Основная часть карьеры Яна пришлась на обычную журналистику — Ян писал статьи, которые затем проходили цензуру органов пропаганды. У него имелась и вторая, внешне незаметная функция, характерная для старших журналистов «Синьхуа»: подготовка секретных внутренних сообщений для нужд собственно КПК. Составляя эти обзоры, Ян ничуть не приукрашивал правду, поскольку такая информация была жизненно необходима Пекину, надзиравшему за работой и поведением чиновников на периферии. Некоторые из этих внутренних сводок, освещавших экономический спад, коррупцию бюрократического аппарата и превышение власти военными, оказались на столах высших пекинских руководителей — к вящему неудовольствию партийных боссов в регионах, где работал Ян.

Разочаровавшись в компартии после событий 1989 г., Ян развернул оружие против бывших начальников. Вместо того чтобы шпионить за регионами в интересах Пекина, он начал тайную миссию против самой КПК. Воспользовавшись привилегиями старшего журналиста «Синьхуа», Ян сумел проникнуть в государственные архивы, найти доселе скрытые факты и нарисовать практически полную картину великого голода, что доселе не удавалось ни одному исследователю — ни в Китае, ни за рубежом. Результат его усилий — «Надгробие» — одно из самых жгучих обвинений в адрес правления КПК за всю историю китайскоязычных публикаций, принадлежащих перу местного жителя. Более того, книга стала венцом поистине виртуозной и продолжительной тайной операции, проведенной в сотрудничестве с другими членами партии, решительно настроенными сорвать наконец вуаль лжи, что десятилетиями окутывала историю голода в Китае.

Яну помогали десятки людей внутри самой системы — демографы, которые годами тихо копались в госархивах, собирая точную статистику смертей; должностные лица на местах, которые все это время хранили ужасающие отчеты о событиях в своих уездах; провинциальные архивариусы, которые с радостью были готовы распахнуть дверь проверенному товарищу, делающему вид, что его интересует история производства зерновых; и коллеги-журналисты из «Синьхуа», не возражавшие поделиться источниками информации, лишь бы удалось наконец поведать правдивый рассказ о катастрофе.

«Надгробие» было издано в двух томах далеко не случайно. Книга полна подробностей, от которых голова идет кругом, как если бы Ян заранее хотел отбить любые попытки властей ошельмовать его труд после публикации. «Не было ни войны, ни эпидемии, да и погода стояла нормальная. Но от 35 до 40 миллионов человек попросту исчезли. Невероятно! — говорит Янг. — Такое в истории редкость, однако власти скрыли столь важное событие, чтобы о нем узнало как можно меньше людей. Эта история передается из уст в уста, но нынешняя молодежь верит ей с трудом».

В период голода и по его окончании центральное правительство направляло следственные группы в отдельные регионы для изучения обстоятельств катастрофы, однако и по сей день Пекин не опубликовал ни одного официального отчета о численности погибших. «Мы уже знали, что значительное количество людей умерло от голода, поскольку читали внутренние докладные записки от местных властей, — говорит демограф Ван Вэйчжи, который собрал собственные свидетельства массовой гибели. — Однако центр так и не предпринял широкомасштабных расследований». Даже простая постановка этого вопроса была политическим динамитом, поскольку ниточки привели бы к Мао и его соратникам, на которых ложится прямая ответственность за смерть десятков миллионов соотечественников.

В конце 1950-х гг. Мао приказал провести массовую коллективизацию сельских хозяйств и вынудил множество крестьян, ранее производивших зерно, направить силы на строительство примитивных шахтных печей и вагранок. Приспешники Мао утверждали, что «большой скачок» удвоит, а то и утроит производство продуктов питания, а объем выплавки стали превзойдет показатели развитых западных стран. К этому времени начал укореняться и культ личности Мао Цзэдуна, насаждаемый под жестким партийным контролем. Председатель, которого именовали «гениальным марксистом» и «выдающимся мыслителем», приобрел богоподобный статус.

