Караулов был очень неглупым, наблюдательным человеком и, изучая политическую литературу, в конце концов понял, что возврата к старому нет и не может быть. В начале Великой Отечественной войны ему казалось, что ненавистный государственный строй вот-вот рухнет под напором фашистских полчищ. Но этого не произошло. И тогда Караулов окончательно убедился, что в мире нет и никогда не будет силы, способной уничтожить социализм. Именно в те годы у него и возникла мысль удрать за рубеж. Но удрать не с пустыми руками, не голодранцем, а богатым человеком. «Открою там себе фабрику или куплю имение, — планировал Караулов. — Конечно, и у них со временем все полетит к чертовой матери, но все-таки не так уж скоро. Не завтра, не сегодня. Глядишь, на мой век хватит». И сейчас, когда он был почти у цели, для него началась полоса невезения.
Караулов вытащил из ящика стола почтовую открытку и начал писать: «Сева! Я уезжаю в неожиданную командировку. Когда вернусь, не знаю. Побереги мое барахлишко. Я или сам загляну, или пришлю за ним надежного человека. С приветом. Ваня».
Перечитав дружеское и внешне безобидное послание, Караулов начал надписывать адрес: «Местное, ул. Дальняя, дом N…», но в этот момент под окном проворчал и смолк мотор подъехавшей машины. Сунув открытку с недописанным адресом под лист бумаги, застилавшей стол, Караулов осторожно выглянул в окно. Из кабины полуторки вылез новый шофер, приезжавший недавно с завгаром.
Караулов быстро подбежал к кровати, лег и укрылся простыней. Подумав, вытащил из- под подушки наган, сунул его под простыню и прижал коленом.
Дверь в комнату Караулова вела из общей с хозяевами прихожей. Не встретив никого ни во дворе, ни в прихожей, Бубенец постучал в дверь Караулова.
— Входите, не заперто, — донесся из комнаты страдальческий голос. «Видать, не на шутку его скрутило», — подумал Бубенец, отворяя дверь.
И впрямь у лежащего в постели Караулова было такое выражение лица, какое бывает у человека, пораженного тяжелым недугом, но мужественно переносящего страдания. Несмотря на внешнюю грубоватость, Бубенец сам не раз испытавший острую физическую боль, был отзывчив на страдания других. Ему показалось неуместным сообщать, как он хотел вначале, о том, что его прислали из гаража проведать и так далее… Он просто подошел к кровати и сочувствующим тоном спросил:
— Больно?
— Очень больно! Хоть волком вой! — ответил Караулов, окидывая взглядом вошедшего.
Дмитрий сразу понял, что все это комедия. В голосе, в выражении лица, в позе Караулова
— во всем, кроме глаз, ощущалось страдание. Глаза же были настороженны и холодны. Боли в них не было. По крайней мере, такой боли, которая даже сильного человека заставит закусывать губы, чтобы не застонать.
— Может, врача вызвать? — предложил Бубенец, продолжая разыгрывать роль сочувствующего.
— Не стоит. Бесполезно, — поморщился Караулов. — Боль приступами накатывает. Скоро отпустит. Ты садись.
— А меня Павел Никанорович попросил заехать к тебе, — сообщил Бубенец, садясь, — проведать и спросить, не нужно ли чего?
— Уф-ф!.. Полегче стало, — более бодрым голосом заговорил Караулов. — Неужели завгар нарочно тебя послал? — недоверчиво переспросил он Бубенца.
— Мне в двенадцать ехать тару из магазинов забирать, — словоохотливо пустился в разговор Дмитрий. — А до двенадцати времени еще вагон. Вот Павел Никанорович и говорит: «Съезди к товарищу Караулову, а оттуда прямо в третий магазин. Только, говорит, не опоздай к двенадцати».
Болтая с самым простодушным видом, Бубенец в то же время соображал про себя: «Где у этого гада лежит оружие? Если под подушкой, то в случае чего навалюсь на него и не дам вытащить. А если уже в руке? Правую руку он аж до плеча под простыню засунул. В комнате жара, озноба у него нет, а он закрылся до самой шеи. Видать, лежит, гад, и пистолет рукой греет».
— До двенадцати успеешь вернуться? — проговорил Караулов, чтобы заполнить неловкое молчание. — Сколько сейчас?
— Полдесятого, — взглянул на часы Бубенец, гадая про себя, разыскал уже Кретов полковника или еще ищет. — До двенадцати я успею еще к одной знакомой завернуть чайку напиться.
