Два дня спустя мы стоим на солдатском кладбище в Верхнефоминском. Перед нами двадцать шесть свежих могил. Над каждой крест с фамилией и датой. Родители получат снимок и будут думать, что здесь покоится вечным сном их сын. Только мы знаем, что могилы пусты, а останков двадцати шести человек едва хватило бы и на пятерых.

Так за несколько дней перестала существовать целая рота. Придут новые солдаты, они попытаются заполнить эту брешь. Но Киля, Рата и Борнемана им не заменить. Да и русские не дают нам времени.

Круг старых солдат все уже и уже. Несколько лет шагали они походным маршем по всей Европе, а теперь гибнут один за другим. Кто знает, чья очередь завтра? Война здесь резко отличается от того, что приходилось нам переживать раньше. Как пойдет она дальше? «Положение скоро улучшится! " – прокаркал генерал в телефонную трубку. Он не знает, каково оно здесь, на переднем крае! Тем двадцати шести лучше. Им хоть не пришлось мучиться перед смертью. У них уже все позади. А лучше всего пуля в голову. Но нет, нельзя поддаваться таким мыслям!

Ведь мы хотим уцелеть, нас ждут дома! А иначе почему же мы ищем укрытия, впиваемся в землю, когда вокруг рвутся тяжелые снаряды, бросаемся в воронки? Именно посреди опасности, когда каждую секунду грозит смерть, рождается стремление уцелеть во что бы то ни стало. Мы должны вернуться домой, мы хотим еще что-нибудь получить от жизни, хотим в объятия жены или невесты. Все остальное для нас пустые слова, красивые фразы, всякие выкрутасы, которым место только в романах.

Командиры, начальник оперативного отдела (1а) и начальник тыла дивизии (1b) смотрят в будущее все тревожнее. Наша дивизия исчерпала свои силы, ее надо вывести в тыл на отдых и пополнение. В этом мнении едины все. И хотя об этом говорится только в узком кругу, оно становится достоянием и солдат. Слухи ползут от деревни к деревне, от позиции к позиции. Одни поговаривают об отдыхе в Белгороде, другие – о переброске в Южную Францию. На свой прямой вопрос я получаю от генерала ответ, в сравнении с которым пророчество какой-нибудь пифии храма Аполлона Дельфийского могло бы показаться образцом кристальной ясности. Царит полная неопределенность, открывающая широкий простор для всяких фантастических предположений.

В обстановке этой неопределенности вдруг появляются рекогносцировочные группы и команды квартирьеров румынских частей. Они рассказывают о целой армии, которая подходит с юга. Будто через всю Южную Украину уже мчатся кавалькады, а колонны свежих войск находятся от нас всего на расстоянии пятидневного перехода. Вот и разгадка! Сфинкс перестает таинственно улыбаться и наконец произносит долгожданное: смена частей! Участки, опорные пункты и заграждения передаются на местности и по карте, день и ночь происходят командные совещания. Еще два-три дня – и дело кончено, последний солдат нашей дивизии покинет передовую.

21 сентября. Разговор с начальником оперативного отдела штаба дивизии. По своей карте он показывает мне обстановку на соседнем участке. Прибывший с северо-запада танковый батальон играет в эти дни роль своего рода пожарной команды, выручающей итальянцев. Подполковник сияет от радости:

– Через день все снова будет «олрайт», одной заботой станет меньше. А еще через пару дней нам больше нет дела до фронта. Да, слушайте, только сейчас вспомнил! Идите к генералу, вам здорово повезло!

Через четверть часа я, счастливый и улыбающийся, сижу в своей машине. В планшете у меня отпускное свидетельство, плацкарта и путевой лист до Харькова. Отправлюсь послезавтра же, хотя по расписанию поезд для отпускников уходит только 2 октября. А может быть, удастся сесть на самолет, тогда сэкономлю массу времени. Мысленно я уже в Германии, там, где меня ждут. Вот обрадуется жена! Ведь через несколько дней она услышит мой голос по телефону!

