После этих 10 километров вера в себя значительно возросла. Нога не подвела и выдержит еще пару соревнований. В этом я теперь был уверен. Систематическое лечение льдом приглушило воспаление и притупило боль в бедре. Теперь необходимо сосредоточиться для бега на 5 километров. Наиболее опасными соперниками на этой дистанции были Брендан Фостер, Арне и Кнут Квалхеймы и Манфред Кушман, а также Пекка Пяйвяринта, которому я проиграл почти все соревнования сезона. Пекка в то время был действительно в хорошей форме, однако из-за погоды его возможности проявились в Риме далеко не в полной мере.

В предварительном забеге я показал 13.38,2 и чувствовал, что в финале смогу пробежать гораздо лучше.

Как я и предвидел, на дистанции 5 километров хозяином был Брендан Фостер. Когда он сделал свой рывок примерно на отметке 3000 метров, я принял его вызов. Однако этого ужасающего рывка Фостера не выдержал никто, не выдержал его и я. Пройдя круг за 60 секунд, я почувствовал, что должен сбавить скорость, иначе мне придется добираться до финиша на четвереньках. Я не был готов в то время выдержать такой темп. Фостер же, нужно отдать ему должное, в Риме выступил блестяще.

Фостер наверняка почувствовал облегчение, перестав слышать за спиной мои шаги. Насколько мне известно, англичанин перед этими соревнованиями признал, что с Лассе Виреном, двукратным олимпийским золотым медалистом, необходимо быть осторожным.

После неудавшейся попытки удержаться за Фостером я сбавил скорость, дал возможность другим достать меня, присоединился к ним и предоставил событиям идти своим чередом. Фостер шел вне конкуренции, все уже приветствовали его как героя, а нам еще предстояло бороться до конца дистанции.

На предпоследней прямой Манфред Кушман по обыкновению сделал рывок, но так неожиданно, что я немного растерялся. Такова была его тактика, я знал об этом и все же не смог сразу последовать за ним. Отчасти это происходило из-за того, что мои физические и тактические возможности в то время были ограничены.

Выйдя на последнюю прямую, голландец Джоэ Херменс медленно, с трудом поравнялся со мной, и я подумал, что вот сейчас он меня обгонит. Если бы он это сделал, я едва ли был бы в состоянии противостоять ему, но поскольку он упорно шел рядом со мной, я смог ускорить бег и обеспечил себе призовое место.

Мой врач Пека Пелтокаллио позже сказал, что это был самый изящный и легкий бег в моей спортивной жизни наряду с бегом на 5000 метров в Монреале. Ничего подобного, по его мнению, нельзя было ожидать от спортсмена, находившегося в столь слабой спортивной форме. Полагаю, что мой врач знал действительное положение вещей и был прав в своей оценке.

Пробег «Кайспорт» в Ориматтила был всегда трудным для меня. Особенно тяжелой эта трасса, покрытая каменной крошкой и изобилующая крутыми подъемами, показалась мне 29 сентября, спустя немногим более двух недель после первенства Европы в Риме. После семи кругов, пройденных по гравийной дорожке, что составляло половину пятнадцатикилометровой дистанции, со мной произошло то же, что и на соревнованиях в конце июня. Я сошел с дистанции. Вдруг начались сильные боли в бедре, хотя после соревнований в Риме я участвовал в нескольких состязаниях и показал высокий результат в беге на 5000 метров на соревнованиях «Финнаер» (легкоатлетические соревнования, организуемые финской авиакомпанией «Финнаер») – 13.26,0, опередив Андерса Гердеруда, Стива Префонтейна, Бронислава Малиновского и Пекку Пяйвяринта. Такие «скальпы» в течение одного летнего сезона я не подвешивал к своему поясу еще ни разу. Тренировки по отработке рывков на ускорение перед первенством Европы в Риме начинали приносить свои плоды.

«Кайспорт» же оказался для меня началом кризисного периода. Я не пробежал ни одного метра до 12 октября. И едва ли принял бы участие в следующих соревнованиях, если бы они не имели для меня особого значения: это был двадцатикилометровый забег мемориала Лассе Хёлькя, в котором помимо бегунов высшего класса бежало около сотни рядовых спортсменов.

