— Послушайте, Стендли. Мне кажется, что вы разумный человек, а?

— Мне тоже так казалось, — соглашается он.

— Отлично! Тогда откройте пошире ушные раковины и не спешите мне отвечать. Если я пришел сюда один, то это значит, что я готов предложить вам сделку…

— Так, так…

— И торг здесь неуместен, — смеюсь я. — Послушайте дальше. Мне известно, какую роль вы играли в этой истории. Я нашел письмо, написанное Марте высоким блондином в замшевом жилете, вы знаете, французом. В этом письме он упоминает вас.

Я не уточняю, что тот написал всего лишь слово «старик».

— Эту бумагу я приложил, — продолжаю я, — к отчету, который составил для Скотленд-ярда. Они там очень обрадуются. Они его пока не читали… Но вам эта бумага будет стоить дорого, Стендли, очень дорого. Не забудьте, что Марта умерла, потому что ее отравили. Она была вашей сообщницей, а вы — торговец ядами. Эти два обстоятельства, естественно, будут учтены английской полицией, не сомневайтесь. И я уверен, что однажды утром вы обнаружите у себя два метра веревки на шее. Понимаете, о чем я толкую? Я видел, как повесили Эммануэля Ролле. Именно чтобы присутствовать при этой экзекуции, я приехал в вашу туманную дыру. Скажу вам честно, как полицейский, ничего забавного в акте повешения нет!

Он остается безучастен.

— Вам нечего сказать? — чуть повышаю я голос, чтобы немного его подбодрить.

Старый аптекарь опять пожимает плечами и грустно вздыхает.

— Что я могу сказать по поводу этой глупой истории, не имеющей для меня никакого смысла? Вы глубоко заблуждаетесь, господин полицейский. Отнесите свой отчет вместе с письмом в местную полицию, а они будут действовать, как им полагается…

Черт бы его побрал! Эдак мы никогда ни к чему не придем!

Я встаю.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — если вы настаиваете… Хотя меня бы вполне устроила тысяча фунтов, чтобы закрыть глаза на некоторые вещи…

Он только разводит руками, как бы показывая полное бессилие.

— Вы же понимаете, — продолжаю давить я, — что я здесь веду официальное расследование. Официальное и в то же время свое собственное. У меня сейчас одна забота: побыстрее вернуться к себе и забыть весь этот ваш бизнес с наркотой, вы понимате?

— Вы меня шантажируете? — спрашивает он точно таким же тоном, как если бы осведомлялся в агентстве Кука по поводу путешествий.

— О! Не надо оскорблений, господин Стендли…

— Это методы французской полиции?

— Не забывайтесь, мой друг!

— Хорошо, будьте добры — уйдите отсюда! — заявляет он.

— Но я сообщу в полицию…

— Пожалуйста, идите в полицию, но оставьте мой дом…

Я еще не встречал такого упертого осла. На стене висит телефонный аппарат.

— Ну как хотите, — прекращаю я спор.

Достаю жетон и, глядя в глаза Стендли, щелчком подбрасываю его вверх, затем ловлю и, поскольку старик молчит, иду к аппарату. Хорошо, что у меня есть номер телефона гостиницы, чтобы позвонить Брандону.

Я поднимаю трубку. Телефонистка соединяет меня с гостиницей.

— Инспектора Брандона, пожалуйста! Раздается голос моего коллеги:

— О! Это вы? Рад вас слышать! Что нового?

— Кое-что, — говорю я, продолжая смотреть прямо в полузакрытые глаза Стендли. — Прошу вас приехать в аптеку Стендли, у которого работала Марта Обюртен. Я представлю вам доказательства его вины!

— Сейчас приеду.

Я вешаю трубку.

— Вот, пожалуйста, поскольку вы сами этого хотели…

Похоже, на этот раз старикана проняло. Он опускает голову.

— Пока еще все можно устроить за тысячу фунтов, — настаиваю я.

Чертов ишак морщится и пожимает плечами.

Старый хмырь! Согласись он отдать мне тысячу фунтов, это и было бы доказательством.

Он медленно проходит к шкафам.

— Эй, папаша, — зову я, обнажая пушку. — Не вздумайте смотаться, а не то я устрою погром в вашей будке!