— С огурчиком? — пошутил Караулов.
— Чего? — не понял Бубенец.
— Чайку, говорю, с огурчиком выпьешь?
— За баранкой не пью, — с достоинством ответил Бубенец. — Когда свободен — другое дело. Тогда можно и даже нужно. Книг-то у тебя сколько! — перевел он разговор. — И когда ты при нашей шоферской жизни читать успеваешь?
— Надо читать, — поучительно проговорил Караулов, — иначе при нашей шоферской жизни дубина дубиной будешь.
— А я, как демобилизовался, всего две книги прочел, — врал Бубенец, — «Три мушкетера» — очень интересная книга, «Белую березу». От этой прямо не оторвешься. Про фронтовую жизнь.
— Читал. Интересные книги, — согласился Караулов, разглядывая Бубенца, с беспечным видом сидевшего на стуле. «Жаль, времени нет, — думал он. — Прибрал бы я тебя к рукам. Мужик здоровый, а дурак. Золотые бы дела делал. А что если сейчас попробовать? Может, выйдет?»
— Ну как, устраиваешься с бытом? — дружелюбно спросил он Бубенца, который в этот момент, не сходя со стула, разглядывал лежащие на столе книги.
— Пока неважно. Квартиру частную снял у одного отставного. Дерет, дьявол, крепко, Питаюсь, где придется. Жену надо вызывать, да не на что. Не заработал еще.
— Заработать — раз плюнуть. Надо только с головой браться.
— Так ведь я еще никого не знаю, и меня никто не знает, — словно оправдываясь, заговорил Бубенец. — Может, ты знаешь где, так подскажи.
— Подсказывать в этом деле мудрено. Лучше самому тебе с нужными людьми познакомиться.
— Отлежишься, выйдешь — познакомь, — попросил Бубенец. — Помоги, как фронтовик фронтовику. А я и долгу не останусь.
«Кажется, подходящий парень, — размышлял Караулов. — Только бы уговорить за город выехать, а там я его живо усоборую. Хорошо, что номерные знаки у меня здесь…»
— Знаешь что, друг, — заговорил он, как бы сдаваясь на просьбу фронтовика. — Ты когда сегодня кончаешь?
— Поздно. До полуночи, а то и позже провожусь. Город я еще слабо знаю.
— Сумеешь выкроить с час времени, так примерно около десяти-одиннадцати?
— С час, сумею. Даже больше можно. Скажу, что запутался — город незнакомый, ночь…
— На час, больше ее не надо, — заверил Караулов. — Тут совсем близко, под городом, в колхозе — вино. Восемь бочек. Обещал председателю вывезти. Он мой приятель, да вот, видишь, заболел. А подводить человека не хочу. Рублей четыреста отхватишь.
— Здорово! — загорелся Бубенец. — А с путевкой как?
— Все будет в порядке. Не первый раз, — успокоил Караулов. — Часов в десять подъезжай. А не подведешь?
— Ни в жизнь не подведу, — пообещал Бубенец.
— Только, смотри, в гараже об этом ни гу-гу!
— Ну, что я маленький, что ли?
— Договорились!
— Только как же, ведь ты больной?! — забеспокоился Бубенец. — Тебе лежать надо.
— На фронте, бывало, сам ранен, а товарища, потерявшего сознание, на себе тащишь, — прочувствованно, словно и впрямь ему приходилось совершать такое, проговорил Караулов. — Большое дело — поддержка друга в трудную минуту. А ведь мы с тобой фронтовики. Помочь друг другу обязаны.
— Ну, большое тебе спасибо, — с радостным видом поблагодарил Караулова Бубенец. — До самой смерти этой услуги не забуду. В долгу не останусь.
— Пустяки, сочтемся, — благодушно улыбнулся Караулов.
«Идет дело, — ликовал в душе Дмитрий. — Этот гад ни о чем не догадывается. Полковник минут через десять будет здесь. Только бы из гаража сейчас черт кого не принес. Испортят мне всю обедню».
«Повезло мне, — не менее Дмитрия радовался Караулов. — Этот баран сам под нож лезет. Ну и хрен с ним, только бы выскочить из города».
Он перевернулся на спину и лег в своей любимой позе, закинув руки за голову. Но от этого движения простыня, прикрывавшая Караулова, натянулась, и Дмитрий явственно различил под нею револьвер, лежавший около правой ноги бандита.
