Мы посидели в ресторане всего часа два, так как Лассе пора было ложиться спать. Поэтому мне пришлось коротать время в обществе незнакомых мне финнов, но это меня не стесняло. Я знала, какая задача стоит перед Лассе, знала, что он не в туристской поездке. Приходилось мириться с его режимом дня.

Наши встречи с Лассе во время Олимпийских игр были крайне редки и коротки. Свидания наши происходили у ворот Олимпийской деревни, где мы обменивались двумя-тремя словами. Словно современные Ромео и Джульетта...

Время в Монреале шло быстро, почти каждый день я была на стадионе. Соревнования, вместе с отборочными, длились по пять и даже по шесть часов ежедневно.

Когда Лассе не бежал, я наблюдала за другими победителями. И должна сказать, что незабываемое впечатление на меня произвел Альберто Хуанторена. Какой шаг, какая мощь, какая убийственная скорость! Не удивительно, что сидевший за мной Калле Кайхари сказал, что никогда не видел ничего подобного. Хуанторено я никогда не забуду.

Наконец наступил день финального забега на 5000 метров. Лассе снова был в ударе!

Мое место на этот раз было довольно высоко, но я спустилась по проходу и присела на корточки у перил возле самой дорожки.

Эти 3 с небольшим минут были самыми невероятными и напряженными в моей жизни. Стоило мне чуть-чуть приподняться, как сзади раздавались крики: «Сядьте, сядьте!» Сама же я кричала все время: «Давай, давай, жми!» Я была уверена, что Лассе слышит мой голос – настолько отключилась от внешнего мира.

Борьба на последней прямой шла под невообразимый гвалт, шум, крик. Я беспрестанно вопила, как дикое животное. А когда Лассе пришел к финишу, ноги у меня стали как ватные, и я не в состоянии была сделать ни шагу. От долгого сидения на корточках они у меня затекли, и я плюхнулась на пол, как древняя старуха. Посидев с минуту, я все же поднялась. Колени дрожали и подгибались, голос срывался, я была точно пьяная.

На следующий день Лассе снова вышел на старт. Его ожидал марафон. Я немного беспокоилась, ибо знала, что он взялся за очень ответственное и трудное дело.

На стадионе довольно часто объявляли промежуточное время. В лидирующей группе – спортсмены под номером 961, 387, 510, 956. 301... Это же Лассе! А бегуны уже прошли более 20 километров. Нет, это, очевидно, не Лассе... С лишком много для одного!

Через полчаса номер Лассе больше не упоминали. Бесстрастные цифры промежуточного времени на табло лишь вызывали раздражение – они ничего не говорили о событиях на дистанции. Есть ли у Лассе еще силы, достаточно ли запасов питания и хватит ли их до конца дистанции? Я беспокойно вертелась на своем месте.

Когда же Лассе появился наконец на стадионе, примерно через четыре минуты после Вольдемара Цирпинского, я тотчас поняла, что он крайне измотан и переутомлен. Шаг был тяжелым, ноги едва отрывались от дорожки, лицо бледное как полотно. Казалось, что он даже пошатывался. Хотелось встать и уйти. Мне стало плохо.

После марафона я ходила одна вдоль сквера, окружавшего стадион; мной овладело крайнее беспокойство. Накрапывал дождь, настроение было тяжелое, я не знала, как чувствует себя Лассе. Ролле Хайккола вышел на минуту ко мне и сказал, что Лассе довел себя до полного изнеможения.

Почему я должна оставаться одна? Почему нам нельзя быть вместе? Что там с ним делают? Почему мне нужно ждать до утра? Как я проведу эту длинную ночь?

Вот о чем я думала, когда села в метро и поехала к себе в гостиницу. А в это время Лассе корчился на полу раздевалки, ему было плохо, его рвало. Я примерно догадывалась, что с ним, однако не знала всей правды.

С наступлением нового дня все тревоги исчезли. Лассе был в порядке и даже улыбался, когда мы встретились. Монреальская эпопея миновала.

