- Да, не мешало бы понюхать женский запах, - задрав лицо и пронюхивая воздух, стал дурачиться Васин.
- Ты что, козел, что ли?
- Козел ни козел, а женского запаха давно не слышал, - ответил ему Васин. - Последний раз провожал девчонку летом в сороковом году, затем действительная, война, дороги, и так больше я ее не встречал. В первые месяцы войны ранение, госпиталь, а после госпиталя попал к вам.
- У нас служба не то, что на передовой, считай, гражданка, - прислушиваясь к песне, пояснил сержант Мохов. - Одно плохо, в увольнение не разрешают ходить.
- А тебя это очень тревожит? - спросил его Васин.
- Да как тебе сказать, - ответил Мохов, растягивая слова и думая о чем-то своем. - Кругом живут гражданские, и мы, считай, на полугражданском положении, а пойти куда, скуку разогнать не имеешь права. На фронте, я понимаю, смотри в оба, а здесь чего так держать нас, как заключенных: палатки - дорога, дорога - палатки, и все строем. Надоедает однообразие.
- Дисциплина!
- На кой черт она здесь нужна. Главное, вовремя приходи на работу и с работы. В этом должна быть дисциплина, я согласен.
Так, слушая песни девчат и тревожа себя, рассуждали сержант Мохов и ефрейтор Васин, сидя в курилке. Их, да и многих солдат не на шутку растревожили песни девчат, доносившиеся с вечерним ветерком.
Девчонки, дойдя до своей "ночлежки", как в шутку они называли свой амбар, где спали и проводили свободное время от работы, прервали пение и разбрелись, занявшись, каждая своим делом.
С разных сторон только и слышалось: "Воду, воду побереги, о других не забывайте" - предупреждала умывающихся девчат дежурившая в этот день Шура.
- "Куда мое полотенце задевалось?" - тут же громко спрашивала Полина. - "Девочки, никто не брал?"
- Девчонки, кто со мною стирать на речку? - приглашает девчат Оля.
- "Подожди меня, Оль! - кричит Вера. - Я минуткой, вот только соберу свои шмотки".
Голоса, девичьи голоса, как щебет собравшихся в стаю птиц, раздавались по выгону, разносились ветром дальше на луг и в степь.
16
Наступило утро. Через небольшое, прорезанное в стене окошко заглядывают внутрь лучи восходящего солнца. Они раздвинули предутреннюю темноту, и Дусе хорошо было видно спящих девчонок. Чтобы не разбудить их, она тихо поднялась и, одевшись в старенькое платьице, вышла из амбара.
Свежий утренний воздух с ног до головы окутал ее прохладой, и она, вздрогнув, поежилась. Солнце только показалось из-за бугра, и золотистые его лучи, рассеиваясь, скользили по низкорослой траве выгона.
"Сегодня выходной, можно было бы подольше поспать, - подумала Дуся, окидывая взглядом серебристую от росы траву. Но привычка с детства вставать рано сработала и на этот раз.
Освеженная утренним воздухом и обласканная первыми лучами солнца, она вернулась в амбар.
Мотя уже не спала, уперев глаза в потолок, о чем-то думала.
- Ты уже прогулялась? - взглянув на Дусю, спросила она, потягиваясь.
- Сегодня такое замечательное утро! - не ответив на вопрос подруги, с восхищением произнесла Дуся. - Кажется, будет хороший день.
- Можно было бы и домой сходить, если бы не митинг, - подумала вслух Мотя.
- Посмотреть, как там управляется с хозяйством мать.
- А в чем же дело?
- Далековато, да и страшновато одной.
- А раз боишься, то и разговор об этом заводить не следует! - сказала Дуся с нарочитой грубостью. Ей и самой хотелось домой: проведать маму, братика, сестру. Соскучилась она по ним, но сейчас нельзя, не время. И показывать слабость даже перед подругой ей не хотелось.
- Домой хочется всем! Кому не хочется? - начала она снова. - Хотенье можно и при себе придержать, на люди выставлять его не обязательно. Вот кончим строить дорогу, тогда поедем домой.
- Ох, Дуся, что ты! До конца еще далеко! - молвила прерывающимся голосом Мотя, и губы ее дрожали.
- Не раскисай! - прикрикнула на нее Дуся, а у самой от волнения даже высохло горло. - И тише! - добавила она, - а то девчонок разбудим.
