Тетя Садия! Сама мадам Ваэд не станет его принимать — он так и думал. Какая бы нужда ни возникла, она не осмелилась бы вот так запросто встретиться с ним. Значит, это она проскользнула мимо, когда он пересекал внутренний дворик.

— Садитесь сюда.

Ладонью старая женщина похлопала по дивану, на котором, подобно сфинксу, восседала собственной персоной, и не мешкая, не поинтересовавшись даже причиной в общем-то необычного визита, промолвила:

— Провидение привело вас к нам! Вы представить себе не можете, что надумал наш Камаль! Подумайте только, поднял руку на мать, совсем с ума спятил! Вообразите себе, Азалла, — на мать! Куда уж дальше!

Си-Азалла молча слушал старую женщину. «Камаль уже и здесь натворил дел», — промелькнуло у него в голове.

— И из-за чего? Из-за ерунды. Ему вдруг приспичило узнать, на чьи деньги он учился в Париже. На чьи деньги! Нет, подумайте только. Я говорю — все это пустяки, а он уперся как осел. Если бы вы только могли вообразить, что он нам тут устраивает, в какое приходит неистовство. Вы знаете его с младенческих лет — вы бы его не узнали. Кто бы мог предсказать, что наш милый, славный Камаль окажется когда-нибудь способным на такое? Но будьте осторожны, я ему рассказала, что это вы приносили мне каждый месяц деньги. У меня не было другого выхода, пришлось признаться. Вы сами дали промашку, не надо было вмешиваться. Если теперь вам достанется, вините самого себя.

Тетя Садия погрозила пальцем.

— А кстати, зачем это вы пожаловали? Что вам от него нужно?

— Да тут один приглашает его в гости сегодня вечером, — счел благоразумным сказать Си-Азалла. — Я побоялся, что приглашение опоздает, поэтому решил зайти предупредить.

— А кто, кто его приглашает? — жестким, отрывистым голосом глуховатого человека спросила старуха.

Пришлось Си-Азалле соврать еще раз:

— Наш знакомый, доктор Бершиг.

— А, ну ладно, Камаля все равно нет. Поищите его в городе, заодно успокойте. Пусть пожалеет мать, себя, нас всех, а то так жить невозможно. И почему нельзя ему открыть, кто его благодетель? Что тут плохого? Вы же знаете, так скажите ему, и дело с концом. Иначе, я не сомневаюсь, он до Страшного суда не будет давать нам прохода.

— Нет, — живо возразил Си-Азалла. И тут же добавил: — Я не могу, не могу этого сказать. Я дал слово.

— Но мне, мне одной можете? Я сохраню все в тайне.

Говорила тетя Садия громко — у входной двери ее по крайней мере было слышно, — но вид у старухи был такой, будто она шептала; она наклонилась к Си-Азалле и указала пальцем на свое ухо. Си-Азалла вымученно улыбнулся:

— Простите. Мне правда не разрешили. Мне поручили это… это дело лишь после того, как я поклялся молчать, поверьте.

— Ну что так артачиться, друг мой!

— Я тут ни при чем, я…

— Ладно, тогда хоть образумьте немного нашего шалопута. Как ни крути, из-за вас так получилось. Надеюсь, вы сумеете все поправить. Подумать только, он даже не пришел обедать. Представляете? И это когда я здесь! Вот уж и правда очумел. Куда бы он мог запропаститься?

Си-Азалла встал.

— Не волнуйтесь, тетя Садия. Я с ним поговорю, и все уладится. Утихомирю его, увидите, — успокоил он старую женщину на прощанье.

— Хотелось бы надеяться. Хейрия! Хейрия!

Служанка примчалась со всех ног.

— Проводи Си-Азаллу.

Опустив глаза, чтобы, не дай бог, не заметить присутствия хозяйки, Си-Азалла двинулся следом за Хейрией, и вдогонку ему неслись слова:

— Поищите Камаля в городе. Его нет с самого утра. Вы ведь знаете, где его можно найти.

Немилосердно подгоняемый старухой, он быстро выскользнул на улицу и сразу направился к Жану-Мари Эмару, в Бозежур. Там его ждало новое разочарование: француза не было дома. Этого можно было ожидать. Что же теперь делать? Где сыскать Камаля?

