— Я теперь знаю, что все, кто работал с Искандером, немного похожи друг на друга, — печально улыбнулся старик. Вы, начальник, тоже похожи на Искандера.
— Ну, что вы! Александр Данилович был работник большого масштаба. Светлая голова.
— И все-таки похожи, — упрямо повторил старик.
— Наверно, тем, что мы оба коммунисты.
— Я ведь тоже коммунист, — с нескрываемой гордостью сказал старик. — Меня в партию рекомендовал Искандер. В те годы ты, начальник, был совсем маленьким мальчиком.
— Так ведь и в вас есть многое от Лобова. Вы искали след машины с истинно лобовским упорством.
— Вот тут ты не прав, начальник, — лукаво прищурился польщенный старик. — Не лобовское, а партийное упорство. Мы — коммунисты.
Уже на пороге Абдукадыр Мерген остановился и спросил:
— К вам сюда пришел молодой джигит. Он водил машину Искандера на войне…
— Вы говорите про Дмитрия Бубенца? — помог старому охотнику Голубкин.
— Да, да, — закивал Абдукадыр Мерген. — В колхозе многие думают, что он поднял руку на Искандера.
— Чепуха, — решительно опроверг Голубкин, — не верьте этому. Дмитрий Бубенец — честный человек. Передайте его жене, пусть она не беспокоится о муже. Он скоро вернется к ней.
— Замечательный старик, — сказал Голубкин, проводив Абдукадыра Мергена из кабинета и поручив одному из сотрудников обеспечить отправку старого охотника с попутной машиной. — Только, по-моему, он ошибается. Конечно, машина, привозившая убийц Лобова в «Счастливое», была городская и ушла из совхоза вчера из рассвете.
— А чья же эта? — удивился Кретов. — Ведь покрышки…
— Посмотрим, что скажут слепки, — уклончиво ответил майор. — Ты сейчас допрашивай этого… как его, Хамракула, но о деле Лобова ни слова. Пусть сам рассказывает. Понял?
— Понял, — поднялся с места Кретов. — Разрешите идти?
— Иди. Да, вот что… Я сейчас уйду домой. Ночью буду разбираться с материалами. Результаты анализа покрышек доставят тебе, а ты протокол допроса этого Хамракула и анализ оставь у меня на столе. Я ими займусь. Не забудь поглубже выяснить его связи с Запрометовым. Тут…
Звонок телефона не дал майору закончить фразу. Видимо, телефонное сообщение было неожиданным и неприятным, так как Голубкин прикусил нижнюю губу и забарабанил пальцами по настольному стеклу.
— Пусть немедленно выедет Кариев! Уже выехал? Так… Нож? Немедленно в НТО. Пусть установят, кому принадлежат оттиски пальцев — бандиту или пострадавшему. Согласен. Жду.
— Ну… — сказал Голубкин Кретову, закончив телефонный разговор. — Я никуда не уйду. Буду здесь.
— Что случилось, Иван Федорович? — спросил Кретон.
— Сейчас тяжело ранен Гриша Молчанов. Это из той же школы, где учился Юрий Зарифов. Проморгали мы, — с горечью сказал Голубкин. — Вернее, я проморгал. Ну, ладно, иди. Действуй, как договорились, я подожду. Похоже, что одноклассники Молчанова скоро будут здесь.