В то время как наши войска на Дону изо дня в день выдерживают тяжелые испытания, а несколько сот километров восточнее, в кварталах Сталинграда, грохочет битва, я по пыльным дорогам еду на запад. Справа и слева сельский ландшафт. На полях работают женщины и девушки. Время от времени нашей машине приходится резко принимать вправо, чтобы пропустить движущиеся навстречу, к фронту, колонны войск. Это румыны, солдаты свежие, крепкие. Но по лицам видно, что они не сами выбрали себе маршрут, ведущий их в битву. Отличные кони: длинные шеи и мощные крупы блестят на солнце. Но вооружение устарелое и в такой войне, как нынешняя, имеет скорее лишь моральную силу. 37-миллиметровым противотанковым пушкам, которые катятся на восток, по-настоящему место только в музее. Они показали свою непригодность еще во время зимнего наступления, советские танки просто расплющивали их.

На следующий день я уже на аэродроме «Харьков-Норд». Мне повезло: вместе 9 унтер-офицером Эмитом дали место в связном самолете, который летит в Винницу. Только бы долететь, а уж оттуда как-нибудь доберемся. Погода хорошая, самолет набирает все большую высоту. Кабина дрожит от гула. Внизу поля, леса, дороги, реки.

Это Украина. Год назад здесь бушевали бои и мы были в самой их гуще. Теперь она проходит перед нами, как в фильме. Куда ни бросишь взгляд – чернозем. Это край, который в ходе веков манил к себе многих иноземных королей и властителей и пережил нашествие многих грабительских полчищ. Стоит только полистать учебник истории. В нем прочтешь и о греках, и о готах, и о гуннах, и о скандинавских викингах, воздвигавших свои замки на берегах Днепра, и о Батые и Золотой орде, которая выжимала пот из многих поколений крестьян, облачаясь за счет их труда в шелка и бархат. Здесь окончательно изменило военное счастье шведскому королю Карлу XII. На этой земле еще в первую мировую войну побывали германские войска, а потом Пилсудский. Богатый край эта Украина, огромная житница. Рассказывают, недавно в кругу высшего офицерства Геббельс говорил насчет ее большой ценности: после великих побед, одержанных на Западе, Германии с 1940 года приходится одной кормить всю Европу, а так как запланированный «новый порядок» с пустым желудком не установишь, германскому руководству пришлось в 1941 году напасть на Советский Союз и захватить Украину.

Приземляемся. Эмиг берет свои вещи, завернутые в плащ-палатку, я – чемодан. Выходим из самолета.

По тенистой аллее автобус везет нас в город. Въезжаем в Винницу. Здесь ставка верховного командования и местонахождение ряда высших органов. За фасадами симпатичных на вид домов течет жизнь, напоминающая по своему темпу и лихорадочности какую-нибудь западноевропейскую столицу… Словно в Берлине на Унтер-ден-Линден, мчатся по мостовой автомашины – большие, побольше и огромные, не обращая ни малейшего внимания на переходящих улицу пешеходов. В машинах восседают высшие нацистские чины, надменно взирающие из-под полуопущенных век. Новая, с иголочки, форма призвана подчеркнуть всю важность их существования и все величие их задач. Коричневые мундиры с золотом и орлами сверхэлегантно сидят на их упитанных телах. Исхудавших фронтовых офицеров, болтающихся по улицам в ожидании ближайшего поезда, который увезет их в отпуск в Германию, просто не замечают и уж тем более не отдают им чести. Мы отвечаем тем же, не раз мысленно провожая недобрым словом этих коричнево-золотых «героев».

По двое и по трое встречаются нам стройные солдатики женского пола, амазонки в серо-голубой форме связисток, из-под пилоточек, с шиком сдвинутых набекрень, вьются кудряшки. Они кажутся неизбежными спутницами тыловиков, но время от времени бросают взгляды и на нас. Нам не до них: нас ждут дома.

В ставке верховного командования я встречаю своего старого друга капитана Роммингера. Открыв одну из многих дверей, вдруг вижу его прямо перед собой. Он немного выше меня, светлые волосы зачесаны на пробор, энергичный подбородок чуть выдвинут вперед. Совсем не изменился. Даже с большими звенящими шпорами. Он носил их, верно, еще юнцом в отцовском поместье. Несколько лет мы служили в одном гарнизоне, стояли в строю на одном и том же казарменном дворе и вместе ездили верхом, иногда приглашали друг друга в гости выпить хорошего вина. Но все это было давно. В Бельгии Роммингера тяжело ранило, вместо правой руки у него протез, теперь он адъютант у одного генерала.