Боль в ноге все время давала себя знать, но я только крепче стискивал зубы и продолжал бежать. Ролле Хайккола следовал за нами на автомобиле, стараясь держаться поближе ко мне. За 5 километров до финиша я крикнул ему, что с ногой дело плохо, хуже не придумаешь. Ролле предложил мне сойти с дистанции и сесть в автомобиль. Но мне этого не хотелось. С перекошенным от боли лицом я все-таки закончил бег третьим, после Сеппо Туоминена и Йоуко Куха.

За праздником следуют будни. Мои будни сложились так, что в следующий раз я смог выйти на тренировку только 23 октября, а затем 11 ноября и пробежать всего 10 километров. Даже рядовые спортсмены, бегающие для поддержания  здоровья, имеют на своем счету куда больший километраж. Казалось, я вернулся к тем старым, добрым временам, когда бегуны по окончании сезона давали себе недели две полного отдыха и только после рождества начинали сбрасывать лишние килограммы и готовиться к новым стартам.

           Однако время шло, а в моем положении ничто не менялось. Временами выдавалась неделя, когда я был в состоянии пробежать 8–12 километров в день, остальное же время я отдавал службе. Хотя меня неудержимо тянуло на природу, в лес, на шоссе, мне всего один раз удалось выбраться на охоту.

Самым неприятным было то, что никто толком не понимал, в чем подлинная причина моих бед. Колющая боль в бедре была явлением настолько редким, что врачи не могли поставить диагноз.

Побывал я и у Хельмера Квиста в Раума, который уже давно «резал» наших спортсменов, но и он только руками развел. Из Раума Я перебрался в Турку, где доктор Маркку Ярвинен с помощью электронного оборудования сделал замеры импульсов моих мышц и пришел к выводу, что в больной ноге они слабее, чем в здоровой. Тогда он порекомендовал мне провести обследование нервных каналов, межпозвоночных прокладок и еще бог знает чего. Вся эта история стала принимать мистический характер.

Мне стали периодически производить растяжку позвоночника. Поскольку позвоночник у меня от рождения немного искривлен, предположили, что, возможно, именно это и вызывает боли. Мне было велено подольше находиться в висячем положении,– быть может, таким образом удастся высвободить нерв, зажатый позвонками и вызывавший боль в бедре. Я добросовестно выполнял все предписания; висел на перекладине, на сучьях деревьев, однако ничто не помогало.

Почти весь день я проводил в канцелярии ленсмана (ленсман –представитель полицейской и налоговой власти в сельской местности), вел переписку, кружил в автомобиле по волости, занимался расследованием краж со взломом и старался подавить в себе мрачные мысли. Стояла хорошая погода – будто специально для тренировок, и мной владела такая жажда спортивной деятельности, что хоть делись ею с коллегами. Случалось, мной овладевало отчаяние, и мне казалось, что бег для меня заказан навсегда.

Поездки к врачам в Турку, Раума и Лахти я совершил в конце ноября. А 9 декабря я связался с доктором Паули Рясяненом, депутатом сейма, большим специалистом в области иглоукалывания. Он усеял мою ногу и спину иглами, тщательно выверяя места, где их ставить, а затем как штопор ввернул одну за другой в мышцы. Это ничуть не больнее чем, скажем, укол пальца, когда берут кровь на анализ.

Иглы мне ввели в лежачем положении, а затем велели встать. Вызвав онемение того или иного участка тела, игла вываливалась сама собой. Когда все иглы упали на пол, я оделся, поблагодарил врача и отправился домой. Через два дня я снова пришел к нему – узнать результаты исследований. Однако никакой ясности и на этот раз не было...

Перед рождеством у меня созрело решение. Необходимо радикальное вмешательство – операция. Если операция и не поможет, то, по крайней мере, будет покончено с неопределенностью – самым неприятным состоянием в жизни. Больная нога стала на четыре сантиметра тоньше здоровой, и терапевты единодушно считали, что с такой ногой я уже никогда не смогу бегать. Так что выбора у меня не было – операция.