Для Хамракула время ползло медленно, как заблудившийся в пустыне верблюд. Когда невысокий худощавый человек в кабинете сказал: «Уведите задержанного», Хамракул почувствовал, что ноги налились тяжестью, а колени стали слабыми, как будто сделанными из ваты. До этого момента он еще надеялся, что произошло недоразумение. Теперь же не осталось никакой надежды. Он арестован. За что? О чем узнал этот седобородый шайтан — Абдукадыр Мерген? Кто поручил ему выследить и привести в уголовный розыск Хамракула? Значит, все-таки его делишки со Степкой Запрометовым стали известны уголовному розыску. Но какие? Хамракул похолодел при мысли, что вскрылась их последняя коммерческая операция. «Да нет, не может быть», — уверял сам себя Хамракул. Но чем дольше он сидел в одиночестве, ожидая допроса, тем больше убеждался в том, что все может быть и что, наверное, как раз их последнее дельце и стало известно городскому уголовному розыску. Хамракул не без основания считал, что для прочих его делишек хватило бы компетенции их районного управления милиции. Уверив себя в том, что именно то, чего он более всего боялся, и стало известно уголовному розыску, Хамракул задумался над тем, что ему сейчас делать. Что выгоднее: или признаться во всем сразу, или упорно отрицать все, не брать на себя никакой вины. Последний вариант казался ему более приемлемым. А вдруг поверят и отпустят? Но, вспомнив, с какой ненавистью говорили обо всей милиции и в особенности об уголовном розыске Степка Запрометов, Рябый и Сивоконь, как они боялись, что милиция пронюхает об их тайных подвигах, Хамракул безнадежно махнул рукой. «Раз уж уголовка взялась за дело, то добра не жди. До всего докопается». Этот вывод он сделал прежде всего потому, что хорошо знал своего приятеля Степку Запрометова. Да ведь если Степка попадет в уголовку, так он первый все расскажет, только бы выгородить себя. Я, мол, ни при чем. Во всем виноват шофер. И тогда к Степке за откровенное признание отнесутся мягче, чем к нему, Хамракулу. И следствие и суд учтут Степкино признание, а он, менее всего получивший при дележе добычи, получит наказание как главный преступник. Нет, он не согласен, чтобы Степка на нем, как на ишаке, выехал цел и невредим из этого дела. Ведь всю эту историю и задумал он, Степка, и сделал все он, и барыш весь забрал себе, выкинув ему, Хамракулу, самую малость. Чем больше раздумывал Хамракул, тем яснее ему становилось, что выгоднее всего идти в открытую, покаяться раньше, чем это сделает Степка Запрометов.
Войдя в кабинет Кретова, Хамракул был неприятно поражен. Оказывается, допрашивать его будет не тот пожилой начальник, который приказал арестовать, а совсем еще молодой сотрудник. Хамракул, бывший в «Счастливом» утром после убийства Лобова, видел там Кретова и теперь, узнав его, испугался. Этому молодому чекисту, наверное, известно, кто такой Степка Запрометов и Сивоконь с Рябым. На вопросы Кретова о фамилии и имени, годе рождения, профессии и прочем, он отвечал с торопливой готовностью. Но вот Кретов отложил в сторону авторучку и внимательно посмотрел на Хамракула. У того от напряжения и страха перехватило дыхание, как перед прыжком в холодную воду.
— Ну, рассказывайте все, — негромко сказал Кретов.
— А что рассказывать? — сделал попытку прикинуться невинным Хамракул. — Я ведь ничего не знаю. Этот старый ишак обманом заманил меня сюда.
— Неужели ничего не знаете? — удивился Кретов. — А вот Запрометов оказался предусмотрительнее вас.
— Степка арестован?! — испугался шофер, округлившимися глазами глядя на Кретова.
— А как вы думаете? — вместо ответа спросил Кретов.
— Когда его арестовали? — упавшим голосом спросил Хамракул. Для него арест Запрометова был уже совершившимся фактом.
— Не будем уточнять, — уклонился от ответа Кретов.
— Так ведь во всем этом Степка виноват, — начал торопливо оправдываться Хамракул. — Он и с гуртовщиком договаривался, он и баранов украл. А я только шофер! Нанял меня Степка перевезти баранов — я перевез. А откуда он их взял? У кого купил? Я не знал. Я потом догадался. Я Степке говорил, что он плохое дело делает. А Степка что, только смеется.
— Рассказывайте все по порядку, а я буду записывать, — прервал Хамракула Кретов. — Не торопитесь, припоминайте подробности. Кто, что и когда говорил или сделал? Помните, полное и своевременное признание вины будет учтено судом.
Кляня на каждом слове самого себя за то, что согласился участвовать в затее Степки Запрометова, Хамракул начал рассказывать, как в тихую летнюю ночь он привез на своей полуторке тридцать голов баранов. Он знал, что этих баранов Степка Запрометов, Сивоконь и Рябый по сговору с чабанами украли с отгонных пастбищ в горах. Краденые бараны были привезены в город и проданы на различных базарах. За свое участие в этом деле, то есть за одну ночь работы, Хамракул получил две тысячи рублей.
— В чьем дворе были выгружены бараны? — спросил Кретов.
— Название улицы не знаю, номер дома не знаю, но найду. Дорогу запомнил. Хозяина Аркашкой зовут. Так его Сивоконь называл.
Проходили часы. Кретов постепенно выяснил, что имеет дело не с закоренелым бандитом, а с мелким жуликом.