Чтобы удовлетворить политическому императиву Мао, новые сельские коммуны начали сообщать о рекордных урожаях. При необходимости эта ложь подкреплялась государственным террором, организованным раболепными чиновниками, которые страшились политической смерти в случае отхода от диктатов Мао. Любой рискнувший поставить под сомнение объем урожая немедленно получал ярлык «правого уклониста». Многих забили до смерти вооруженные отряды, с чьей помощью местные должностные лица пытались добиться своих производственных квот — в буквальном смысле любой ценой. В ряде областей продукты питания попросту закончились. Даже те хранилища, где еще оставалось зерно, были закрыты, а любые попытки раздать хоть немного еды тут же вызвали бы обвинения в политической ошибке, потому как — следуя извращенной логике — такие действия противоречили бы победным реляциям, направленным в Пекин. Юй Дэхун, работавший в то время в администрации провинции Хэнянь, своими глазами видел толпы голодных возле запертых ворот набитых зернохранилищ. В последний миг перед смертью люди выкрикивали: «Коммунистическая партия! Председатель Мао, спаси нас!»

Само собой разумеется, что «Надгробие» не могло быть выпущено на территории Китая. Ни одно издательство на пушечный выстрел не рискнуло бы подойти к этой книге, несмотря на ее активную продажу в Гонконге. Комитет по комплексному управлению общественным порядком в городе Ухань (центральный Китай) внес «Надгробие» в перечень «непристойных, порнографических, извращенных и нездоровых книг для детей», предписанных к изъятию на месте. А в остальном КПК убило «Надгробие» молчанием, запретив любые упоминания в СМИ, и к тому же партия не делала никаких нападок на саму книгу, чтобы не привлекать к ней внимания.

Давно миновали дни, когда партия автоматически сажала в тюрьму или умерщвляла своих оппонентов. Нынче у многоопытного Отдела пропаганды имеется масса более тонких, изощренных способов решать проблемы. «Нарушителей спокойствия», как любит партия именовать своих наиболее упрямых критиков, словно речь идет о хулиганистых подростках, могут уволить с работы, заткнуть им рот угрозами семье, лишить доступа к СМИ и опозорить, прилепив непатриотическое прозвище. На крайний случай, «нарушителей спокойствия» всегда можно посадить или отправить в ссылку, где они неминуемо потеряют контакт с местными реалиями и политикой. Ужасы «большого скачка» задокументированы на Западе и известны любому человеку, изучающему новейшую историю Китая, но стараниями компартии сами китайцы слышат совсем другие рассказы о прошлом своей страны. Ян выжил после публикации «Надгробия» и до сих пор обитает в своей служебной квартире в Пекине. Однако игнорированием и самого произведения, и его автора, КПК надеется погрузить книгу в полное забвение, словно на дно океана, где она и останется лежать, невидимая и недоступная, вместе с прочими партийными тайнами.

Джаспер Бекер, автор англоязычного исследования проблемы, отмечал в 1996 г., что одна из главных особенностей повального голода в Китае в том и состоит, что на протяжении двадцати лет никто доподлинно не знал, имела место трагедия или нет. Лишь в начале и середине 1980-х гг., когда американские демографы обратились к китайской статистике народонаселения, стали широко известны первые авторитетные оценки, согласно которым за трехлетний период погибло порядка 30 миллионов человек.

Сам факт замалчивания голода вызывает вопрос: каким же образом власти сумели утаить смерти десятков миллионов человек? В 2003 году китайское правительство попыталось скрыть размах печальных последствий атипичной пневмонии, вирус которой прошел инкубацию на юге Китая, а затем проявился в крупных городах вроде Гонконга или Пекина. Только после того, как один военный хирург — и заодно довольно высокопоставленный член партии — прислал иностранным журналистам факс с точным числом зараженных пекинцев, правительство Ху Цзиньтао открыто признало масштаб проблемы и объявило карантин. По аналогичному сценарию в 2008 г. развивался и скандал с молочными продуктами. Фирма «Саньлу» и местные партийные власти скрывали информацию о сбыте ядовитого молочного порошка и больных детях до тех пор, пока новозеландское правительство не дунуло в свисток и один из журналистов не объявил название компании, нарушив приказ Отдела пропаганды.