Я так радуюсь этой книге о Данииле Андрееве, что, конечно, не смогу написать никакого серьезного, обстоятельного предисловия к ней.

Думается, что этого и не надо. Давший книге название рассказ о путешествии по местам, очень драгоценным для Даниила Андреева, не просто описание паломничества со своеобразно паломнической целью. Эти путевые заметки — прикосновение к теме Русской земли через творчество любившего ее поэта и через его личность. Поэтому они похожи на описание как бы совместного их путешествия по до сих пор живой России. Раскройте книгу — и навстречу вам заплещет милая Нерусса, зашелестят осины, и тихо обстанут ваш костер сосны и ели. Вспорхнут маленькие птицы, и торжественно поглядят на вас журавли и цапли. И озера встретят своей таинственной тишиной, серебром своих вод, кучевыми облаками над ними, и все будет наполнено совершенно живой и всегда совершенной тишиной глубины природы.

Это будет непременно, потому что за всем этим и пустился в путь Борис Николаевич Романов и привез это счастье нам — счастье соприкосновения с творчеством и путями Даниила Андреева, там, где оно слилось со стихиями земли русской, с теми, что он называл стихиалями, с теми существами, без которых нет, не было и не будет жизни на нашей земле и во всей Вселенной.

Этот текст Алла Александровна передала мне 25 апреля 2005 года. На страницах, исписанных ее твердой, отнюдь не старческой рукой, уместилось не так много четких, но разреженных, иногда покосившихся строк, — так пишут слепые люди. Через день я зашел к ней, мы обсудили написанное ею, и она обещала дополнить сказанное об очерке, давшем заглавие книге, несколькими словами и о других вошедших в нее эссе, статьях, воспоминаниях. Все они, в сущности, писались в общении с ней, на полях нашей совместной работы по публикации наследия Даниила Андреева.

Но в ночь на Страстную субботу 30 апреля Алла Александровна Андреева погибла в пожаре. В обращенном к ней стихотворении Даниил Андреев писал:

Все в этих строках оказалось истинной правдой, как и в других его стихотворениях, ей посвященных.

В книге, предисловие к которой осталось незаконченным, главный герой — Даниил Андреев, но присутствует в ней и она, его «подруга и спутник», соратница и душеприказчица. Говорится в книге, конечно, не только о поэте, а и о тех людях, которых он знал, которые были его друзьями или со — путниками в земных и литературных дорогах. Некоторых из них посчастливилось узнать и автору.

Творчество Даниила Андреева, обращенное к вечному, открывающее иные миры, все‑таки прежде всего свидетельствует о пережитом Россией в XX веке. Ощущая прошлое никуда не утекшим, существующим рядом с нами, в непрестанном мистическом взаимодействии с настоящим, Даниил Андреев видел своими учителями и соратниками тех, кого он назвал вестниками — Державина и Пушкина, Тютчева и Лермонтова, Владимира Соловьева и Блока… Для него бессмертны все, кто участвует в созидании Небесной России. И он открыт всему миру, всем, кто готов восходить «от света к свету». Поэтому в размышлениях о поэте в книге сошлись самые разные действующие лица, самые разные эпохи. И это, на верное, предопределено личностью Даниила Андреева — «вестника другого дня», как он сам себя назвал однажды. Собраны здесь самые разные тексты — очерки, эссе, статьи, даже стихи, и писались они не один год, рождаясь в литературном путешествии с Даниилом Андреевым, его поэзией, «Розой Мира». Путешествие, наверное, еще будет продолжаться. Но без Аллы Александровны Андреевой, жены и музы поэта, отдавшей ему, его творчеству всю жизнь, оно вряд ли бы состоялось. Ее светлой памяти автор и посвящает эту книгу.

Поэт вдохнул в исхоженный простор душу или простор заговорил его стихами? И когда вокруг витают подсказывающие путь строфы, кажется, мы смотрим на все глазами поэта.

