Д. Л. Андреев (третий слева)
На реке Неруссе. 1932. Фото А. П. Левенка
Д. Л. Андреев, О. П. Левенок, Гераснменко(?)
Трубчевск. 1932. Фото А. П. Левенка
Семья Левенок. В центре П. П. Левенок
Трубчевск. Конец 1950–х. Фото А. П. Левенка
Л.П. Левенок и А. А. Андреева
Трубчевск. 10 июня 1991. Фото Е. В. Потупова
Дом, в котором останавливался Д. Л. Андреев во время приездов в Трубчевск
(ул. Дзержинского, ныне Севская, д. 31). 1997
Рисунок А. П. Левенка
На Десне
1997
На Большом Жеренском озере Слева направо: Б. Ю. Лозов, Е. В. Потупов, Б. Н. Романов, В. Н. Рахманов
11 июля 1997. Фото В. Лазарева
Большое Жеренское озеро
1997. Фото В. Лазарева
Николаевская церковь
Новгород — Северский
А. А. Андреева 1941.
Рисунок С. Н. Ивашева — Мусатова
А. А. Андреева. Мордовский лагерь. 1955
Первые Андреевские чтения. А. А. Андреева
Трубчевск. 19 ноября 1994
Вторые Андреевские чтения. Слева направо: Г. Н. Павлова, Б. Н. Романов, Е. В. Потупов, В. Б. Микушевич. Трубчевск.
4 ноября 1995
В. М. Василенко. Воркута. Зима 1950
В. М. Василенко и В. Н. Романов
Июль 1988
В. М. Василенко 1990
B. Л. Андреев. 1960
В. А. Сафонов
Декабрь 1979
А. А. Андреева и Б. Н. Романов
Сентябрь 1997
А. А. Андреева
27 октября 1997. Фото В. Н. Сергутина
Картины А. А. Андреевой
Когда Андреев вышел из тюрьмы и Алла Александровна взяла его, мне ее мать, Юлия Гавриловна, говорила: «Избави нас Бог от гения». Сами посудите — дочь воспитывали, чтобы, выдать ее замуж за человека, отсидевшего десять лет, неудачника. Все же ее родители были люди добрые. Даниил Леонидович в дни тяжелой болезни жил у них. Вещей у него не было никаких. После его смерти мне передали очки его, так они чуть не из проволоки, еле держатся, и «Хинди — русский словарь», который он выучил в тюрьме наизусть…
На другой день, вечером, после ужина, мы сидели в тесном номере трубчевской гостиницы и беседовали. От черного запотевшего окна в белесых занавесках веяло промозглым ноябрьским холодом. Нас было трое. За день мы устали. Но главный организатор Андреевских чтений, полный любопытствующего энтузиазма Евгений Потупов, с журналистской дотошностью расспрашивал У. Он был с ним на «ты». Иногда и я вставлял слово, но больше слушал и часть монологов «бывшего революционера» сумел записать.
Вначале зашла речь о не приехавшей из‑за болезни Алле Александровне Андреевой. У. с возмущением стал говорить о том, что Аллу Александровну часто окружали провокаторы и стукачи, всякие недоучившиеся студенты, бродяги, был среди них даже какой‑то алхимик… Рассказывал о поэте С., которого твердо считал главным виновником ареста Андреева.
— С. во время «оттепели» составил книгу своих стихов, снабдил эпиграфами, подготовил к печати. Ему ее обещали издать за его стукаческую деятельность, несмотря на то что он писал религиозные стихи. Книга уже была набрана, в гранках, и вдруг ее редактор узнал, что С. стукач. И вот, говорят, он взял железный дрын, да, дрын, пришел в типографию и все гранки разбил. И никто его издавать не хотел. С. общался с Пастернаком, Наровчатовым, Глазковым… Но они были очень осторожными. Тогда все боялись говорить откровенно.
Мой отец, так получилось, дружил с главой еврейской общины всей Москвы — Семеном Моисеевичем Левитом. Тот руководил всеми евреями Москвы, конечно, негласно. Его не раз арестовывали, но выпускали, потому что и в КГБ были евреи. Мой отец и Семен Моисеевич друг другу доверяли. Был еще в их компании бывший подполковник из Министерства морского флота. И вот они собирались. О чем беседовали?
Например, скоро выборы, первый говорит:
«Проголосуем за блок коммунистов и беспартийных».
Второй:
«Обязательно проголосуем! Как же не проголосовать. Пойду в шесть утра, раньше всех, потому что жажду проголосовать».
Третий:
«Наберем обязательно сто процентов голосов».
Первый:
«Стоп! сто процентов мало, нужно двести».
Второй:
«Нет, нужно больше, тысячу процентов, бесконечное число процентов голосов, потому что мы, живем в самом счастливом обществе!»
Третий:
«Да, наша жизнь расцветает день ото дня. Да, будем благодарить товарища Сталина!»
Первый:
«Всем нужно выполнить свой гражданский долг. Нельзя ни в коем случае допустить, чтоб в нашем доме кто‑нибудь не проголосовал».
Второй:
«Призовем коммунистов и тебя, Семен (Семен Моисеевич не был членом партии), ты в душе большевик».
«Да, я больше вас коммунист», — отвечал тот.
(Диалог кажется чересчур пародийным. Мы забываем язык эпохи. «Маяковский не был, как известно, членом партии. Но он был всей душой коммунистом». Это — Юрий Олеша, «Ни дня без строчки».)
Взрослые мужики так забавлялись, — комментировал У. — Но большего они ничего не могли сказать. Их душила ярость, но они даже друг другу и шепнуть боялись. Мне отец говорил, что каждый третий завербован госбезопасностью, а сейчас официально объявлено, что их было одиннадцать миллионов.
В ответ на вопрос Потупова, что рассказывал Даниил Андреев о своих трубчевских странствиях, У. мало что мог сказать.
— О Трубчевске он не говорил, потому что все это осталось в другом времени, в другой жизни. Поэму «Немереча» он мне пересказывал в прозе и говорил, что его вывел из горящей чащи голос приемной матери, Елизаветы Михайловны.
