— Завтра, чуть рассветёт — айда в лес, на болото! Нужно разыскать самолёт!

— Чего когда рассветёт! Затемно выйдем. А то опередят!

Пуховское болото, в которое упал немецкий бомбардировщик, пряталось в лесах. Дорога туда неблизкая, и двое друзей вышли с первыми петухами, когда восток только посерел. Было прохладно и так тихо, что даже не хотелось говорить.

Вася лес любил. Здесь можно было вдоволь набродиться, наиграться в разбойников или устроить поиски клада. Каждая полянка, каждый овражек или опушка были по-своему интересны и непохожи. А родниковая вода в лесу — всем известно — самая сладкая.

Шли легко, подгоняемые волнующей неизвестностью. Тропинки разбегались в разные стороны, но Вася не колебался, на какую свернуть. Иван полностью положился на друга, потому что за Васей Коробко в Погорельцах укрепилась репутация следопыта. Этому немало способствовал позапрошлогодний случай, когда пропал четырёхлетний мальчишка, и село вышло на его поиски. Лишь на третьи сутки, когда уже никто не верил в то, что мальчик жив, Вася набрёл на него…

Когда солнце пронизало кроны деревьев, ребята присели отдохнуть. Достали сухари, луковицы, яблоки и банку рыбных консервов. Вася набрал в родничке воды в бутылку из-под ситро.

— Я бы так в лесу и остался, — мечтательно сказал Вася. Построил бы шалаш, травы накосил бы…

— А ночью по лесу знаешь кто бродит? — перебил его Иван, хрустя сухарями.

— Кто?

— Черти!

— Тоже скажешь! А ещё пионер!

— Ну, может, не черти… Лешие, они в болоте живут…

Рассмеялся Вася громко, на весь лес. Весело стало ему и от рассуждений Ивана, и от яркого, тёплого летнего дня, и от тишины.

— Чего смеёшься? Уже и пошутить нельзя!

Остаток дороги до болота прошагали молча.

Болото, вернее его дух, они учуяли задолго до того, как как блеснула тёмная вода. Влажный, густой воздух растекался над землёй, не в силах подняться вверх. Босые ноги сразу почувствовали холод.

— А вода там, наверное, как лёд, — сказал Иван.

— В болоте вода всегда холодная, даже в жару.

— А если самолёт упал как раз посерёдке?

— Ну и что же! Полезем!

— А если утонем?

— Можешь сидеть на берегу — сам полезу!

— Ты ещё сначала его найди!

Искали недолго.

— Вот тебе и самолёт, — произнёс Вася.

— Где? — вскинулся Ваня.

— Не туда смотришь! Во-он за берёзой…

Они поспешили. Под ногами зачавкала вода. Тёмно-серый двухмоторный самолёт с паучьей свастикой на хвосте провалился в трясину правым крылом, и, казалось, силился вырваться из цепких объятий болота.

— Ага, попался, гад! — закричал Иван.

— Тихо ты! — шикнул на него Вася. — А вдруг там фашисты?

Ваня так и присел.

Они некоторое время рассматривали самолёт. Стеклянный колпак был разбит, в хвосте зияли рваные дыры.

— Пошли, — решительно сказал Вася.

— А может, немцы сидят и ждут нас… Затаились, гады!

— Тогда я сам. Ты подожди. В случае чего… — Вася не закончил, но Ваня согласно закивал головой.

Осторожно нащупывая ногами дно, Вася направился к самолёту. Сердце стучало в груди.

Но страха не было. Подхлёстывало любопытство. И ещё — ненависть к машине, на крыле которой красовался чёрный крест.

Осторожно приближался к кабине. В кабине таинственно блестели приборы.

Нервы у Васи напряглись до предела. Но из самолёта не доносилось ни звука.

Вася решительно перекинул ногу вовнутрь. Самолёт был пуст: валялись какие-то бумаги, на которых часто встречалось изображение чёрного орла со свастикой в когтях. Трофеев было немного. Самым ценным оказался пистолет.

— Только гляди — никому! — снова и снова предупреждал он Ваню.

Весь обратный путь Вася шёл молча, прикидывая в уме, как снять с самолёта пулемёты. У него родилась мысль: устроить на дереве, что росло на огороде, пулемётное гнездо. «Пусть только попробуют сунуться! — рассуждал Вася. — Узнают, как летать над советской землёй!..»

