В. И. Ленин в статье «Пятидесятилетие падения: крепостного права» объясняет такой исход главнейшей буржуазной реформы шестидесятых годов тем, что «народ, сотни лет бывший в рабстве у помещиков, не в состоянии был подняться на широкую, открытую, сознательную борьбу за свободу. Крестьянские восстания того Времени остались одинокими, раздробленными, стихийными «бунтами», и их легко подавляли» (Сочинения, т. XV, стр. 108). Говоря в другой статье («Крестьянская реформа и пролетарско-крестьянская революция») о роли либерального буржуазного общества в уничтожении крепостного права и показав, каким образом правящий класс под видом освобождения крестьян сумел ограбить их, В. И. Ленин пишет: «Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти» (Сочинения, т. XV, стр. 143). Либералы пошли на соглашение с дворянским правительством, довольствуясь мелкими уступками в буржуазном духе.
Либеральные круги, получившие от царизма целый ряд незначительных уступок в разных областях жизни все-таки не сумели к концу шестидесятых годов добиться для своих дочерей права получать высшее образование Это рассматривалось, как большая опасность для государственных устоев. Правящие классы феодально-крепостнической России считали совершенно достаточным для женщин умение болтать по-французски, прочитать роман и составить письмо к подруге. Женщинами, достойными приобщиться к тайнам этой премудрости, считались только супруги и дочери помещиков и чиновников. Жены и дочери купцов и мещан обречены были на полное невежество. Крестьяне и рабочие, предназначенные исключительно для обслуживания господ, к науке не допускались; их жены и дочери даже не считались людьми.
Изредка какая-нибудь смелая дочь помещика или разбогатевшего вольноотпущенника из графских управляющих получала разрешение посещать отдельные лекции в университете, но обычно скоро изгонялась из храма науки.
Наиболее решительные уезжали за границу. Им завидовали остальные, как редким счастливцам: девушкам было нелегко вырваться из родительского дома с его теремньм укладом. Замужние находились в более благоприятном положении. Так или иначе девушкам надо было освободиться от бессмысленной и угнетающей родительской опеки. Развились фиктивные браки. Прямо от венца молодые разъезжались: муж к своим прежним занятиям, жена — в Швейцарию или Германию для поступления в университет. «Мы ищем людей, подобно нам горячо преданных делу, которых принципы были бы тождественны с нашими, — писала в 1868 году одна из участниц кружка сестер Корвин-Круковских другой, — людей, которые не женились бы на нас, а освободили бы, сознавая, что мы необходимы, будучи полезны в настоящей обстановке».
Фиктивные браки приводили иногда к тяжелым драмам. Окончив учение, обладательница диплома испытывает потребность в устройстве семейной жизни, но в большинстве случаев у нее с фиктивным мужем нет ничего общего. Хочется соединить судьбу с человеком по сердцу, а получить в царской России развод было еще труднее, чем добиться права на учение. Фактический брак без церковного оформления также причинял обоим супругам страдания бытового порядка, особенно в деле воспитания детей. Попы и полиция отравляли жизнь «гражданской» семьи. Нужна была большая решимость, чтобы выйти замуж фиктивно ради учения или освобождения вообще.
Был момент в деревенской жизни Анны Васильевны, когда она чуть не подпала под влияние настоящего; нигилиста, из «бурых». Сын палибинского приходского священника по окончании семинарии поступил на естественный факультет университета. Приехав в первый же год на каникулы домой, он решил просветить отца и рассказал ему, что человек происходит от обезьяны и что профессор Сеченов доказал, что души нет, а есть рефлексы. Бедный священник в ужасе схватил кропильницу и стал кропить сына святой водой, чтобы выгнать из него беса. Ведя знакомство с помещичьей дочерью, молодой вольнодумец стал и ей внушать свои мысли, старался развить ее и давал ей соответствующую литературу. В. В. Корвин-Круковский, конечно, не знал об этом и смотрел снисходительно на появление молодого человека в его доме. Так было до тех пор, пока попович вел себя почтительно и выказывал уважение к помещику. Став студентом, сын священника решил, что все люди равны, и вздумал явиться к генералу запросто в гости. Василий Васильевич не принял его и выслал; лакея сказать, что «генерал принимает людей, приходящих к нему по делу, и просителей только по утрам, до часу».
Анюта, узнав о происшедшем, прибежала к отцу в кабинет и, задыхаясь от волнения, выпалила: «Зачем ты, папа, обидел Алексея Филипповича?! Это ужасно, это недостойно так обижать порядочного человека». Отец глядел на дочь изумленными глазами и в первую минуту даже не нашелся, что ответить дерзкой девчонка Но Анютин припадок смелости выдохся так же быстро, как и возник, и она поторопилась убежать в свою комнату. Встречаясь после этого с поповичем, Анюта под влиянием разговоров с ним и чтения; доставляемых им книг решила осуществить проповедуемые им идеи. Она стала одеваться в простые черные платья, с гладкими воротничками, стала зачесывать волосы назад, под сетку. О балах и выездах говорила с пренебрежением. Затем Анна Васильевна стала учить дворовых ребятишек грамоте и подолгу разговаривала с деревенскими бабами. В это же время она объявила отцу о Своем желании учиться, но сравнительно спокойно подчинилась его отказу.
Вывозя жену с дочерьми на зимние месяцы из витебского захолустья в Петербург, Василий Васильевич не сумел уследить за всеми знакомствами Анюты. За шумом танцев, на глазах у занятых картами родителей дочери спесивых помещиков сговаривались с молодыми людьми о своих делах. Им достаточно было, как рассказывала впоследствии С. В. Ковалевская, намека, взгляда, жеста, чтобы понять друг друга и узнать, что они находятся среди своих, а не среди чужих. И когда они убеждались в этом, то чувствовали себя счастливыми от сознания, что с ними находится молодой человек, с которым, быть может, раньше и не встречались или едва обменивались несколькими незначащими словами, но который одушевлен теми же идеями, теми же надеждами, тою же готовностью жертвовать собою для достижения известной цели.
Личные отношения с Достоевским не помогли Анне Васильевне сделаться заправской писательницей. После петербургских встреч с Федором Михайловичем писательское вдохновение больше не посещало ее. Опять она читала разные философские книги, угрюмо шагала по комнатам, мечтала об освобождении от родительского гнета и умилялась решимости знакомых барышень, уходивших из сшей в коммуны. О том, чтобы самой последовать их примеру, и мысли не было. Так никогда, может быть, она и не справилась бы с отцовским засильем.
Меньше всего ждала Анюта помощи оттуда, откуда она явилась. Из девочки, смотревшей на все глазами старшей сестры и перед ней благоговевшей, Софа стала девушкой с характером твердым и самостоятельным целеустремленным и настойчивым. В этом сказалось влияние воспитательной системы мисс Смит.
Софа казалась тогда моложе своих восемнадцати лет, и детская наружность доставила ей среди знакомых прозвище воробышка. Но этот воробышек обладал большой нравственной силой. Маленького роста, худенькая, с круглым личиком и коротко остриженными вьющимися волосами каштанового цвета, с необыкновенно выразительным и подвижным лицом, с глазами, постоянно менявшими выражение, то блестящими и искрящимися, то глубоко мечтательными, Софа, по словам одной из ее тогдашних подруг, представляла оригинальную смесь детской наивности с глубокою силою мысли. Она привлекала своей безыскуственною прелестью сердца всех — старых и молодых, мужчин и женщин. Глубоко естественная в обращении, без тени кокетства, Софья Васильевна как бы не замечала производимого ею впечатления. Она не обращала внимания на свою наружность и туалет, который был очень прост с примесью некоторой беспорядочности, не покидавшей С. В. всю жизнь.