Но нет, мы переживаем пройденное сами, повсюду невольно отыскивая свое. Как, впрочем, и в стихах. И чем больше своего находим, тем сильнее они задевают. Может быть, чужое увидеть и невозможно. А если б у нас было особенное зрение и мы могли различать отражения не только в воде, но и в шелестящих листьях, неслышных травах, на пыльном асфальте, который Даниил Андреев называл черным зеркалом, на бетонных стенах, застящих дали, и, конечно, на белопенных облаках, мы бы всюду, как Нарцисс, обнаруживали только себя. Если я не преувеличиваю.

Почему Даниил Андреев снова и снова приезжал в Трубчевск, городок, отнюдь не умиляющийся своей тысячелетней древности? Почему без устали бродил окрест, у богатырских курганов и тихих рек, по глухоманным урочищам и немеречам?

Что так тянуло его туда?

В Трубчевск — известно — Даниил Андреев приезжал в 30–м, 31–м, 32–м, 36–м и 40–м годах. Впервые попал он в него двадцатичетырехлетним, живущим стихами, замыслами, некоторыми надеждами.

Поначалу в Трубчевске ему не пишется. «Красота тут сказочная, и я только смотрю и слушаю. Очень далеко гуляю один. Жара, я черен как уголь. Был на лесных озерах, куда еще прилетают лебеди». Это из письма брату Вадиму в Париж.

И еще: «Тут безграничный простор, целая страна развертывается у ног. И когда идешь — невозможно остановиться: версту за верстой, и в конце концов уходишь так далеко, что обратно едва доползаешь, уже к ночи».

Может быть, его влекла сюда удивительная природа, с затягивающими в себя лесами, былинными дубняками и сосняками, извивистыми светящимися реками, распахивающими небывалые дали взгорьями?

Но и Таруса с окскими красотами, и днепровские раздолья под Трипольем, где он странствовал, пока не увидел брянские леса, тоже места замечательные.

А все же в Подесенье, где вещий Боян пел неведомые песни, на лесных тропах между Десной, Неруссой и Навлей, Даниил Андреев, как ни любил, как ни воспевал вырастивший его первопрестольный град, нашел свою драгоценную поэтическую родину. Здешние озарения стали стихами, а прозрения — лирическим учением о стихиалях и духовном преображении природы.

Здесь с ним случилось то, чего он не забывал никогда. И потому так сюда стремился, что «в ночь полнолуния на 29 июля 1931 года… на берегу небольшой реки Неруссы» пережил удивительное духовидческое состояние, когда над ним и в нем засветились «белые звезды, большие и цветущие», «плывшие со всей мировой рекой, как белые водяные лилии».

Он признавался, что «старался всеми силами вызвать это переживание опять… ночевал на том же самом месте. Все было напрасно».

Понадобилось пережить войну с «ленинградским апокалипсисом», арест, Лубянку и Лефортово с муками полуторагодового следствия, оказаться на нарах Владимирской тюрьмы, чтобы вновь увидеть звездную реку, открывшую ему путь к иным мирам, нам недоступный.

Мы отправились вполне земной дорогой Даниила Андреева. Когда‑то он уезжал с того же Киевского вокзала, с тем же застекленным дебаркадером, построенным инженером Шуховым, слышал те же выкрики татар — носилыциков. Но нет, все тогда было другим — Москва, вокзал без метро, называвшийся Брянским, попутчики, вагоны, которые тащил паровоз. Просторы за окнами были полесистей, полустанки уютно — деревянными. Да мало ли что было другим почти семьдесят лет тому назад? Уже и люди, тогда жившие, — мало их уцелело на свете! — всего не упомнят. И маршрут Даниила Андреева в 30–м году, когда он первый раз отправился в Трубчевск, был другим. Он доезжал до станции Суземка, затем пятьдесят с лишком километров ехал до Трубчевска, вернее до Бороденки, пригородного поселочка, одноколейкой, на «кукушке».