Там, где крыша протекала, расставили тазы и ведра. Полы вымыли, пыль вытерли. Еве досталось задание попытаться насколько возможно оттереть со стен полоски плесени, бурно процветавшей по всему дому, – черной и густой, подобно тени.

Ничего не выходило. Сколько ни старайся, сколько чистящей пасты не наноси, плесень упорно отказывалась исчезать.

Иногда Еве даже казалось: наоборот, черные полоски делаются больше прямо у нее на глазах. Точнее, как раз напротив – растут, стоит ей отвернуться. Стоит посмотреть на стену – и заметишь краешком глаза, как очередное пятно движется, разрастаясь, точь-в-точь как если смотреть прямо в ночное небо – периферийным зрением можно охватить созвездия целиком. А потом она фокусировала взор на плесени и понимала, ничего похожего, пятно в точности такое же, как было. Или, по крайней мере, кажется таковым. «Должно быть, просто игра света», – вздохнула Ева. Ну, плюс еще и тот факт, что она невозможно, нереально устала.

Дети говорили дружным хором, точнее, выпевали, по своему обычаю, слова старинной молитвы.

«А ведь говорят не все», – заметила Ева. Один молчит.

Эдвард, как и все, опустился на колени, руки набожно сложены, глаза закрыты. «Интересно, – подумала Ева, – о чем он молится? И молится ли вообще?» А вот о чем, точнее о ком, мальчик сейчас вспоминает, труда догадаться не составляло.

Джин хлопнула в ладоши.

– Так, ребята. А сейчас – всем в постель.

Дети послушно повиновались, Ева обходила кровать за кроватью, подтыкала одеяла, поправляла подушки, проверяла, все ли в порядке. У кровати Эдварда она задержалась. Опустилась на колени.

– Послушай. Если ты пока не хочешь разговаривать, ничего страшного. Тебе просто нужно время.

Эдвард, конечно, ответил лишь пристальным взглядом.

Ева наклонилась к нему, всем сердцем ощущая внутри знакомую пустоту, тупую и мучительную боль утраты. Кто-кто, а она понимала, что должен чувствовать сейчас мальчик.

Ева зажмурилась. Вспомнила медсестру в поезде. Вспомнила свой страх.

– Твоя мама всегда будет с тобой, – зашептала она Эдварду. – Люди, которых мы теряем, никогда не уходят от нас совсем. Уж ты мне поверь, малыш…

Эдвард протянул руку и сжал ее ладонь. Ева изумилась настолько, что даже слезы в глазах просохли. Неужто ей наконец удалось до него достучаться?!

– А теперь, – продолжила она, – обещай мне, что будешь сегодня хорошо спать. И никаких плохих снов, понятно?

Эдвард закивал. Под одеялами тельце его казалось маленьким и жалким.

– Знаешь, что такое ночные кошмары? – убеждала Ева. – Это значит, твое сознание во сне освобождается от всех плохих мыслей. Приснились они тебе – и все, исчезли.

Эдвард потянулся к ночному столику, нашел листок бумаги и уголек. Написал на бумаге несколько слов и протянул Еве. Та прочла.

«Чушь это все», – было написано на бумажке.

– Правда? – рассмеялась Ева, но Эдвард уже принялся за следующее послание, и она терпеливо ждала, пока он закончит и передаст ей листок.

«Мама говорит, против плохих снов можно бороться хорошими мыслями».

– Вот ты и попробуй сделать, как мама советовала, идет? – Ева улыбнулась еще теплее.

И вновь Эдвард закивал и улыбнулся ей в ответ.

Заметив, что она разговаривает с мальчиком, к кровати двинулась Джин – наводить порядок.

– Надеюсь, завтра мы вновь услышим твой голос, Эдвард? – Спина ее была прямее линейки, лицо ничего не выражало. – Подобная чушь не может продолжаться вечно.

Улыбка упорхнула с губ Эдварда.

Ева попыталась подняться, но мальчик вцепился в ее руку, пытаясь удержать. Джин наклонилась и решительно отцепила худенькие пальцы.

– Он славный ребенок, – сообщила она с невеселой улыбкой, решительно уводя Еву под руку из спальни, – но придется учиться жить.

Еве невольно вспомнились слова Джима – некоторые люди сознательно запирают свои эмоции на семь замков и свято верят, будто поступают правильно. «Господи, да неужели так и с детьми необходимо обращаться? – думала она потрясенно. – Неужто подобная суровость поможет Эдварду скорее справиться с болью утраты? А может, наоборот, – только острее переживать заставит?»

