После войны в Германии развернулась широкая дискуссия о необходимости реформы империи. Популярность приобрела идея третьей Германии, которую не разделяли Австрия и Пруссия. В соответствии с этой идеей все имперские князья, города и рыцари вернулись бы к своему вассальному долгу по отношению к императору. Оживший в конце XVIII в. имперский патриотизм в мелких немецких государствах резко контрастировал с тем отечественным духом, который охватил подданных Габсбургов и Гогенцоллернов, ибо австрийский или прусский патриотизм был совершенно антиимперским.
Но по-прежнему оставалось загадкой: а что, собственно говоря, представляет собой «Германия»? В XVII–XVIII вв. понятие «немецкий» все еще означало только язык. Даже перспективы развития этого языка казались иногда довольно мрачными, хотя именно в это время в стране возникли многочисленные филологические общества, которые боролись за чистоту немецкого языка с такой страстью, что она часто вызывала насмешки современников. Вместе с тем бросается в глаза то обстоятельство, что эта борьба ограничивалась в основном пределами протестантской Северной Германии.
В последней трети XVIII в. немцы начали осознавать себя как нацию. Абсолютистские государства стремились подчинить своему контролю все сферы жизни населения и распространить свое влияние на каждого своего подданного. Поэтому возросли как численность и задачи бюрократического аппарата, так и требования к чиновникам, которые должны были разбираться в вопросах экономики и торговли так же хорошо, как в правовых и финансовых вопросах. Все большее значение приобретали способности и знания индивида, а не его происхождение. Для подготовки компетентных чиновников и администраторов князья по мере возможности создавали высшие школы, академии и университеты, самыми престижными среди которых в XVIII в. были университеты в Галле и Гёттингене. По всей Германии постепенно сложился образованный дворянско-буржуазный слой из чиновников, пасторов, профессоров, юристов, учителей, врачей, книготорговцев и лиц свободных профессий. Большинство из них достигли высокого социального статуса благодаря знаниям, а не наследственной сословной принадлежности. Осознавая свою национальную идентичность, немецкие просвещенные круги все громче заявляли о необходимости освобождения от французской культурной гегемонии и призывали немцев не быть «обезьянами чужой моды».
Но немецкая нация существовала тогда лишь в головах образованных людей. Она имела прежде всего культурно-языковую природу. Однако рост сети коммуникаций, резкое увеличение тиражей книг, газет и журналов, широкое распространение читательских обществ вплоть до небольших городов вели к появлению общественности нового типа. Но, как точно заметила французская писательница мадам де Сталь, «образованные люди в Германии горячо спорят между собой в области теории и не терпят в этой сфере никаких оков, но зато довольно охотно уступают земным правителям всю реальность жизни».
Таким образом, немецкая нация была чисто культурной нацией без непосредственного политического содержания. Логично, что ее идею воплощали не правители и полководцы, как в Англии или во Франции, а мыслители и поэты, если не считать Фридриха Великого, «короля-философа из Сан-Суси». Гёте и Веймар значили для немцев то же, что Наполеон и Париж для французов. Если еще с эпохи гуманизма осуждалась политическая раздробленность страны, то выход усматривали не в создании единого национального государства западноевропейского типа, а в солидарной поддержке императора немецкими князьями и сословиями. Преимуществом Германии не без оснований считалось то, что в ней сложилось множество центров культуры в отличие от Франции, где Париж определял культурно-политическую жизнь всей страны.
ОБОРОНИТЕЛЬНАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ
В последней трети XVIII в. Европу захлестнула волна сельских и городских бунтов. Они быстро терпели поражения, но нагнетали атмосферу тревоги и беспокойства. Волнения прошлых лет были вызваны прежде всего неурожаями и ростом цен на продовольствие. Однако само устройство государства и общества под сомнение не ставилось. Теперь положение изменилось. Под влиянием Просвещения утратили свой былой авторитет божественная милость и «старое доброе право». Просвещение было не только философией образованной элиты, но и духовно-культурным явлением, которое пронизало все сферы жизни и внушало людям уверенность в том, что они сами могут устроить свое счастье не на небесах, а на земле, опираясь на законы разума и природы. Завораживающим для Европы стал пример Америки, где народ поднялся на борьбу против тирании британской короны. А в июне 1789 г. из Парижа пришло ошеломляющее известие: третье сословие Генеральных штатов объявило себя единственным представителем французского народа и начало разработку конституции на основе принципа народного суверенитета и прав каждого человека.
