– Хорошо, я тебя до работы буду провожать и… встречать.

У Пандоры плохо скрываемое раздражение.

– Еще чего придумал! Не позорься, а то брошу тебя. Будь, в конце концов, хоть чуточку справедливым…

– Хуже несправедливости только справедливость без карающего меча…

– Имей хоть иногда свои мысли, а то сам, как твой гомосек Уайльд, превратишься в голубого.

И откуда только она знает про Уайльда?

Дарию нечего возразить еще и потому, что дальнейшее выяснение отношений ни к чему не приведет. Впереди ночь, а разводить на сон грядущий гладиаторские бои себе дороже. Однако он не мог не сказать последнего слова.

– Но ты должна знать, я в любой момент могу заявиться к тебе на службу.

– Черт с тобой, не возражаю. Только, пожалуйста, без хамства.

Пандора сходила на кухню и вернулась с тарелкой, в которой была растертая клубника с молоком.

– Хочешь? – спросила она. – Принеси чашку, я тебе положу ягод.

– Спасибо, сыт по горло перспективой.

Дарий вышел в другую комнату и принялся осматривать травму. Вроде не стало хуже, хотя «цвета́ побежалости» были еще достаточно ярки и сам Артефакт по-прежнему напоминал баклажан. Правда, немного подвянувший. Затем Дарий вынул из холодильника заранее заготовленные кубики льда и начал делать компресс.

Он лежал в одиночестве на старой тахте и пустым взглядом обшаривал пространство комнаты. Ему все было противно, и, чтобы как-то отвлечься, он протянул руку к секции и вынул из ряда книг тот же самый маленький томик, который накануне отправил в мусорную корзину. Открыл наугад, и прочел то, что первым попалось на глаза: «Следует избегать создания семейного союза с девушками скрытными, молчаливыми, с теми, у которых кривые бедра, выступающий лоб, лысая голова, с неопрятными девушками и с теми, которые принадлежат другим мужчинам, с девушками, у которых на теле шишковидные наросты, с кривыми или горбатыми, с девушками-вековухами и с девушками, которые являются друзьями юноши».

«Это не про нас, – сказал себе Дарий и перелистал страницы. – У нас, кажется, на горизонте старцы». На тридцать второй странице взгляд задержался на первом абзаце сверху: «В позе «гончарный круг» он лежит на спине, а она – на левом боку, положив голову ему на грудь и правой ногой зажав под коленом его член. Сдавливая член легкими движениями ноги и касаясь тела мужчины своим лобком, женщина возбуждается сама и возбуждает мужчину».

Прочитанное показалось Дарию неактуальным, но он сказал себе: «Сейчас я лежу на спине, мои ноги раскинуты в стороны, трусы позорно спущены, одна рука у меня под головой, другая прижимает к Артефакту тряпку со льдом, хочется курить и…» Однако тут же поразился силе природы: компресс, который он придерживал рукой, вдруг вздрогнул, шевельнулся, словно под ним что-то ожило. Впрочем, так и есть. Приподняв марлечку с кусочками льда, он до крайности удивился… и восхитился: баклажан, то бишь его деформированный Артефакт, вставал во всю свою мощь. И это восстание обрадовало, утешило, но и премного его опечалило. Это, разумеется, хорошо, что у Него появилась форма, однако без намека на содержание. В том смысле, что не было идеи, как реализовать осуществленное воскрешение из мертвых. Пандора явно набычилась, она вся в других эмпиреях, и наверняка все ее помыслы уже на трудовой вахте, а главное – она раздражена, так что с ней скорого Брестского мира не получится… Однако, чтобы укрепить себя в наметившихся намерениях, Дарий снова обратился к печатному слову, благо синий томик находился рядом с ним на диване. Начал считывать: «Культурная женщина ждет от мужчины полного контроля над собой, своей страстью и отвергает грубо проведенную прелюдию…» Он положил томик себе на грудь, а на него скрещенные руки. Закрыл глаза, затих. Да так затаился, что слышал, как за окном колышутся под тепляком липы…

…В комнату вошла Пандора, и это было для него такой же неожиданностью, каковой является выпавший снег для жителей Центральной Африки. Он даже попытался подняться, но Пандора, сев с ним рядом, с очень серьезным видом начала осматривать его Артефакт. Положив на него руку, нежно погладила, отчего Артефакт еще больше воспрянул духом, причинив Дарию сладкую боль.

