- Во, вторая проявляет недовольство, - произнесла Дуся, окинув взглядом Веру.- В это время малых детей поднимают с койки, а ты такая дылда, до сих пор не выспалась. Попадешь в невестки к соседу, он тебя быстро вышколит. В четыре часа подниматься будешь.

- Во-первых, я у него невесткой никогда не буду, там мне не светит, там богатую подавай, с большим приданым, а я бедная. А во-вторых, я и так встаю в четыре. Дома спать некогда. . .

- А что, девчонки, не пора и в самом деле подниматься, - предложила Дуся. - Вон, как солнце пригревает, а мы еще на свет божий не выходили.

Девчонки молчали, не хотели подниматься со своих, с перетертой соломой в труху, матрацев.

«Умаялись девочки за месяц, - подумала Дуся. - Пусть отдыхают, успеем.»

И вспомнила она первые дни пребывания на строительстве. Два дня было терпимо, а как пошла глина, хоть плачь. Кирка и та не берет, не говоря уж о лопате. Девчонки бьют, бьют, а все на одном месте. За день так руки надергают, что к вечеру косынку поправить не поднимаются. А глина попалась какая-то коричневая, такой Дуся еще не встречала. Кирка и та отскакивает, как от резины.

Десять дней девчонки, проклиная все на свете, маялись на небольшом бугорке, встретившимся им на пути. Дни стояли жаркие, безветренные. С сине-голубого неба нещадно палило солнце. На перегретую землю нельзя было стать босой ногой, так и жгло, как на раскаленной печке. Женщины, часто ходили к деревянной бочке с водой, стоявшей неподалеку, но вода была теплая и не утоляла жажды, так как тут же уходила с потом.

Работали молча, без шуток.

Вера долбила глину киркой - вся мокрая, даже платье прилипло к телу. Снять его стеснялась - трусы латаные, перелатаные: призналась потом. Кирка при каждом ударе отдавалась болью во всем теле. К концу пересмены (они сменяли друг друга через каждые два часа. Кто работал с киркой, переходил на носилки, и наоборот) руки начинало ломить, как будто кто их бил палкой.

Упитанная, прожившая на хорошем питании, Оля в шутку покрикивала на нее: "Смелее вгрызайся в неподдающуюся глину, народ не забудет тебя!"

Но, видя как Вере тяжело, подходила к ней и, бросив носилки, просила: "Вера, дай-ка я тебя подменю, а ты становись под носилки". Вера, вначале не соглашалась, но Оля просила вежливо и настойчиво, и та сдавалась. Шла к носилкам, где работать было легче и чаще отдыхать.

Девчонки видели, как она выбивается из последних сил, и жалели ее. То раньше времени сменят с работы с киркой, то попросят сходить к речке за холодной водой, то еще какое-нибудь поручение ей найдут. Она понимала, что девчонки ее поджеливают, и от этого ей было стыдно и горько за свою беспомощность.

- Что-то я расслабилась? - подумала Дуся, прервав размышление о Вере. - Пора вставать! - приказала она себе. Поднялась и, забрав полотенце, пошла умываться. Некоторые девушки, последовав ее примеру, тоже стали подниматься.

Но несколько человек упорно продолжали лежать на своих постелях и ворчали, что им и сегодня не дали выспаться. Вернулась Дуся и не выдержав, сказала с упреком: "Да сколько же можно спать? Вот сони! Смотрите, куда уж солнце поднялось!" Поднялись и остальные, хотя с большой неохотой.

А солнце, в самом деле, огромным шаром висело над землей. Утро было таким же, как и вчера, и позавчера, и несколько дней тому назад; таким был амбар, где они отдыхали после изнурительных земляных работ; тот же выгон с окончательно выгоревшей травой; та же печка, наскоро сложенная из битого кирпича, служившая им как добротная кухня в повседневном приготовлении скудной пищи.

Все было таким, и лишь настроение у девчонок, если внимательно присмотреться, стало в это утро другим. Что значит молодежь... С утра не хотелось вставать, плохим было настроение, в голову лезли тяжелые воспоминания о прожитом времени, но не прошло и тридцати минут, как они изменились.

