Я понимал, что мутному потоку этой лживой фашистской пропаганды необходимо противопоставить правдивое большевистское слово и тем самым дать достойный отпор фашизму в идеологической области. Я также понимал, что политическая работа комиссаров бригад и отрядов имела не меньшее значение, чем борьба против врага с оружием в руках. Но вот вопрос, как все это сделать. И я решил, прежде всего, необходимо на первых порах достать хотя бы пишущую машинку и бумагу, на которой можно было бы печатать листовки и сводки от Совинформбюро. Этими листовками можно будет снабжать наших партизан, идущих на задания, которые, в свою очередь, могли бы читать их в деревнях и отдавать местному населению. Все эти мои мысли одобрил командир отряда Агапоненко и дал задание разведчикам через своих связных раздобыть в немецких гарнизонах или у частных лиц пишущую машинку с русским шрифтом, а также копировальную и обычную бумагу для нее.
В те дни, когда сводный отряд возвращался из Бегомля на Бук, остальная часть бригады, оставшаяся там под командованием Евсеенко, готовилась сделать засаду на шоссе Минск — Орша и ушла туда. Вот что рассказал, сидя у костра, об этой операции своему брату Ивану Аркадий Журавский, который тоже ходил на задание:
— Евсеенко собрал из нас группу человек 20 хорошо вооруженных партизан и повел в сторону Озерец. Я шел рядом с пулеметчиком и нес диски с патронами. Накануне дня засады мы ночевали в лесу около Дроздова, а рано утром осторожно начали пробираться на юг, в сторону Озерец. Были приняты все меры предосторожности: впереди нас, метров за двести, шла наша разведка, за ней по одному на некотором расстоянии друг от друга двигались остальные. Так мы шли около часа. Наконец, вдалеке показался большак. Евсеенко, будучи жителем Озерец, знал там буквально каждый куст. Он повел нас вдоль большака на восток, а когда мы оказались около небольшой поляны, откуда хорошо проглядывалась значительная часть дороги, объявил, что это самое лучшее место для засады. Он стал размещать партизан по краю леса. Наш пулемет приказал установить на правом фланге. Рядом с пулеметчиком залег и я. Кругом было тихо, и это еще больше настораживало нас. Я сориентировался и понял, что мы находимся между Озерцами и Михайловщиной, где располагаются немецкие гарнизоны. С утра были слышны паровозные гудки и шум двигателей на магистрали Минск — Орша. Неожиданно справа затарахтел мотоцикл и промчался мимо нас в сторону Михайловщины. Потом с той стороны проехали три велосипедиста. «Спокойно чувствуют тут себя фашисты», — думал я. Но это для нас очень хорошо, партизан они тут совсем не встречают. Прошло часа два, а никакого движения по дороге больше не было. Мне стало казаться, что немцы сегодня тут уж больше не покажутся и нам придется возвращаться назад ни с чем. Часов в десять далеко на север, в сторону Узгоев, началась сильная стрельба. Партизаны встревожились, так как никто из нас не думал, что немцы могут быть в той стороне, куда нам придется отходить после боя. Этот бой в направлении Узгоев принимал затяжной характер. В это время справа от нас послышалось завывание моторов. Мы насторожились.
— Подготовиться! — передали по цепи команду Евсеенко, который находился где-то в середине засады.
Рев машин все возрастал, и скоро они показались на дороге. Одна, две, три. В кузовах сидели немцы с автоматами и винтовками и тревожно поглядывали на север, в сторону боя под Узгоями. В это время послышался стрекот автомата Евсеенко, и по всей нашей цепи началась стрельба. Первая машина сразу же остановилась, остальные подъехали ближе, с них начали соскакивать гитлеровцы, некоторые тут же падали. Я выпустил первый диск, заложил другой и продолжал стрелять дальше. Средняя машина вспыхнула ярким пламенем, но в это время по нас открыли огонь и фашисты.
— Отходить! — передали по цепи.