Он вернулся в центр города. Не очень-то надеясь, он снова обошел все кафе, в которых уже побывал три часа назад. Камаля нигде не было. И прежние посетители кафе, у кого он уже спрашивал, и те, кто за это время подошли, заверили Си-Азаллу, что сегодня Камаля не видели.

Он прошелся по Гостиничной площади, памятуя о привычке Камаля устраивать там свидания. После того, что он услышал из уст старухи, Си-Азалла непременно хотел переговорить с приятелем. «Теперь он будет делать одну глупость за другой, столько всего натворит, если предоставить его самому себе». Эта мысль привела Си-Азаллу в лихорадочное возбуждение. Она раздражала, будоражила его. Да и собственная беспомощность задевала Си-Азаллу сильнее, чем он мог признаться себе. Допущенные им промахи, не бог весть какие, все же усиливали беспокойство и порождали недобрые предчувствия. Ничего хорошего ожидать не приходилось. Си-Азалла совсем помрачнел.

Внезапно его потянуло зайти в кафе, схоронившееся между садами у Мансурахской дороги, которое многих привлекало в разгар сезона. Но он отверг эту мысль. Какой толк? Камаль ни за что бы туда не пошел.

Тогда он решил: была не была, пойду к доктору Бершигу. Ни минуты не теряя, он выскочил в ворота и широким шагом двинулся по дороге в предместье, которая тут же круто взяла вверх. Си-Азалла старался, где можно, скостить путь и потому шел как бы по руслу реки, заваленному камнями, заросшему дикой растительностью: идти было неудобно, но выгадать время он сумел.

На вилле доктора Бершига ему заявили, что того тоже нет дома.

Эта последняя неудача вконец сломила Си-Азаллу. Он повернул назад. Когда он добрался до площади Мешуар, день уже угасал, и его сияние блекло, побежденное сажей ночи. Си-Азалла заспешил домой.

— Ну что, вот мы и заделались благодетелями рода человеческого?

Эти слова вызвали у Маджара взрыв хохота, он подался немного назад и изумленно произнес:

— Благодетелями рода человеческого? Ну это уж слишком! Тогда уж все благодетели.

— В таких, как вы, всех считающих братьями, недостатка у нас никогда не было. Лишь на них эта земля и щедра. Сколько она их породила! Знаете, чем они кончили?

— Нет, честное слово, не знаю, — признался Маджар громким грудным голосом, в раскатах которого все еще слышались добродушные интонации.

— Кончили под белыми сводами. Знаете эти белые своды, эти бесчисленные склепы, которыми усеяны наши города, не говоря уже о деревнях. И в каждом кто-нибудь да почивает.

Хаким Маджар бросил на него взгляд, в котором светился странный огонь, говоривший, как тут же решил Камаль Ваэд, о скрытом лукавстве. Блестящие черные глаза Хакима словно отливали в глубину, подобно тому как некоторые драгоценные камни в темноте перестают источать лучи. Камалю стало не по себе.

— Да! Все эти святые для благочестивых кумушек, которые покоятся под сводами гробниц, считали людей своими братьями.

— Что ж, будущее вполне сносное.

Голос его звучал четко и громко.

— Каждый вправе оценивать его по-своему, — возразил Камаль.

— И вы уверены, что пользуетесь этим правом?

Камаль взглянул на него с легким раздражением.

— Именно это вы хотите мне сказать? — спросил Маджар.

— Нет, хотел не это.

Разговор застопорился. Камаль по-прежнему глядел отсутствующим взором. Его собеседник не расставался с застывшей на губах улыбкой, смахивавшей теперь на гримасу.

— Вы не хуже меня знаете, — проговорил наконец Камаль, — какое покрывало мракобесия культ святых набросил на нашу страну, он посеял семена колдовства, привел к спекуляции разным зельем, снадобьями, талисманами, и по сей день благодаря ему все это существует. Он затуманил, усыпил, одурманил сознание народа до такой степени, что сам народ этого уже не замечает. Вы не можете не знать и того, что колонизаторам культ святых тоже оказался на руку. Он помог им пресечь всякое поползновение к бунту в нашей стране, сковать нашу волю. Согласитесь, такая политика почти удалась, долго, очень долго страна жила в оцепенении и в страхе, который ловко поддерживали в народе мусульманские святые, всегда готовые расправиться с теми, кто осмелится поднять голову.