Эти из чада исшедшие химеры, порождения антикосмоса, сопровождавшие Жругра, и являлись автору «Розы Мира», неодобрительно цитировавшему в ней из Бальмонта лишь общеизвестное «Я — изысканность русской медлительной речи…». А между тем у Бальмонта есть стихотворение, намекающее и на знаменитую книгу Даниила Андреева, и на его судьбу. Оно называется «Мировые Розы»:
Мой сад — Земля обширная,
И весны в нем повторный,
Сплетенья многозвездныя
Меняют свет и тьму.
Но тает сказка черная,
Встают виденья черныя,
И болты мне железные
Велят упасть в тюрьму.
Оказавшись после революции в Париже, Бальмонт эмигрантски бедствовал, тяжело болел, попал в лечебницу для душевнобольных, писал: «мне в Париже ничего не надо». Но и химеры Нотр — Дам, и химеры, исшедшие из чада, так или иначе над ним витали. Умер он под Парижем, в приюте матери Марии в декабре 42–го года, как раз в те дни, когда рядовой 196–й дивизии Даниил Леонидович Андреев готовился к переходу через завьюженную Ладогу, навстречу «чудовищам» блокадного Ленинграда.
Химеры, маячившие над больной и страшной судьбой его двоюродного брата, после освобождения из лагеря скончавшегося в инвалидном доме, над его сестрой, умершей от рака в лагерной больнице, концентрировали в себе какое‑то зловещее начало. Оно витало не только над семейством благороднейшего доктора Доброва. Кому это было почувствовать, как не поэтам? Даниил Андреев упоминает о
«замечательной» поэме «Химера» Коваленского, мужа его двоюродной сестры. Она написана в том же доме Добровых и пропала после ареста автора на Лубянке. Судя по отрывку, который цитируется Даниилом Андреевым в заметках по стиховедению, эта Химера явное порождение советского Жругра:
…Веселей,
шут!
Лозунгами
По вершкам
бей
лбов,
Чтоб лопух
стал
розанами,
Лопухом
стал
Дух!..
Но в химерах парижского собора есть и другое, то, что в «Розе Мира» названо Дуггуром, в котором «царят демоны великих городов», и связано с лунною демоницей Воглеа, вызывающей бушевание темных страстей и «мистическое сладострастие».
В свой «темный период», овеянный хмелем Дуггура и увенчанный статуэткой химеры, Даниил Андреев был захвачен поэзией Блока. Называя Блока водителем и братом, прошедшим тем же «сатанинским царством», Даниил Андреев ощутил в его поэзии подмену Прекрасной Дамы демоницей Воглеа. Открывающийся стихотворением «Александру Блоку» цикл «Голубая свеча» в книге «Русские боги» посвящен Богородице, Вечно Женственному — Праобразу Прекрасной Дамы, воспетой Блоком. «Дом Пресвятой Богородицы» — главные стихи цикла. Домом Пресвятой Богородицы на Руси называют Успенский собор. Но Даниил Андреев упоминает здесь также «ажурные башни», «узкие шпили», «Ave Mater», говоря и о другом образе Дома Пресвятой Богородицы — католическом, вновь заставляющем вспомнить о соборе Парижской Богоматери. Но Блок видел собственных химер, чаще в русском обличье. Это пузыри земли, весенние твари, болотные чертенятки, красный карлик, вдруг появляющийся «вверху — на уступе опасном». Демоницу Дуггура можно угадать в его деве «в огненном плаще», оборачивающейся змеей или в Жене на Звере Багряном.
В русской поэзии начала века «химерические» образы описанного Даниилом Андреевым Дуггура появляются в разных обличьях. Но химерами собора Нотр — Дам они являются не только у Бальмонта. Его современник, почти забытый Алексей Лозина — Лозинский, издававший свои книги под псевдонимом Я. Любар, отдается химерическим стихиям с отчаяньем и вызовом гибнущей души. В поэме «Химеры собора Notre‑Dame de Paris» он пристально вглядывается в создания, как он считает, то ли безумного поэта, то ли «дикого» мистика:
Их лица странны. Любопытны,
Удивлены, как у детей,
Иль равнодушны, мертвы, скрытны,
С печалью каменных очей…
Иль с хищной радостностью силы
Глядят химеры злобно вниз,
Упершись лапами в перила
И перегнувшись за карниз.
