Она замялась на секунду, а затем смачно чмокнула Нини в щеку.

— Когда мужчина в растерянности, — пояснила Берта извиняющимся тоном, — мне хочется согреть его на груди, как птенчика, выпавшего из гнезда.

Метафору она подкрепила жестом мясника, кромсающего филе на эскалопы. Жизнь есть жизнь. Кому, как не отважной воительнице, знать, что нежность подрезает крылья.

— Это еще не все, — растроганно продолжала Берта. — Мадам Пино, вы поделились нашим открытием с комиссаром?

— Минутку! — проскрипела старая мымра. Словно завзятый профессионал, она отвела меня в сторонку. — Вот что мы обнаружили во рту этого жуткого трупа.

Раскрыв ладонь, она показала пуговицу от блейзера. На серой нитяной перчатке серебристая пуговица с морским якорем напоминала маленькую медузу. Я уставился на трофей, глазам своим не веря.

— Во рту! — промямлил я.

— Сбоку, ее можно было принять за вставной зуб…

Похоже, Матиас слегка оплошал. Либо он не выспался, либо задремал на работе. Правда, для расследования на темной террасе он был недостаточно экипирован.

Однако не такие уж они обормотки, мои новые сотрудницы!

Ошибиться было невозможно: в Сен-Франк-ля-Пер обитал только один ювелир. И он действительно держал лавку на Новом проспекте Генерала де Голля.

Добраться до Сен-Франк-ля-Пера проще простого, не заблудитесь: сначала езжайте все время прямо, потом четыре раза сверните направо, опять прямо и в конце концов поворот налево. Впрочем, можно и картой воспользоваться.

Сен-Франк-ля-Пер — очаровательный старинный городок, безмятежно раскинувшийся вокруг древней романской церкви. На карте автомобильных дорог рядом с церковью пририсован череп![11]

На двухметровых часах, служивших ювелиру вывеской, было без десяти час, когда я остановил мою колымагу напротив лавки.

По дороге я объяснил помощницам цель нашего ночного вояжа, и неугомонные дамы в энергичных выражениях высказали свое мнение. Состряпали версию развития событий, которая, по совести говоря, была бы ничем не хуже любой другой, если бы другая вообще существовала. Дамы решили, что Ребекка прикрывала мужа (они до сих пор считали Нини мужчиной, а я, забавляясь про себя, не рассеивал иллюзий). Владимир Келушик шантажировал их, и Ребекка убила его ударом алебарды. После чего она попыталась избавиться от трупа, сбросив его во двор; к несчастью, погнутый водосточный желоб помешал свободному полету негодяя. Девушка выжидала, не зная, как выпутаться из неприятной истории. Она вынесла из дома окровавленный ковер, нашла у антиквара более или менее похожий клинок и заменила им орудие убийства… А затем, понимая, что дожидаться у моря погоды небезопасно, решила весьма ненавязчиво привлечь к делу меня.

Их измышления были хороши хотя бы тем, что стимулировали работу мысли. Служили трамплином для прыжка, грунтованным холстом для создания законченной картины.

Когда дамы простодушно заявили, что Ребекка убила Владимира и перебросила его через шпалерник, ваш покорный слуга тут же отдал швартовы и пустился в умозрительное плавание. Все дело в том, что на месте преступления должно было находиться по крайней мере два человека, потому что поляка замочили в квартире, а не на террасе. И один человек, даже очень сильный, не смог бы в одиночку втащить убитого по крутой винтовой лестнице, а потом по узкому трапу, ведущему на террасу. Следовательно, один должен был тащить, а другой поддерживать за ноги. Понятно вам, любезные склеротички?

Ладно, с помощью небес и собственной проницательности я найду маленькую обманщицу и уж тогда вытрясу из нее всю правду!

Ювелира звали Жан Надисс. Его имя золотыми буквами сверкало сквозь черные прутья решетки на окне. Не обнаружив звонка, я решил позвать хозяина. Однако, не желая устраивать переполох, поручил Берте исполнить этот вокальный экзерсис: женский голос вызывает больше доверия, чем мужской.

Толстуха выбралась из машины, ступила на узкий тротуар и заорала: “Месье Надисс!” Улица тут же вспыхнула иллюминацией, в каждом доме зажегся свет.