Ещё на дальних подступах к родному селу они почувствовали запах гари.

— Неужели пожар? — встревожился Ваня.

Они сложили находки в ямку, присыпали прошлогодней хвоей, веточками

и приметили место. Только с пистолетом Вася не расстался. Он сунул его в котомку, где были остатки еды.

Ребята выбежали на опушку. В разных концах села пылали хаты. По улицам и дворам бегали солдаты в ненавистной форме.

Так война ворвалась в родной край Васи Коробко…

Васю разбудило солнце. Жара соткала дрожащую пелену, в которой колыхались травинки, цветочки, высокие берёзы.

Луч солнца, пробившийся сквозь густые ветви, обжигал лоб, и Вася отодвинулся в сторону. Но спать больше не хотелось. Он приподнялся на локтях и огляделся. Партизаны упали и уснули там, где их сморила усталость. Клевал носом и часовой, но Вася не беспокоился. Они находились в такой чащобе, что немцы вряд ли решатся тут рыскать. Правда, нельзя забывать, что среди их пособников были и полицаи из местных жителей. Но так прекрасен был этот лесной мир, так сладок и прозрачен воздух, что не хотелось допускать даже мысли о предательстве.

— Иди, поспи, — предложил Коробко, неслышно подойдя к часовому. — Да не дёргайся, это я… — поспешно добавил он, увидев, как тот схватился за автомат.

— Задремал, — виновато покачал головой автоматчик. — Ты уж прости… Дом приснился… будто стою ранним-ранним утром на крыльце… а из-за речки солнце поднимается… взмахнул я руками и взлетел… лечу всё выше и выше…

— Ладно, спи. Расскажешь, куда долетел.

Вася поднялся и пошёл к своему рюкзаку. Осторожно извлёк мину новой конструкции, лишь недавно доставленную с Большой земли. Осмотрел её смахнул приставший листок. Эти несколько килограммов взрывчатки, подумал Коробко, могут спасти жизни десяткам наших бойцов. Нужно, очень нужно, чтобы мина сегодня же пустила под откос воинский эшелон!

Уже почти два года он жил в лесу. Лес стал его домом, семьёй, школой, и выходы на операцию чередовались с короткими передышками. Но всё равно к свисту пуль нельзя привыкнуть, как нельзя позабыть всё то страшное, что принесли фашисты на нашу землю.

— Что, Василий, пора бы и подниматься, — сказал пожилой партизан Митрофан Короп. Вася любил ходить с ним — пулемёт Коропа строчил без промаха, а сам пулемётчик не ведал страха. Бывают такие люди — сами ищут смерти, а смерть бежит от них. У Коропа в живых не осталось никого — и старых родителей, и малых детей фашисты расстреляли как заложников.

— Пусть ещё поспят, — сказал Вася. — Думаю я, дядя Митрофан, выйти к железной дороге через болото.

— Если ты имеешь в виду Чёрную гать… — покачал головой Короп. — Гиблое место. Там и днём с огнём не пройдёшь, а ночью… Пропадём ни за грош.

— Раз называют Чёрная гать, значит, когда-то люди проходили. Сыщем и мы тропу. Иначе к линии не подойдёшь! Охраняют, точно самого Гитлера собираются везти!

…Наверное, минуло не менее часа, а они смогли преодолеть метров сто. Коробко сидел на кочке посреди болота мокрый с ног до головы. Один сапог остался в трясине Чёрной гати, намокший ватник казался тяжёлым, как свинец.

Партизаны отдыхали молча.

«Неужели я ошибся, неужели так и не удастся пробраться к железной дороге? Видно, потому немцы и не держат здесь постоянных постов…» — думал Коробко.

— Возвращаться нужно, Вася, — посоветовал Короп. — Ещё можно успеть выйти к «железке» в другом месте…

Чтобы получить пулю в лоб?! — не согласился Коробко. — Здесь пойдём… то есть, вернее, я пойду. Короп, давай мину.

— Ты что задумал?

— Ничего я не задумал. У меня есть приказ командира, и я его должен выполнить! Пойду один.

— А мы что, сидеть будем да глядеть?

— Здесь действительно гиблое место, дядя Митрофан, — сказал Коробко. — Потому попытаюсь выполнить задание сам.

— Нет, ты это брось, — жёстко сказал Короп. — Или никто, или все. Тоже мне герой сыскался!