Он видит в химерах искаженные Средневековьем, когда «считались злом желанья тела», языческие порывы природного начала:
Не жил монах — он лишь молился,
Он не любил — он лишь страдал,
И фавн в химеру превратился,
В начало дьявольских начал.
От этих начал и химер поэт не отрекается, они гадки, но близки человеческой, путающейся душе, и вот уже он сам сродни им:
Прикован к лжи и камням зданий,
Я рвусь, как вы, химеры, в глушь,
Я в вас влюблен, как в злость желаний
Лесных, преступных наших душ.
Алексей Константинович Лозина — Лозинский в 19 лет вследствие несчастного случая на охоте потерял ногу, мучился приступами меланхолии. Считал себя неудавшимся поэтом, называл «шатуном по свету». По словам современника, «погружавшийся в тот “страшный мир”, который открыл Блок», поэт трижды пытался покончить с собой, в четвертый раз ему это удалось. Приняв морфий, он принялся описывать предсмертные ощущения. Произошло это в Петрограде тусклым ноябрьским днем 1916 года. Поэту было тридцать лет.
Сам победитель Химеры Беллерофонт, оседлавший Пегаса, кончил незавидно: лишился разума и долго скитался хромой (прихрамывал, кстати, и Бальмонт, после неудавшейся попытки самоубийства), слепой и всеми проклятый, пока не умер. Взмывавший в гордыне на крылатом Пегасе к Олимпу, он не был поэтом. По крайней мере, об этом не говорят ни Аполлодор, ни Гомер, ни Гесиод, ни Пиндар. Но известно, что герой был ослеплен славой. Пиндар, воспевший подвиги Беллерофонта, о его печальном конце рассказать не захотел: «Об участи его — смолкаю».
«Химера» в переводе с греческого значит «коза». Греческий герой поразил огнедышащую козу в ее логове на горе Краг, горе с потухшим ныне вулканом. Вот как Химера описана в «Илиаде»:
Лев головою, задом дракон и коза серединой,
Страшно дыхала она пожирающим пламенем
бурным.
Лозина — Лозинский с химерами, на коз уже не похожих, не сражался, как Беллерофонт, не ужасался им, как Бальмонт, он в стихах «обнял их, как брат и друг». Конец его страшен.
«Сны разума порождают чудовищ». Неужели это Средневековье — сон разума?
Гойя создавал свои пугающие «Капричос» во времена французской революции. Огромные копии гойевских кошмаров, сделанные Леонидом Андреевым, украшали его дом на Черной речке. Даниил Андреев не мог не помнить отцовских росписей. Поглядывая на них, его отец встретил революцию, которую пережить не смог. Может быть, эти рогато — крылатые уроды и вдохновляли писание оставшегося неоконченным «Дневника Сатаны», герой которого — вочеловечившийся дьявол.
Революции всегда являют чудовищ, они множатся и вочеловечиваются в ее кровавом воздухе. Но как раз в годы французской революции большинство средневековых химер, как и многих других скульптур собора, было уничтожено. Собор Парижской Богоматери Великая французская революция превратила в Храм Разума. Культ Разума был провозглашен национальной религией. На клиросе собора пылал «Огонь Истины», статую Богоматери заменили статуей Свободы. На революционных празднествах в Храме звучал «Гимн Свободе», написанный Мари — Жозефом Шенье, братом казненного революцией Андре Шенье. Но уцелевшие химеры с перил балюстрады смотрели вниз, наверное, все так же зло. Об этом написал еще не искушенный в революционной логике девятнадцатилетний Илья Эренбург:
