Я представил себе обезумевшую молодую женщину с ребенком в одной руке и погремушкой в другой. Ей было не до бумажника. Однако почему она не вспомнила о нем, когда расплачивалась за разговор? Следовало выяснить.

Я исследовал содержимое. Одна бумажка в десять франков, три по пять, негусто… Удостоверение личности на имя Терезы Келушик, урожденной Рамюло, тридцати лет.

Можно сказать, она была в самом расцвете. По крайней мере, в данной возрастной категории.

Письмо! Мелко сложенное, часто читанное, потрепанное на сгибах нервными пальцами. Буквы выглядели блекло. Видимо, в ручке писавшего заканчивалась паста. Кое-где линии вообще отсутствовали. Писали явно второпях, почерк неровный, угловатый.

Желаете знать содержание? Говорите, оно входит в стоимость книги? А вы закупили всю историю с потрохами? Ах вы шутники! Кто вам продал эту байку? Мой издатель? Тогда при чем тут я? Я резвлюсь на этих страницах, но остаюсь свободным. И однажды, чтобы доказать вам, оборву повествование на самом интересном месте. Возможно, причиной тому станет кондрашка, а возможно, уважение к чистой фантазии. В самый критический момент, когда вы будете изнемогать от желания узнать правду, голую и сермяжную. Хлоп! Дорогой читатель трепетным пальчиком переворачивает страницу — и что он обнаруживает? Мою ухмыляющуюся рожу, а меж одутловатых щек баллон, как на карикатурах, с надписью: “Конец”. Моя фирменная печать. Все, приехали! Не пожалею самого дорогого, но застопорю беличье колесо купли-продажи. Последний выдох господина Сан-Антонио…

Ладно, порою меня заносит. Люблю побузить для разнообразия. Не паникуйте, мои драгоценные, я предоставлю вам письмо.

Пусть подслеповатые сбегают за очками, поскольку я напечатаю его курсивом.

Любимая,

С ужасом думаю о том, как тебе сейчас тяжело. Но держись. Я должен во что бы то ни стало покончить с этим. Когда все уладится, я тебе сообщу. Если к условленному сроку от меня не будет известий, позвони сама знаешь кому (домашний телефон в черном блокноте). Если не застанешь, обратись к Надиссам в Сен-Франк-ля-Пер, 132-24. Будь с ними поосторожнее. На всякий случай звони ночью и не отчаивайся.

Поцелуй нашего Тони. Ах, как мне хочется пощекотать ему пузцо! Он всегда заливается смехом, когда я его щекочу, ангелочек мой!

Люблю тебя,

твой Владимир, и прости за все.

Мой мозг заработал на предельной скорости. Точный и надежный механизм, из тех, что в два счета определит, что герцог Бордо и ваша бабушка похожи как две капли воды.

И до чего же додумался непревзойденный Сан-Антонио, зажатый в тесной кабинке? А вот до чего. Владимир Келушик решил разом покончить со своим прошлым, черным, как могила. (За что и поплатился.) Он был связан с молодым подонком Надиссом. (Эту связь я проглядел.) Именно Шарлю Надиссу, а не ювелиру звонила Тереза. (Очевидно, она была не знакома с семьей.) Если Владимир советовал жене позвонить этому мерзавцу, значит, он знал, что тот намерен заявиться к родителям. (Чему мы помешали.) Наконец, самое главное: существует некий “сама знаешь кто”, и мне не терпится поскорее свести с ним знакомство. Этого типа Тереза не нашла, потому и побеспокоила Надиссов. Возможно, его нет в городе? Или же это его башка охлаждается в холодильнике Келушиков? Загвоздка.

Временная, надеюсь.

И вы, читатели и почитатели, тоже надейтесь!

Из раздумий меня вывели звуки буйного веселья, раздавшиеся сверху. Прыгая через четыре ступеньки, я преодолел лестницу, которая насчитывала всего девять ступенек.

Так я и думал, неугомонная мадам опять принялась за старое. Все мохнатые революционеры сгрудились вокруг нее, осыпая насмешками. Можно было подумать, что они вернулись в благословенный май шестьдесят восьмого: банда манифестантов окружила общественную уборную, где забаррикадировался отряд особого назначения.

Справедливости ради следует отметить, что Берта дала повод к шуткам.

И не только повод, но кое-что еще.

