Он поднял голову; солдат с еле сдерживаемым восторгом смотрел на него. Это была оплеуха – у Матвеева жарко горела правая щека.

В нем проснулась старая привычка, и пальцы как-то сами собой сжались в кулак. Когда его били, он давал сдачи.

«Чего же это я смотрю?» – удивился он. Тут вдруг он заметил, какое обветренное, озябшее лицо у солдата, как неловко сидит на нём коробящаяся шинель и дыбом стоит хлястик. Ещё минуту назад Матвеев боялся его и видел в нём солдата, а теперь это был просто нескладный деревенский парень, смешной и нелепый, с винтовкой в руках, которую он держал, как палку. «Да ведь это нестроевой, кашевар», – подумал Матвеев с острой обидой.

Тогда он встал, взглянул на солдата вниз с высоты своего роста и хватил его кулаком между глаз. Солдат с размаху сел на снег. Матвеев нагнулся и вырвал у него винтовку из рук, поднял упавшую шапку и нахлобучил ему на голову.

– Уходи, дурак, – сказал он сердито. – А то я тебя так побью, что ты не встанешь.

Солдат поднялся медленно, озираясь, измятый и вывалянный в снегу. В его небольших глазах гасло возбуждение, он бормотал что-то, трогая налившийся синяк и вытягивая правую ладонь вперёд, точно защищаясь от нового удара. Матвеев посмотрел на его жалкое лицо и пренебрежительно отвернулся. Надо было скорей уезжать.

Ни на кого не глядя, он положил винтовку в сани. Жуканов с мелочным упрямством не убрал ногу, мешавшую Матвееву. Тогда Матвеев взял двумя пальцами его ботинок и отодвинул в сторону.

– Отдай винтовку, – услышал он позади. Солдат, опустив руки, напряжённо смотрел на него.

– Не отдам.

– Отдай!

– Не отдам, проваливай! Не приставай.

Матвеев сел в сани. Солдат взволнованно потёр рукой переносицу.

– Так сразу и драться, – сказал он, шмыгая озябшим носом. – Ему уже и слова сказать нельзя. Какой выискался…

– Замолчи!

– Я и так молчу. Сразу начинает бить по морде. Отдай винтовку, она казённая…

Безайс хлестнул по лошадям. Некоторое время солдат стоял на месте, а потом сорвался и побежал за санями.

– Отдай!

Он споткнулся, упал, шапка слетела у него с головы. Поднявшись, он опять побежал без шапки, прихрамывая на одну ногу.

– Отдай!

– Черт его побери, этого осла, – сказал Матвеев. – Орёт во все горло.

Обернувшись, он погрозил ему кулаком, но солдат не отставал. На голове из-под стриженых волос у него просвечивала розовая кожа. Он опять упал.

– Отдай ему, – сказала Варя.

Матвеев поднял винтовку, вынул затвор и выбросил её на дорогу. Он видел, как солдат подошёл к винтовке, осмотрел её и пошёл обратно, волоча её за штык. Ветер раздувал полы его шинели. Когда он скрылся из виду, Матвеев размахнулся и выбросил в сторону затвор. Он глухо звякнул о дерево и зарылся в снег.

Внизу, под горой, лошади пошли тише, и Безайс начал снова хлестать их кнутом. Жуканов наклонился к нему и взял вожжи из рук.

– Вы мне так лошадей запалите. За всякое дело надо с уменьем браться, – сказал он строго.

Он имел такой вид, точно его обидели, и уж никак не был смущён. На его усатом лице отражалась строгость. Безайс вопросительно взглянул на Матвеева и передал вожжи Жуканову.

– Поверните сюда, – сказал Матвеев, указывая на узкую дорогу, сворачивавшую прямо в лес.

Жуканов смерил его взглядом.

– Сюда нельзя, – сказал он.

– Что?

– Нельзя, говорю, сюда сворачивать. Она никуда не идёт. По ней за дровами ездят.

– Делайте, как я сказал!

И Жуканов повернул лошадей. Сани въехали в чащу деревьев, раздвигая мелкие ёлочки. Ветки задевали по лицу и по плечам. Безайсу хотелось спросить, зачем они свернули с дороги, но после встречи с белым Матвеев вырос в его глазах, и он доверял ему безусловно.

Они отъехали с полверсты, когда Матвеев велел остановиться. Он вышел из саней и сказал:

– Безайс, поди сюда.

Безайс послушно встал. Жуканов смотрел на них с недоумением.

– Варя, – сказал Матвеев, – мы сейчас придём. Возьми револьвер и стереги его, – он показал на Жуканова. – Смотри, чтобы он не убежал.

Но когда Варя взяла револьвер и неумело потрогала курок и барабан, Жуканов забеспокоился.