В Германии весть о Французской революции сперва была встречена с воодушевлением и энтузиазмом. Но когда в 1793-94 гг. начался кровавый якобинский террор, первые в современной истории массовые убийства во имя свободы и справедливости, то напуганные немецкие бюргеры восприняли это как катастрофу разума. Восторжествовала идея бегства от политики в мир душевных переживаний, в романтические грезы о прекрасном, а Европа тем временем стремительно падала в пропасть войн и революций.
Но в Германии революции не произошло. Не было «немецкой» реакции на французскую революцию. Наблюдалось широкое множество отдельных реакций различных социальных групп. Пример Франции усилил представление о том, что политические перемены в немецких государствах лучше осуществлять тщательно продуманными реформами, что предоставлению прав и свобод должен предшествовать общий процесс воспитания граждан. Как тонко заметил в июле 1793 г. Шиллер: «Следует начать с того, чтобы подготовить граждан к конституции, прежде чем давать им конституцию».
В апреле 1792 г. началась война революционной Франции против коалиции европейских государств. В Париже были уверены в слабости Габсбургов и не верили в возможность союза Австрии и Пруссии, который тем не менее состоялся. Руководители коалиции считали свои закаленные в Семилетней войне армии непобедимыми и рассчитывали одним ударом покончить с восставшим парижским сбродом.
Но высокий боевой дух и патриотизм французской армии, ее новая тактика за несколько лет привели к полной гегемонии Франции на Европейском континенте, где возник ряд новых марионеточных государств: Батавская, Гельветская, Цизальпинская, Лигурийская республики. С европейской карты после второго и третьего разделов в 1793 и 1795 гг. исчезла Польша. Война шла не только в Европе. Она охватила половину земного шара, от Индии до обеих Америк бушевала морская война за колонии и пути к ним. Впервые в истории речь шла о борьбе за мировое господство и полное уничтожение врага. Но пока ни один из главных противников — Англия, Франция или Россия — не был окончательно повержен, не стоило и надеяться на окончание войны.
Правда, Пруссия, геополитически зажатая между Францией и Россией, по сепаратному Базельскому миру 1795 г., вышла из коалиции и признала левобережье Рейна за Францией. Под защитой прусского оружия в Северной и Восточной Германии на десять лет воцарился мир.
Но в остальной Европе война продолжалась и вела к значительным изменениям политической карты. Испания и Португалия вышли из войны совершенно истощенными, Австрия терпела одно поражение за другим, Англия оказывалась во все большей изоляции, а Россия при Павле I в 1801 г. даже заключила союз с Францией, которая шла от триумфа к триумфу. Она аннексировала Бельгию и Рейнскую область, превратила Нидерланды и Швейцарию в свои протектораты, раздробила Италию на дочерние республики. Наполеон далеко превзошел самые дерзкие мечты Людовика XIV.
Понесшие урон правители Баварии, Гессен-Касселя, Бадена и Вюртемберга по примеру Пруссии нашли способ недорого и даже с выигрышем одолеть бедствие. В обмен за уступку французам Рейнской области они получили «соразмерное возмещение» за счет тех, кто не имел ни силы, ни защитников. Это были мелкие князья и графы, духовные, городские и рыцарские владения. Сам кайзер Франц II, по тайному дополнению к Кампоформийскому мирному договору 1797 г., дал на это свое согласие, отказавшись тем самым в угоду габсбургским интересам от принципа неприкосновенности империи. Впрочем, последнее слово оставалось не за немецкими правителями, а за Францией и Россией. Их план реорганизации германских государств в феврале 1803 г. был принят особой имперской депутацией, а месяц спустя утвержден рейхстагом.
