора, он имел обыкновение напрямую принимать народные просьбы. С уездов сюда стекались жалобщики. Валились в ноги. Царь слушал, иногда сам поднимал, вонючих, плохо одетых, битых, полупьяных просильшиков. Внимательно выслушивал мужиков и баб, одиноких и с детьми. Всегда принимал их сторону, ибо настойчиво искал в воеводах и старостах дурное. Неправедному оговору склонялся охотнее, чем редкой хвальбе.
Влюбчивая народная молва приписывала Иоанну способность излечивать от золотухи, падучей и расслабленной мнимой смерти. К красному крыльцу подводили отроков с колтунами в голове. Иоанн, скрепя брезгливость, проводил рукой поверх слипшихся болячек. Через некоторое время болезнь исчезала. Царская слюна, коей он натирал незрячим веки незрячим, возвращала зрение. Звучным тенорком Иоанн приказывал встать принесенным на ложах. Чудо: те послушно вставали и шли, чтобы снова улечься уже за Рвом, либо ходить до смерти.
Бояре были подавлены. Они ждали, когда царь закончит блажь. И когда были приласканы, бояре не верили в продолжительность счастья. Опала часто разражалась неожиданно, по поводам незначительным, едва сравнимыми с подлинными скрываемыми мотивами. Одни роды поднимались, другие отдвигались в тень. Прозябали Романовы, а вот Шуйские опять выходили на первые места, опережая нетщеславных, считавшихся знатнее, замаранных в третьем поколении литовским служением – Мстиславских.
Излечив до двух дюжин недужных, с воем всползавших на ступеньки знаменитого крыльца, заставив Годунова, других стряпчих и дьяков принять письменные просьбы, царь вернулся в покои, где душистой водой вымыл замасленные головами больных руки. Не сказав слова, он пошел в подвал казначейства к хранимым сокровищам. Стряпчие и дьяки поспешали, услужливо раскрывали сундуки, обнажали наваленные кучей камни. Неживая красота успокаивала нервы самодержца. Худыми паучьими пальцами он перебирал смарагды, рубины, лалы и топазы. Свет, лившийся из оконцев под белым потолком шутил на сгибах минералов, царь щурился, когда острый луч попадал в его правый, более другого испещренный старческим крапинками глаз. Он любил зеленые камни: яшму, нефрит, кошачий глаз и малахит Уральск гор. Эти камни редки заграницей. За их счет устроится Иоанн на чужбине, ежели Баторий одолеет и придется бежать… Сюда в подвал Иоанн приказал привести Географуса.
За истекшие года артист обматерел, налился пружинистой полнотой. Из вытянутого лицо сделалось округлым. Литой животик вытягивал кафтан со шнурами. Носить одежду врага было смелостью, но подлинному художнику всегда следует умеренно дразнить власть. Географус носил шнуры с вызовом подлинного оппозиционера. Иногда он чувствовал себя Курбским. Много раз он имел возможность увеселять царя. Досадовал: вкусы дворца низки. Потраву псами зашитого в медвежью шкуру осужденного, подножку, масляный пирог в рожу, а то увеселения похуже предпочитали серьезной библейской истории, за которую увесисто отмерял клир.
Географус не смотрел на золото и камни, сверкавшие из раскрытых сундуков, не растравлял нервы. Когда же государь намеренно, испытывая, заставил его взять в руки увесистые золотые цепи, иконы – обереги, способные утащить на речное или морское дно редкого тонущего силача, Географус набросил на драгоценности покров невнимания и деланно безразлично глядел на них глазами человека искусства.
- Соскучился по настоящей работе? – спросил царь. Географус знал, что надо отвечать: да, соскучился. Вся прежняя его работа была ненастоящей, а вот ныне Иоанн даст задание. Глаза государя хитро блестели, как бывало, когда увлеченный чем-либо он придавал намеченному большее значение, чем оно того стоило.