Баталии в Монреале заинтересовали даже самого Эмиля Затопека. Когда в сентябре мы с Лассе были в Праге, где он вышел победителем пробега по улицам столицы на приз газеты «Руде право», мы встретились с этим знаменитым спортсменом. Он был почетным гостем пробега и присутствовал на заключительном банкете. Затопек повторил несколько раз, усиленно помогая себе пальцами:

– У меня было три дня перед марафоном, у Лассе – только одна ночь. Это чудо! Это чудо!

Если Лассе решит участвовать в Олимпийских играх в Москве, я окажу ему всяческую помощь и поддержку. Я знаю, что Лассе придется часто и надолго уезжать, но четыре года в человеческой жизни – это совсем немного. Не успеешь оглянуться, как они пройдут.

И тогда у нас будет много времени друг для друга – каждый месяц, каждая неделя, каждый день...

Слово тренеру Рольфу Хайккола

Еще до Монреальской олимпиады Лассе сказал, что намерен принять участие в Олимпийских играх в Москве в 1980 году. Я верю, что так оно и будет, Если бы он заявил о своем намерении после Монреаля, можно было бы подумать, что его слова продиктованы упоением собственной победой.

Эта перспектива ставит перед Лассе и мной сложные проблемы. Хватит ли у Лассе энтузиазма усиленно тренироваться после четырех золотых медалей? Видимо, нужно так построить тренировки, чтобы Лассе не тяготился ими, и для этого их необходимо разнообразить новыми, интересными элементами.

Естественно, что предстоящие четыре года надо разбить на этапы, всякий раз ставя перед Лассе новые промежуточные цели, иначе ему будет трудно. Этапы эти подсказывает сама жизнь: в 1977 году – Кубок Европы в Хельсинки, в 1978 году – соревнования на первенстве Европы в Праге, на 1979 год в Хельсинки планируется матчевая встреча восьми ведущих спортивных стран.

Может возникнуть вопрос: почему нужно заглядывать так далеко вперед, с прицелом на 1980 год, почему не продвигаться к Олимпиаде постепенно от года к году? Ответ очень прост. Лассе и я – мы оба понимаем, что не можем топтаться на месте и смотреть, что делают другие, мы всегда должны быть впереди, если хотим добиться успеха. А его невозможно достичь, не заглядывая в будущее.

Кроме этой основной проблемы возникает много других. Хватит ли у Лассе времени для эффективных тренировок, сможет ли он выполнять их в полном объеме?

А кроме того, Лассе теперь женат. Когда после Мюнхена мы взяли курс на Монреаль, он был беззаботным холостяком. Теперь положение изменилось. Лассе и Пяйви должны многое для себя решить, прежде чем брать курс на Москву. Лассе придется часто отлучаться из дома: на соревнования, на тренировки, выезжать за границу. Жена должна быть к этому готова. Важно полное взаимопонимание, ибо размолвки дома подрывают моральное состояние спортсмена. Кроме того, нужно учесть, что до 1980 года Лассе может стать отцом. Появятся новые заботы, которых до сих пор он не знал.

Думали мы с ним и о том, что к 1980 году в Финляндии может появиться целая плеяда сильных бегунов на 5000 и 10 000 метров. Возможно, даже они заслонят его или, по крайней мере, избавят от бремени лидера. На Московской олимпиаде Лассе лучше всего было бы участвовать в беге на 10 000 метров и в марафоне. Из нынешней программы придется, возможно, что-то исключить,– скорее всего, бег на 5000 метров.

Во всем мире лихорадочно изыскивают способы, которые позволили бы бегуну быстрее восстанавливать силы после больших тренировочных нагрузок. А это, в свою очередь, зависит от того, какие питательные вещества способны наиболее эффективно пополнить энергией опустошенный большими физическими нагрузками организм. Чем быстрее этот процесс будет происходить, тем больше времени в течение суток можно будет уделять тренировкам.

Вполне возможно, что основной дистанцией Лассе в Москве будет марафон. В этом отношении мы приобрели богатый опыт в Монреале. Очевидно, до сих пор еще не найдены питательные вещества, которые могли бы лучше ныне существующих помочь бегунам на этой тяжелой дистанции. Видимо, необходимо решить некоторые проблемы в области обмена веществ, прежде чем мир получит марафонца экстракласса. Возможно, им будет Лассе, возможно, кто-то другой. Мне кажется, для марафона не сделано еще многое из того, что уже проделано для развития других видов спорта.