Лица их одушевлены, улыбки почти не покидают их, глаза, как драгоценные камни, переливаясь, излучают постоянный свет, сами же были подвижны и легки, казалось, они не ходили по земле, а порхали, как бабочки, не касаясь босыми ступнями ими же вытоптанной травы. По поводу и без повода часто смеялись, подтрунивая друг над другом.

Кто бы из них мог подумать месяц тому назад, когда пришли сюда на строительство железной дороги, что они так героически справятся с поставленным перед ними задания командованием фронта, обкома партии и облисполкома.

Но они справились, да еще в два раза быстрее, чем было запланировано вначале, доказав неиссякаемое трудолюбие, выросшее на желании к победе над врагом.

Впервые за весь долгий месяц девушки не спешили на работу, не брали в руки лопаты и кирки, а занимались своим сугубо личным делом. Девушки, привыкшие с раннего детства к физическому труду, не сидели сложа руки, а трудились над своей скромной одеждой и своим внешним видом.

Ведь сегодня должны провести пробное испытание на проходимость железной дороги, испытание их месячного труда.

И если испытание пройдет успешно, то состоится митинг по такому случаю, а на митинг в рваной и вымазанной землей одежде идти молодым женщинам неудобно. По-видимому, начальство пошло им навстречу и выделило выходной.

Вот они и стараются изо всех сил.

Одни мыли волосы щелочной водой, приготовленной из будыльев подсолнечной золы, другие стирали неказистое, давно не видевшее мыла, бельишко, некоторые перетряхивали залежавшееся в фанерных чемоданах тряпье, а Вера, так уж случилось, самая бедная из присутствующих на стройке девушек, постирала раньше всех одну единственную рубашку, и когда та высохла, стала штопать наиболее продырявленные места. С тех пор, как украдкой съела у Дуси кусочек сала, она стала молчаливой и по возможности старалась избегать подруг.

Вот и сейчас, выбрав местечко под ветвистым кленом, куда не доставало солнце, она села на охапку веток, приготовленной еще Васей, в раздумье прислонилась к стволу дерева.

В голове роились невеселые мысли, на глазах выступили слезы. Не радовало ее и окончание работ на стройке, скорый отъезд домой.

Переворачивая на коленях свою рубашку, ища, где еще наложить заплатку, она обратила внимание на свои руки. Какие они грубые, все в ссадинах да трещинах. «И когда я их только отмою?»

Недалеко от нее, громко чирикая, дралась стайка серых разбойников - воробьев, на высоком дереве каркала ворона, в вербах на лугу с большими перерывами куковала кукушка, на вытоптанной площадке у амбара то и дело слышны голоса, смех девушек. Но она ничего не слышала.

Перед ее глазами стоит уж немолодая, преждевременно состарившаяся болезнями и тяжелой работой, мама с редкими темными волосами, причесанными на косой пробор.

- Мамонька, родимая, как мне дальше жить? - зашептала Вера, глотая слезы. - Как ты там одна управляешься? Коля еще слабый помощник... А я тоже совсем выдохлась здесь... А мне и восемнадцати нет...

И у Веры снова потекли слезы.

Первые дни после похорон отца она ходила как в бреду, ни что ей было не мило, избегала веселья своих подруг, сторонилась их. Еще больше она осознала потерю отца, когда на столе все реже стал появляться хлеб, а меньшие сестры и братик просили хлеба, когда пришла осень с мелкими дождями и слякотью. Старые ботики прохудились, а новые купить было не за что. Да и с верхней одежды она уже выросла. Вон какая рубашка: вся в заплатах, а новую купить нет возможности «Говорят, будут деньги выдавать за работу на строительстве. Тогда может быть, что куплю.»

- Ты, Вера, опять плачешь? - спросила Дуся, подойдя к ней незамеченной. Глаза вон какие красные. Сегодня день такой... Надо веселится. Ведь завтра, может, нас домой отпустят, а ты не рада, что ли?

- Поэтому и плачу, от радости, - соврала подруге Вера. - А потом вспомнила мать. Как она там одна управляется?

- А у меня, не одна? Или у Моти? Так что же теперь, слезы распускать. Ими горю не поможешь.

Вера и сама понимала, но они иногда катились помимо ее воли.