Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В рейхстаге состоялись бурные дебаты, причем президент рейхстага Ференбах заявил: «Если так пойдет дальше, то "finis Germaniae"». Рейхсканцлер фон Бетман-Гольвег считал, что в Цаберне хотели только защитить армию от эксцессов, хотя принятые меры вышли за рамки законности. Прусский военный министр решительно встал на защиту молодых офицеров, заявив, что армии необходимы именно решительные молодые офицеры.

По настоянию рейхстага против командира полка было возбуждено уголовное дело, которое окончилось оправдательным приговором. Лейтенант фон Форстнер сначала был приговорен военным судом к сорока трем дням тюремного заключения, однако высшая судебная инстанция оправдала его. Новобранцы, рассказавшие о «предложении» лейтенанта фон Форстнера, были подвергнуты длительному аресту за нарушение присяги, так как разгласили то, что происходило на военных занятиях.

В ходе этих событий кронпринц направил командиру полка телеграмму: «Держись на своем!» Кайзер, находившийся в это время у своего друга князя Фюрстенберга в Донауэшингене, как обладающий неограниченной командной властью, минуя гражданские органы, поддерживал непосредственную связь с командующим Страсбургским военным округом. Правые круги объявили критические выступления в рейхстаге посягательством на верховную власть кайзера.

Я возражал отцу, который был очень взбудоражен, что этот случай не типичен. В Баварии и в других германских землях что-либо подобное было бы невозможно да, пожалуй, и в Пруссии в целом. Мой отец считал, что инцидент в Эльзас-Лотарингии показывает, что политикой, которая осуществлялась до сих пор, не удалось завоевать тамошнее население на сторону Германии. Решающим является опять-таки «личный режим», который из-за неограниченной верховной власти кайзера сильнее всего дает себя знать именно в армии. Я тоже осуждал этот инцидент, однако настоял на том, чтобы стать офицером.

Благодаря знакомству с одним офицером мне удалось в январе 1914 года перейти в качестве фанен-юнкера в 13-й (вюртембергский) саперный батальон в Ульме, где как раз освободилось место. Мне посчастливилось попасть в роту, которой командовал очень строгий и волевой, но зато весьма справедливый офицер — капитан Нейнингер, который вскоре стал пользоваться моим глубоким уважением. Случилось, что один унтер-офицер дважды напрасно придрался ко мне, и оба раза капитан незамедлительно отправил его под арест. Так поступал он не только по отношению ко мне, фанен-юнкеру, но и по отношению к рядовым солдатам, и даже при незначительных происшествиях. Из этой роты в мае 1914 года я в звании унтер-офицера, чрезвычайно довольный военной службой и убежденный, что избрал правильный путь, был командирован в Королевское прусское военное училище в Касселе, где меня и застало начало войны.

На востоке

Преодолев многие трудности, я стал наконец лейтенантом. Мне было чуть больше двадцати лет, а я уже побывал в боях на Западном фронте и по недоразумению был включен в немецкий саперный отряд, который в июне 1915 года отправили из Берлина в распоряжение германской военной миссии в Турции. В действительности этот саперный отряд был целой ротой, насчитывавшей 250 человек. Вопреки интересам дела он был сформирован в Берлине из военнослужащих многих саперных батальонов,

В середине июня 1915 года я выехал из Берлина в Константинополь, чтобы — на этот раз в Турции — бросить на чашу весов и «свой вес» в борьбе против врага. Путь шел через Вену, Будапешт и через тогда еще нейтральные Румынию и Болгарию. Поэтому все офицеры саперного отряда (унтер-офицеры и солдаты отбывали небольшими группами — по 15–20 человек) получили гражданские документы. В моем паспорте было указано, что я банковский служащий. В купе поезда я разговорился с пассажиром, который тоже направлялся в Константинополь. Сначала я, сам того не желая, оскорбил его тем, что ничего не знал об издательстве Августа Шерля в Берлине, военным корреспондентом которого он был, а посему считал его единственным патриотическим издательством. Он сказал мне, что уже побывал и на Западном и на Восточном фронтах.