Но многие девчата проснулись и, позевывая, кто садился, а кто продолжал лежать в постели, нежась.
- Ой, девчонки, какой я сон видела! - зевнув и потянувшись до хруста в суставах, пропела Полина.
- Хороший? - поворачиваясь к ней, спросила ее Оля. - Расскажи!
- И, право, не знаю, стоит ли?
- Если хороший, чего ж не рассказать? - Домашние приснились? - допытывалась у подруги Оля.
- Нет, не угадала, - интригующе улыбаясь и чему - то радуясь, произнесла она.
- По твоему лицу можно подумать, что ты тысячу рублей нашла, - усмехнулась Оля.
- Ничего я такого не нашла, а просто целовалась с парнем, - не утерпев похвалилась она подруге.
- С каким парнем? Знакомым или нет? - спросила Оля, все больше заражаясь любопытством.
- Да с тем военным, помнишь, как-то подходили они к нам.
- Значит, встретитесь наяву, - отгадывая сон, сказала Оля. - Может даже сегодня на танцах, если не обманули нас.
Немного помолчали. Полина думала о чем-то своем, а Оля наблюдала молча за ее лицом.
- А ты, я вижу, влюбилась в него, девонька, - сказала Оля, все еще наблюдая за подругой.
- Я и сама не знаю, но думаю часто о нем, - призналась она Оле, и ее лицо покрылось розовой краской.
- Да так оно и есть, - сделала заключение Оля. - А как он?
- Откуда же я знаю? Если бы я с ним наедине хотя бы один раз встретилась, то, может, и поняла что-нибудь, а так - откуда я знаю, что у него на уме.
- Девочки, подъем! - во все горло закричала Вера. - Я вам свежайшую новость объявляю! Полина с парнем во сне целовалась!
- Ха-ха-ха, охо-хо! - хохотала она, хватаясь за живот.
- Где, когда? - протирая глаза спросонья, спрашивала Шура. Девчонки молча уставились на Полину, ожидая от нее разъяснений.
- Это правда? - прервав молчание, спросила ее Дуся и выжидающе смотрела на нее.
- Правда, - призналась Полина и почувствовала, как лицо заливает краска.
- Бедняжка, - произнесла со вздохом Дуся. - Вот этого еще не хватало!
- Почему бедняжка? - не согласилась с нею Шура. - А по мне самая счастливая. Любовь - это счастье.
- Счастье тогда, когда любовь обоюдная, а если только с одной стороны, то какое же тут счастье, - серьезно говорила Дуся. - Это не любовь, а одни страдания. Да, можно ли вообще верить в любовь в современное время? Кругом военные, а они, как известно, сегодня здесь, а завтра там. Сорвал свое и поминай как звали! А ты потом вспоминай летние лунные ночи.
- Ты не права, Дусь! Любовь не подвластна ни времени, ни обстоятельствам, возникающим вокруг людей, - не согласилась с нею Шура. - По-твоему, если идет война, то и любить нельзя. Любовь - это жизнь, и в военное время она должна проявляться, как всегда, если не сильнее.
- Я как-то читала про Чингис-хана, который издал приказ, чтобы его воины уничтожали все русское мужское население, даже не жалея младенцев. Он свою жестокость объяснял тем, что со временем, когда подрастет новое поколение, оно начнет мстить за своих отцов и дедов. Снова наступит неспокойное время, снова начнутся войны. И кто знает, кто победит. Видите, как монгольский предводитель смотрел далеко вперед.
- К чему ты это нам рассказала? - спросила Мотя, перебив ее.
- К тому, что мы остаемся в ответе за возрождение русских людей, которых, ох, как мало останется после окончания этой жестокой войны.
- Ты хочешь сказать, что после войны нам надо держать одного мужика на десять баб, как того петуха? - спросила с сарказмом Дуся. - Да наши женщины такому петуху все хозяйство с внутренностями вырвут. Ты что, женщин наших не знаешь. Это тебе не мусульманки, а чистые, настоящие христианки, хотя в бога и неверующие.
Шура видит, что ее не понимают, отвернулась с обидой и замолчала. В амбаре наступила тишина, но она оказалась непродолжительной, так как затронут был самый злободневный жизненный вопрос - любовь.