Мадам Пино критически разглядывала коллегу в желтоватом свете фар.

— Господи, и зачем она так одевается? — с притворным участием пробормотала мымра. — Неужто до сих пор считает себя молоденькой?

— Она молода душой, — вздохнул я. — Самонадеянность свойственна только юным.

Берта и впрямь являла убойное зрелище. В мини-юбке, с мощными ляжками и выпирающей грудью, с растрепанными волосами и физиономией, усыпанной мохнатыми бородавками, она выглядела персонажем из юмористического журнала.

Окно над лавкой осветилось, затем открылось и взъерошенный человек всем корпусом высунулся наружу. Еще чуть-чуть, и он бы кувыркнулся через подоконник. Его физиономия напоминала металлический барометр анероид, и, похоже, этот барометр всегда показывал “дождь”. Минуту спустя, когда по моему приказанию он отпер маленькую дверь, примыкавшую к парадному входу, первое поверхностное впечатление совершенно оправдалось. Ходячее несчастье! Жестокая насмешка природы! Мелкий грызун, переодетый ювелиром с окраины Парижа. Представьте лысого седенького человечка, с больными легкими и здоровенными гроссбухами, над которыми он корпит вечерами. В сорок лет он выглядел стариком! Кандидатом в морг! Левый глаз, вылезший из орбиты по причине постоянного пользования лупой, казался искусственным, к тому же весьма неудачной имитацией. Сквозь бледную кожу, как на мраморе с прожилками, просвечивали темные вены. Ей-богу, этот человек никогда не был ребенком. Он сразу родился таким!

— Да, месье? Вы меня? Что вам нужно? По какому поводу? Случилось несчастье? Я что-нибудь сделал? — лепетал бедняга, словно умирающий на смертном одре.

Из чисто гуманных соображений я прервал его агонию:

— Полиция!

У человечка подкосились ноги. Точнее, одна нога, на другой он балансировал. Часовой мастер стал часами с маятником. Он побелел, как циферблат, маленькие глазки показывали двадцать минут девятого.

— Значит, поймали? — протекал он.

— Кого?

— Ну… то есть… моего сына, Шарля?

Ювелир чихнул.

— Зайдем в дом, — предложил я, — вы простудитесь.

Мягко, но властно я втолкнул эту небритую тень в длинный узкий коридор. Желтые стены были увешаны полками, на которых плотно стояли горшки с цветами. Передвигаться по душному парнику можно было только боком. Мы пробрались в гостиную, не более веселенькую, чем общественный туалет.

— Почему вы спросили, не пойман ли мальчишка? — спросил я, усаживаясь.

— Но как же… учитывая обстоятельства, я подумал…

Наверное, я должен был испытывать сочувствие к убитому горем отцу, но на самом деле он меня раздражал. Его душераздирающий вид. Некоторые страдальцы сильно смахивают на тараканов. Их хочется раздавить.

— Какие обстоятельства?

— Ведь Шарль сбежал, не так ли?

— Когда?

Ювелир совсем растерялся и не понимал, зачем тогда крепкий молодчик, каковым я выгляжу, ввалился к нему в дом.

— На прошлой неделе… Из зала суда…

Постойте-ка, смутно припоминаю, что читал об этом в какой-то брехаловке. Три строчки, не более. “Оступившийся юноша, арестованный за…”

— Я решил, что вы его арестовали, — закончил ювелир.

— Я здесь не по поводу Шарля. На физиономии смертника мелькнула надежда.

— Правда?

— Меня интересует ваша свояченица.

— Марсель?

Я на секунду опешил, но тут же вспомнил, что Ребекку зовут Марсель, и кивнул.

— Да, она. Мне необходимо ее срочно повидать.

— Повидать ее? Но она здесь не живет!

По его роже неудачника было видно, что он не врет. Я обманывал себя, надеясь, что беглянка бросится искать убежище в Сен-Франк-ля-Пер.

— Она живет на острове Сен-Луи, — продолжал несчастный, — с…

— С Жоржем Кампари, — перебил я. — Однако сегодня вечером она уехала оттуда к вам. По крайней мере, я так предположил.