Ее прелести! Холмы Испании! Дыни! Ее чрезмерности! Боксерские груши! Топливные резервуары! Гордость скотовода! Выставочный экземпляр! Батискафы! Горельефы! Минареты! Купола храма любви! Ее безмерность и бесстыдство!

Берта сидела полуголая. Вы правильно прочли? Полуголая! Из одежды на ней оставалась лишь юбчонка. А бюст сверкал во всей красе, поражая богатством плоти, слоями жира, кранелюрами целлюлита. Он вздымался, расплывался, подавлял, приводил в смятение. Форменная революция! Попытка государственного переворота в отдельно взятом бистро! Раскачивание стойки бара! Качка стояла будь здоров. Перед этой волной все замирали в оцепенении, ее мощь пугала и грозила пагубными последствиями.

— А вот и ее хахаль! — объявил кучерявый бугай. — Как же он обходится без посторонней помощи? И помощь требуется нешуточная! Подъемники, домкраты, бригада спасателей. Иначе наступит удушье. Его не только придавят, его расплющат!

— А то! — подхватил курносый недомерок. — Господа, предлагаю снова ввести чрезвычайное положение на случай стихийных бедствий. Мосты и трассы, не обеспеченные мерами предосторожности, перекрыть. Протянуть проволочные заграждения, установить сигналы тревоги. Есть здесь поблизости пункт “Скорой помощи”?

— Я их узнал! — воскликнул тип непримечательной внешности. — Их родина — Гималайская гряда, слева от Эвереста, если стоять спиной к вокзалу! Кажется, их зовут Бхонг и Тху. Высота одинаковая, точно не помню, но семь миль будет!

Китиха оставалась безразличной к веселью краснобаев. Она совершала благородную миссию, которая заключалась в пеленании малыша!

Точнее, она надевала на Антуана штанишки. И как вы думаете, где она их взяла, эта достойная женщина, слишком часто и, по-видимому, незаслуженно подвергавшаяся критике?

Она превратила в детские штанишки собственный бюстгальтер! Ну разве не героический поступок? Нянька, совершившая подвиг! Она пожертвовала собственным достоянием. Продырявила чашечки и сварганила для мальчонки просторное исподнее, в котором он теперь нежился. Антуан походил на маленького иранца. Или на космонавта в миниатюре. Поняли мою мысль? В таких штанах можно совершить перелет Земля-Марс и не вспомнить о туалете-модуле.

Тони больше не лил слез. О своей плачевной ситуации он узнает много позже. Когда начнет соображать. А пока он сосал печенье, грыз двумя передними зубками и пускал слюни.

— Послушайте, Берта! — укоризненно начал я.

Она пожала коромыслами, заменявшими ей плечи.

— А что? На войне как на войне! — отозвалась изобретательная пеленальщица. — Если бы этот скряга кабатчик согласился выдать крохотный подгузничек, мне бы не пришлось прибегать к крайним мерам. Голь на выдумки хитра, как говорил месье Ипполит, мой последний начальник.

Упомянутый хозяин заведения пытался протестовать, но его возражения потонули в общем шуме. Он даже оторвался от кассы, чтобы ничего не пропустить. Находился в первых рядах партера и не сводил ошалевшего взгляда с округлостей Берты.

— Полагаю, вы шутите, дорогая мадам. Если я могу быть вам полезен…

— Поздно! — отрезала воительница. — У вас ведь не найдется лишнего бюстгальтера, не так ли? Тогда помалкивайте. В огнетушители, что торчат у камина, я облачаться не собираюсь!

— Подождите меня здесь, я скоро вернусь, — сказал я благородной даме и вышел из кабачка.

На площади царила тишина. Только совесть судебного исполнителя могла сравниться с ней в безмятежности. Непреходящая красота, как выразился бы художественный критик.

Позади раздались шаги. То был бывший инспектор Маниганс.

— Господин комиссар, — промямлил он, — позвольте вас сопровождать. Эта ночь напомнила мне о прежних временах… У меня такое чувство…

Голос треснул, Маниганс закашлялся. Он хотел объясниться, но махнул рукой и, сгорбившись, зашагал рядом. Выглядел он старым и дряхлым.

Я положил ему руку на плечо.

— Идемте, коллега, идемте. Хочу вам рассказать, как было дело. Возможно, вы сумеет дать мне совет. Когда все разложат по полочкам да подадут на блюдечке, становится виднее…