– Всем приятных снов, – пожелала Джин, стоя в дверях. Щелкнула выключателем, и комната погрузилась во мрак.

Перед тем как наконец свалиться и заснуть, у Евы оставалось еще одно, последнее дело. Джин, конечно, заявила, что с удовольствием сама им займется, но Еве ли было не заметить, как вымотана директриса, невзирая на все ее гордые заявления? И вот теперь пришлось тащиться, поеживаясь от холода, к флигелю – в руке зажата свеча, в воздухе стоит пульсирующее гудение.

Траву на лужайке по случаю их будущего прибытия подстригли, а вот земля в саду так и осталась неровной – древесные корни и камни так и поджидали зазевавшихся гуляющих, годы запустения не прошли для них даром.

Ева добралась до флигеля и вошла внутрь. Пульсирующее гудение здесь было еще громче. Генератор поставили старый, обшарпанный, подтекавший. Он занимал большую часть комнаты, а энергию вырабатывал на весь дом. Ева рассеянно посветила на аппарат, нашла выключатель и повернула его – генератор стал понемногу замедляться.

Ева выпрямилась… и застыла на месте.

По спине будто мороз прошел, все тело окаменело – она попыталась пошевелить руками, чтобы разогнать подступающую дурноту, отмести прочь… безуспешно. Невозможно себя обманывать, если точно знаешь, что происходит!

За Евой кто-то следил.

Она попыталась придать абстрактному страху известную рациональность, сообразить: кто бы это мог быть? Скорее всего, кто-то из ребятишек. Не смог уснуть, увидел ее во дворе и решил посмотреть, что она там делает. Может быть, расстроенный Эдвард? Или Том пытается грубовато подшутить – абсолютно в его манере, между прочим, выходка.

Ева стремительно обернулась, намереваясь уличить шутника.

Никого.

Она прислушалась… ничего, кроме постепенно угасающего шума мотора генератора. Ева выглянула в окошко флигеля, покрутила головой туда и сюда, – нет, вокруг лишь ночь да туман.

Она передернула все еще скованными плечами, приказала себе не бояться, вышла из флигеля и гордо прошествовала в направлении дома.

Чуть поодаль, незаметная для нее, стояла женщина, чей силуэт четко вырисовывался даже во тьме и тумане ночи.

Женщина наблюдала.

Ждала, ждала…

Ева вошла в дом. Тщательно заперла за собой дверь, засунула ключ в карман. Если там, во дворе, остался парнишка, играющий в идиотские игры, ночь на холоде преподаст ему отличный урок! Однако через пару минут, чуть успокоившись, она принялась убеждать себя: нельзя быть настолько бессердечной, даже думать так – и то мерзко. Ева приотворила одну из двустворчатых дверей, ведущих в дортуар, и осмотрела кровать за кроватью. Все на месте, все спят. Немного утешившись данным обстоятельством, она решила отправиться на боковую.

Комнату, ей отведенную, освещали лишь свечи. Ева вынула из чемодана скудные пожитки, развесила немногие платья и костюмы, прихваченные в эвакуацию, в гардеробе. Дневник (она положила тетрадь на ночной столик), несколько недорогих, но бесценных для сердца украшений – вот и покончили с обустройством.

Ева осторожно сняла с шеи цепочку с херувимом, поцеловала медальон и опустила на ночной столик, рядом с дневником. Взглянула – и не сдержала печального вздоха. Теперь осталось сбросить только улыбку – здесь никого нет, стало быть, и насиловать себя не обязательно.

Она посмотрела на себя в маленькое зеркальце пудреницы. «До чего же усталой я выгляжу, – подумалось ей, – до чего измученной…»

Залезла в постель – что и требовалось доказать: почти такая же холодная и сырая, как и весь дом. Ева отчаянно старалась не стучать зубами, расслабиться и успокоиться, но сон не шел, глаза просто отказывались закрываться. Вытянувшись на кровати, она изучала взглядом потолок. Там, наверху, тоже оказалось темное пятно плесени, по форме – точь-в-точь остров. Ева принялась воображать этот остров, далекий-предалекий, куда ни глянь – сплошь стройные пальмы да белые песчаные пляжи, простирающиеся, насколько глаза достанет. Тропический рай, виденный лишь в голливудских фильмах. Она все всматривалась и всматривалась в пятно, и чем дальше, тем сильнее жалела некоей честной частью своей души, что не находится сейчас там, на белом песке, под жарким солнцем, и плевать на весь прочий мир. Никакой войны, никакого горя. Там она точно смогла бы расслабиться. Там она улыбалась бы не по необходимости.