Иоанн заговорил об ответственности постановщика перед народом и прежде – о главенстве сцен массовых. Перед глазами его стояло недавнее умиление народа на красном кремлевском крыльце. Он не мог ошибиться, что любят именно его и никого из бояр. Пришедшие просить и излечиваться были искренни, в простоте и дикости неспособны к притворству. Целуя ему сапог, они излучали верноподданичество. Покорный народ заслуживает значительного праздника, задача Географуса изящных искусств создать представление, кое войдет в века. Тут должны быть шествия полков, примерные сражения, триумфы и народные ликования, естественно. показ слона, еще одного пригнали в Москву взамен убитого, верблюдов и обезьян из Африки, редких змей и цветных рыбок в прозрачной лохани. Далее будет щедрое угощение пряниками и хмельным квасом, бросание мелкой монеты, наконец – явление царя с сыновьями, высшим духовенством и боярами Думы. Апофеоз поддержит пальба китайскими дождевыми огнями.
Сердце Географуса зашлось от предложения. Он прикидывал, какая часть государственной казны, раскрытой перед ним, будет истрачена на грандиозное мероприятие: подмосковный терем Географуса нуждался в ремонте и расширении. Знание жизни подсказывало: нельзя соглашаться сразу, и для затравки надо отойти от темы расходов. Географус сказал, что подобная великая государственная затея похвальна требует росписи тщательного плана, привлечения многих помощников и определения цели праздника. Царь вспылил: как цели? Разве непонятно? Он ставил уроком вдохновение народа перед лицом внешней угрозы. Однако не стал говорить о том прямо и набросился на Географуса, какой же он постановщик, когда повода праздника придумать не может?! За что я тебе плачу?! Этот ключевой вопрос искусства был выговорен царем со всей прямотой, на которую было способно его время. Гордость человека, созидающего реальность, сравнима лишь с тщеславием сеймовой шляхты, и Геогафус заупрямился. Он может сделать непревзойденное представление, но в голову никак не лезет повод.
Иоанн выбил из каменного пола искры посохом. Приказал Годунову немедленно привести главу московских ученых астролога Бомелия. Астролог вошел сдержанною походкой. Он был в черном бархатном камзоле с полами в захлест, высокий гофрированный воротник облегал морщинистое тюленье горло. Бомелий сдал телесно. Обильная седина лезла из-под берета. Глаза провалились под нависшие надбровья. Мученическая сардоническая складка исказила углы алого рта. Тайный недуг или ущемленное самомнение точили.
Царь слушал витиеватое энергичное приветствие с нетерпением расшалившегося ребенка. Потребовал определить по звездам ближайший великий праздник и встретить его с шумом. Бомелий поклонился. Он чувствовал радостную вину: государь не умер в назначенный ему небесами 1575 год. На то время Иоанн назначил на год царем России касимовского правителя Симеона Бекбулатовича. Избегнув трюком судьбы, государь всякий раз сиял при виде Бомелия. Что же скончался русский царь в назначенный год?! Даже заступивший Симеон до сих пор здравствует!
Бомелий прочитал желание царя, однако твердо молвил, что не знает ближайшего значительного праздника. Праздник был нужен! Иоанн не просто ударил, треснул клюкой об пол. Из палат митрополита пригнали клир. Митрополит тревожно вращал глазами. Царь подошел под благословение. Антоний смешался и, перекрестив, сам поцеловал государю руку. Иоанн потребовал праздника. В подвале сгущалась тишина. Только пауки под сводами ткали. Спокойным держался Географус, заваривший кашу. Митрополит Антоний, ослабевший, обонявший кончину, просил подсказки у советников. Иереи молчали. Тогда открыл рот голландец. Он «вспомнил», что по некоторым русским выкладкам в ближайший месяц может исполниться полторы тысячи лет, как Прус, брат Августа Цезаря, изошел с берегов Дуная, где стоял, охраняя от варваров рубежи империи, на север в Германию, дабы поддержать усилия своего племянника Германика, покорявшего сию страну, получившую от него свое прозвание. Германик скончался от заражения крови, после неудачного падении с коня. Прус же отомстив алеманам за разгром легионов Вара, удалился на остров Рюген, там до сих пор руины славянских капищ, потом приплыл в Русь. Прусы переименовались руссами, пошел род Рюриков. «Вот лепит!» - профессионально оценил исторический подвиг Бомелия Географус. Астролог стоял с непроницаемым лицом. Царь верил и не верил, чуял подвох и колебался. Желание, чтобы было именно так, победило. Иоанн набросился на попов с упреками: иноземец знаком с нашей былью лучше вас!