Мы быстро вскочили и побежали в глубину леса, не обращая внимания на пули, которые непрерывно пролетали мимо нас. Через полчаса мы были уже далеко от этого леса. Постепенно огонь противника на большаке затих. Тихо теперь стало и под Узгоями. Остаток дня мы провели в лесу между Дроздовым и Прудцом. Разведка принесла хорошие вести: днем около Узгоев был бой между немцами и партизанами бригады «Гроза», там фашисты понесли большие потери, а партизаны, захватив много винтовок и патронов, своих потерь не имели.
Около Толпина, находящегося в 15 километрах северо-восточнее Череи, в начале войны был большой бой, где немцы потеряли много солдат убитыми и ранеными и были вынуждены отступить под Черею. За деревней Толпино после этого боя в разных местах остались наши подбитые и сгоревшие танки. Некоторые из них тогда, во время боя, отошли в близлежащие леса и, не имея горючего, были оставлены там нашими танкистами. И вот теперь гудковцы и леоновцы нашли несколько таких танков в этих лесах. Два танка были почти исправны, не было только аккумуляторов и кое-где была повреждена проводка. Один из этих танков леоновцы подремонтировали и заправили горючим, которое они захватили у немцев еще зимой, когда выбили их из Череи. Леоновцам не терпелось попробовать этот танк в деле.
И вот теперь, когда шли бои партизан бригады Железняка и Дубровского против гитлеровцев в Бегомльском районе, леоновцы решили помочь им своими боевыми делами.
Примерно в 20 километрах северо-западнее Толочина, в деревне Волосово, находился немецкий гарнизон. Он, хотя и был небольшой, примерно 250 немецких солдат и полицаев, но сильно укреплен. Там кругом были построены блиндажи, так что без артиллерии разгромить его было очень трудно. Партизаны несколько раз пытались занять его, но безрезультатно, губили только своих людей. Таким образом, когда у Леонова в бригаде появился свой танк, он решил попробовать взять этот гарнизон с его помощью. Опыт разгрома больших гарнизонов у леоновцев уже был, поэтому они надеялись на успех.
В один из майских дней 1943 года три отряда леоновцев в сопровождении танка скрытно подошли к Волосову и залегли в складках местности на опушке небольшого леса, находящегося в двухстах метрах от гарнизона. По сигналу ракеты танк пошел на Волосово. Через него проходил большак-грейдер, а по краям большака глубокие канавы, заполненные весенней водой. И вот когда танк уже почти вплотную подошел к укреплениям гарнизона и оставалось ему пройти, может быть, около сотни метров, на его пути оказался этот большак со своими канавами. Партизанам нужно было направить танк перпендикулярно к большаку для въезда на него, а они, видимо, были не совсем опытные танкисты и поехали вдоль дороги. Тут случилась беда: одна из гусениц танка съехала в канаву, а другая оказалась на насыпи дороги. Танк сразу своим корпусом завис на грейдере. Танкисты пытались свой танк подать то назад, то вперед, а он все больше и больше утопал своей гусеницей в канаве, затем совсем лег набок, даже башню его нельзя было повернуть в сторону блиндажей противника и вести прицельный огонь не из пушки, не из пулемета. Горе-танкисты совсем растерялись и не знали, что делать.
В это время в гарнизоне противника с нескрываемым страхом следили за движущимся партизанским танком. Но когда немцы увидели, что он засел в придорожной канаве, тогда они воспрянули духом, решили взять танкистов живыми и бросились к нему.
Увидев бегущих к танку-немцев, Леонов приказал пулеметчикам открыть огонь по ним. Несколько гитлеровцев остались лежать убитыми, не добежав до танка, а остальные бросились обратно в свои блиндажи. Воспользовавшись этим моментом, танкисты, выбравшись через верхний люк, ушли к своим, оставив танк немцам. Так хорошо задуманная операция по вине танкистов окончилась полной неудачей. Партизаны потеряли свой единственный танк и вынуждены были, не начиная боя, отойти от Волосова.
Комбриг Леонов был страшно недоволен действиями своих танкистов и в качестве наказания предупредил их, что если танк достанется немцам и они используют его против партизан, то всех танкистов он прикажет расстрелять. Поэтому он приказал следить за тем, что будут делать с этим танком немцы. И если представится возможность, то его они должны будут или обратно пригнать в лагерь бригады, или в крайнем случае подорвать.