– Погодите, – сказал он, опасливо глядя на Варю. – Скажите ей, чтобы она не наставляла на меня револьвер. Ведь она с ним не умеет обращаться и может по нечаянности выстрелить.

По выражению лица Вари было видно, что она и сама опасается этого. Но Матвеев взял Безайса под руку и быстро повёл вперёд. Отойдя так, что деревья скрыли от них Варю и Жуканова, Матвеев остановился.

– Ну-с?

– Ты молодец! – сказал Безайс, глядя на него восторженно.

Матвеев опустил глаза.

– Это пустяки, – ответил он. – Главное – это не волноваться и сохранять благоразумие. Вот и все.

– Ты, – продолжал Безайс, не слушая его, – вёл себя прекрасно. Надо сказать, что я даже не ждал этого от тебя. Я прямо-таки восхищён, – убей меня бог!

Он подумал немного и великодушно прибавил:

– Пожалуй, я не сумел бы так ловко вывернуться из этой истории…

– Не стоит об этом говорить, – возразил Матвеев. – Ты тоже держался очень хорошо. Но сейчас нам надо спешить. Каждую минуту кто-нибудь может найти на дороге этого кашевара. Если это станет известным в Хабаровске раньше, чем мы туда приедем, нас поймают непременно… Мы должны изо всех сил спешить в Хабаровск.

– Так чего же мы стоим? Зачем ты свернул в лес?

– Как зачем? А Жуканов?

Безайс задумался.

– Это верно, – ответил он. – Но какая он сволочь! Ты заметил, какие у него жилы на руках?

– Мы не можем оставить его так. Он выдаст нас при первом случае.

– Выбросим его из саней, а сами уедем.

– Но он знает нас в лицо и по фамилиям.

Безайс взглянул на него.

– От него надо избавиться, – сказал Матвеев, помолчав.

– Что ты думаешь делать?

– Его надо устранить.

– Но каким образом?

– Да уж как-нибудь.

Они с сомнением взглянули друг на друга.

– А может быть, он нас не выдаст? – нерешительно сказал Безайс. – Ведь он только хотел получить деньги. Теперь он напуган.

Матвеев задумался.

– Он дурак, он просто дурак, он даже не так жаден, как глуп. Нельзя. Мы не можем так рисковать. От него можно ждать всяких фокусов. Хорошо, если не выдаст. А если выдаст?

Безайс потёр переносицу.

– Ну ладно, – сказал он. – Я согласен.

– Сейчас же? – спросил Матвеев несколько торжественно.

– Конечно.

– На этом самом месте?

– Можно и на этом. Все равно.

Такая уступчивость показалась Матвееву странной.

– Ты, может быть, думаешь, – подозрительно спросил он, – что это все я буду делать?

Безайс подпрыгнул и сорвал ветку с кедра, под которым они стояли. Лёгкая серебряная пыль закружилась в воздухе.

– Да уж, голубчик, – ответил он, сконфуженно покусывая хвою. – Я хотел тебя об этом просить. Честное слово, я не могу.

– Ах, ты не можешь? А я, значит, могу?

– Нет, серьёзно. Я умею стрелять. Но тут совсем другое дело. Сегодня утром мы ели с ним из одной чашки. Это, понимаешь ли, совсем другое дело. Тебе… это самое… и книги в руки.

Матвеев сердито плюнул:

– Нюня проклятая! А тебе надо сидеть у мамы и пить чай со сдобными пышками!

Безайс слабо улыбнулся. Это было самое простое и самое удобное, но его воротило с души, когда он думал об этом. Маленькие наивные ёлки высовывались из-под снега пятиконечными звёздами. Он машинально смотрел на них. В нем бродило смутное чувство жалости и отвращения.

– Неприятно стрелять в лысых людей, – сказал он, пробуя передать свои мысли.

– Так ты, значит, отказываешься? Может быть, мне позвать Варю вместо тебя?

– Оставь. Но ведь ты мне веришь, что если бы речь шла о драке, я бы слова не сказал?

– Вот что я тебе скажу, – ответил Матвеев. – Есть подлая порода людей, которые всегда норовят остаться чистенькими. Они охотно принимаются за все при условии, что грязную часть работы сделает за них кто-то другой. Им непременно хочется быть героями, совершить что-нибудь необычайное, блестящее, какой-нибудь подвиг. Я знал таких ребят. Их нельзя было заставить написать коротенькое объявление об общем собрании, потому что им хотелось написать толстую научную книгу. Они не хотели колоть дрова на субботниках, потому что предпочитали взрывать броневики. Такие люди бесполезны, потому что подвиг у человека бывает один раз в жизни, а чёрная работа – каждый день… Ты, кажется, обиделся?