– Ревность – родная сестра любви, – Дарий притянул Пандору к себе и ощутил магнитную прелесть ее мягкой и вовсе не выдающейся груди. Он стал терять контроль, дыхание явно срывалось, сердце забилось в таком же неукротимом ритме, как оно билось в первый их раз.

Пандора тоже оказалась на высоте. С полуприкрытыми веками она ждала продолжения. Грудь ее волновалась, и сердце куда-то без оглядки бежало, а рука, набираясь жара, бережливо обласкивала его «цыплят».

– Ладно, – сказала она вставая, – но это будет в последний раз… Малейшее твое слово. Малейший упрек – и я… не знаю, что с тобой сделаю… – Она скинула с себя халатик и осталась в чем мать родила. Ну чистая Венера Милосская, только не мраморная и с целыми руками.

Дарий не мог поверить в свое счастье. Но и страх его обуревал: а вдруг Артефакт не перенесет боли и еще больше согнется… Впрочем, к черту сомнения! Да и какие тут могут быть сомнения, если его Пандора, его любимая женщина, уже занимает свою основополагающую позицию. «О великая наездница любви! Как она умеет оседлывать таких ослов, как я…»

Он буквально загибался под тяжестью ее налитых желанием ляжек, под дуновением ее мускусного дыхания, и не было предела и цели полета, одна вечность, один затяжной прыжок в бездну наслаждения…

…Но когда он открыл глаза, то ни Пандоры, ни намека на ее присутствие возле себя не обнаружил. И Артефакт был на месте, правда, в поникшем, очень жалком положении, со съехавшим на сторону компрессом. «Сон, черт бы тебя взял», – выругался Дарий и рассерженно натянул трусы. От льда стало прохладно, и он направился в ванную, чтобы погреться и прогнать сон под горячим душем. Но перед тем как войти в ванную, он заглянул в комнату к Пандоре: телевизор работал, она лежала в постели, рядом книга про карму, волосы, как всегда, по всей подушке, и, как всегда, в колене согнутая нога торчит из-под розовой простыни. Конечно, жарко… Интересно, какие она видит сны…

Утро для Дария было безрадостным. Пандора собиралась на новую работу, и это не оставляло его равнодушным. Исподтишка он прислушивался и приглядывался к ее сборам. Вот она надевает «блядские трусики», почти ниточки, которые когда-то Дарий сдуру купил в секс-шопе, такой же лифчик – белый, с легкомысленными кружевами, и который, с его точки зрения, тоже очень сексапильный, а потому для него небезопасный. Надевает она лифчик так, как это делают все женщины. Сначала застегивает на груди, затем застежку перетягивает на спину, а колпачками бюстгальтера покрывает холмы Венеры. После этого обхватывает себя черной, выше колен, юбочкой-распашонкой, которую Дарий давно собирался экспроприировать ввиду ее аморальности, поскольку она держалась на одном крохотном крючочке, а так – чистая распашонка… При желании одним мановением руки можно расцепить этот предательский крючочек и – вот она вся, бери, ибо как не взять то, что так близко лежит. И с такими завидными товарными кондициями. Однако виду он не подал, тихо лежал себе, переваривая в голове мешанину, как сказала бы Пандора, подлых мыслишек. Потом она стояла перед зеркалом, что в прихожей, красилась, ибо он слышал, как щелкают футлярчики от губной помады, ресниц, дезодоранта, и знал, что потом она специальным карандашом будет наводить контур на и без того идеальной формы губах. Она станет еще очаровательнее, прельстительнее, и эту прельстительность она понесет в неизвестные пределы, на глаза какого-то для него чуждого, таинственного Хуана, который в воображении Дария принимал самые похотливые образы. А чтобы изранить еще больше свое воображение, Дарий встал с дивана и вышел в прихожую. Пандора с помощью длинной металлической ложечки надевала туфли.

– Ты только взгляни, разве я достойна такой обуви?