— Просто хватает за сердце, когда подумаешь, как храбро дерутся наши солдаты и как они горят желанием победить! — заявил корреспондент. Затем он стал распространяться о Лангемарке, о воодушевлении добровольцев, особенно студенческой молодежи.

Корреспондент поведал мне много разных героических историй. На основании фронтового опыта я в большинстве случаев понимал, что эти небылицы либо были рассказаны ему кем-нибудь, либо он сам выдумал их. Мой спутник полагал, что предстоящие военные успехи Турции будут иметь для Германии большое значение. После того как султан провозгласил «священную войну» всего магометанского мира, восстание магометан против Англии является только вопросом времени. Больше всего его интересовало, почему такой молодой человек, как я, не пошел добровольно в солдаты. Желая сохранить тайну, я заявил, что болен.

В конце концов за три дня путешествия мы хорошо поняли друг друга. Он подарил мне на память книгу Пауля Рорбаха «Немецкая идея в мире». Эта книга и сейчас у меня. Тогда я подчеркнул в ней многие места, в том числе и такие строчки: «Является ли вечный мир, как считал Мольтке, некрасивой мечтой или все же красивой, будет ли он осуществлен в ближайшем или далеком будущем, — пока дела в мире обстоят так, что каждая большая и сильная нация обладает инстинктом самосохранения в форме национального стремления к экспансии, причем предел ее будет там, где выступят другие национально-политические встречные влияния достаточной силы». Еще больше понравилась мне фраза, относившаяся к Турции: «Мы стремимся не к политической, или экономической, или колонизаторской германизации Турции или же какой-либо ее части, а к внедрению германского духа в большой национальный процесс обновления, охвативший этот восточный народ, которому принадлежит или будет принадлежать будущее и политическое господство между Персидским заливом и Средиземным морем».

Впоследствии я узнал, что Рорбах принадлежал к пангерманцам, но вопреки обычным для этих кругов нравам излагал свои взгляды более «тонким» образом.

Каждый немецкий офицер, поступая на службу в турецкую армию, получал повышение. На время, пока я носил турецкую форму, я превратился в кайзеровско-османского обер-лейтенанта. Первые сведения о положении в Турции я получил в Константинополе, который немцы большей частью называли на греческий лад — Господи, от прибывшего сюда раньше капитана нашего отряда Гильдемана. Гильдеман сообщил нам, что положение в городе из-за оперативной обстановки на Дарданеллах, где ожидались сильные английские и французские атаки, было очень напряженным. Армяне, греки и вообще левантийцы уже подготовили тайно флаги союзнических цветов, чтобы украсить дома при вступлении в город английских и французских войск. В остальном турки — хорошие люди, однако в верхах наблюдается сильная коррупция. Турецкое командование стремится как можно скорее сделать немецкий саперный отряд вполне боеспособным для Дарданелльского фронта.

Однако, на наш взгляд, события развертывались крайне медленно. Всюду утешались словами «Иншаллах» или «Машаллах» («Да поможет аллах»). Наконец в конце июня первые сто человек из нашего отряда после короткого переезда по железной дороге в западном направлении выступили в поход к Галлиполийскому полуострову — западному берегу Дарданелльского пролива. Главнокомандующим Дарданелльским фронтом был начальник германской военной миссии в Турции немецкий генерал от кавалерии и кайзеровско-османский маршал Лиман фон дер Сандерспаша. Когда я представлялся ему, он даже не подал мне руки, что меня обозлило.

Бои на полуострове Галлиполи велись на два фронта: на юге, где турецкая Южная группа войск, занимая по фронту около десяти километров, находилась примерно в восьми километрах от южной оконечности полуострова, и на севере, где Северная группа войск оперировала в центре полуострова фронтом на запад. Турецким войскам противостояли англичане, а на южной оконечности находились слабые французские силы. Саперный отряд был придан Южной группе.

6
{"b":"241035","o":1}