Аптекарь не отвечает. Он выдвигает маленький ящичек. Если там пистолет, то я обещаю сделать дыру в нем раньше, чем он поднимет свое оружие на пять сантиметров… Но нет… Он вынимает маленькую коробочку из-под конфет, открывает, осторожно двумя пальцами берет что-то похожее на шарик жвачки и сует в рот.

— От кашля? — смеюсь я.

— Да. И от всего остального тоже. Загадочные слова, подумаете вы.

Скорее нет, поскольку он падает, как обрушившаяся стена, только шуму меньше…

Я бросаюсь к нему. Но слишком поздно. С цианистым калием шутки плохи. Свои последние слова, заметьте, по-французски, он уже произнес… Странная штука жизнь!

То, что я принял за конфеты, были шарики с ядом.

Стендли проделал то же, что рейхсфюрер Геринг. Старый аптекарь избавился от своего зоба, от жизни и от неприятностей…

А я так хотел добиться доказательств его вины!

А теперь что? Мертвые не очень-то разговорчивы.

— Братская могила растет, Брандон, — говорю я своему коллеге со свернутым зонтиком.

Этот парень, Брандон, даже если вы его посадите на целую семью ежей, не шелохнется, а будет сидеть с видом мудрого зайца. Он наверняка был усидчивым школьником, и по его лицу можно определить, что он и сейчас бы имел самую высокую оценку за дисциплину и проходной балл по математике в любое заведение.

Он осматривает труп аптекаря, в то время как я пересказываю ему содержание нашего разговора.

— Вы обращаетесь с людьми как ковбой на Диком Западе, — замечает он с укоризной. — Тактика выжженной земли в некотором роде.

— Извините меня… Это входит в метод, о котором я вам недавно говорил. Помните?

— Своеобразный метод, — иронизирует он.

— Это да… Немножко быстрый, но зато эффективный. А так, не имея против старика никаких улик, вы вряд ли смогли бы добиться признания от старого упрямца. Теперь он сам предоставил нам все доказательства… Вам ничего другого не остается, как только произвести обыск и обнаружить кокаин, а заодно и секретный журнал с именами покупателей наркотиков…

Я полагаю, что этот ужин с глазу на глаз с Брандоном будет моим последним приемом английской пищи. Во всяком случае, во время нынешнего путешествия!

Я решил заканчивать. Мне осточертела эта история с наркотой! В принципе это не мое дело, и я не хочу горбатиться за моих английских друзей из Скотленд-ярда! А, нет! Я еще надеялся узнать, какое отношение имел Эммануэль Ролле к этой банде. Но с тех пор как Стендли, последний персонаж моей английской истории, отбыл в мир иной, я сказал «баста»!

Сегодня вечером, после десяти часов, я должен встретиться с моей медсестричкой. Она как раз закончит работу. Девчушка со мной подскочит до небес, а утром — посмотрите в окно, нет ли туч? — махну самолетом в Париж…

Площадь Пигаль! Сена… Милые моему сердцу кафе!

— О чем вы думаете? — спрашивает Брандон, которого вино сделало более человечным.

— О чем может думать парижанин вдали от Франции, как вам кажется?

— О Париже?

— Да… Надо, чтобы вы как-нибудь приехали в нам. Мы вам устроим путешествие по-королевски, Брандон…

— С удовольствием. Мы болтаем о всяких пустяках, поглощая очень съедобную индейку.

— Вы чувствуете, что выздоровели? — спрашивает он.

— Кажется, да… Но кроме раны на плече я еще ощущаю некоторую слабость во всем теле… Три дня сна по приезде, потом три дня с удочкой на мосту Сен-Клу, и все как рукой снимет.

Время почти восемь вечера, когда я жму ему пять, думая о том, что если не поспешу, то опоздаю на сеанс любви к Долли…

Видели бы вы меня на дороге в Лондон: точно метеор! Другие водители, когда я проношусь мимо, наверняка крутят пальцем у виска в мою сторону, а потом щупают пульс и беспокоятся, не поднялось ли давление…

Я продолжаю давить на газ еще некоторое время… и вдруг резко торможу. Дорожный указатель дает название городка: Аят!

Аят! Местечко, где живет велосипедист, жертва дорожно-транспортного происшествия. Именно из-за него, если разобраться, все и началось…