- Знай, Ши'хе, - Алак улыбнулся, - ещё никто из ныне живущих людей не был казнён, будучи растерзанным настоящим враном. Я оказываю тебе великую честь, позволяя умереть от когтей Грозохвоста.

Ши'хе снова закричал. Алак заметил, как потекли по щекам кочевника слёзы. Теперь он осознавал, какую ошибку совершил. Но было уже поздно. Таодан не мог остановить казнь. Не хотел остановить. Юноша делал то, что считал нужным. Этот человек предал его. Из-за него едва не погибла Аньюн. Смерть от когтей императорского врана - не такая уж бесчестная. А ведь Алак мог привязать его к столбу и дать хищным птицам выклевать его глаза. А потом отдать на растерзание львам и тиграм, как это делали западные князья. Таодан поступил великодушно, хотя Ши'хе совсем этого не заслуживал.

Лапы Грозохвоста, опустившись на песок арены, подняли в воздух облако пыли. Кочевник громко завыл и попытался отползти в сторону, но вран настиг его и вонзил острые когти в плечи.

- Мой шаттар! Мой шаттар! - кричал Ши'хе, извиваясь, словно жалкий червь. Алак, наблюдая за происходящим, чувствовал лишь отвращение. Но громкий визг кочевника, когда Грозохвост размозжил его череп мощным ударом клюва, ещё долго стоял у Таодана в ушах. Вран продолжал рвать тело предателя своими когтями. Когда рука Ши'хе исчезла в клюве птицы, молодой император лишь безразлично проводил её взглядом. Он должен был смотреть до самого конца. Это был его выбор. Он отдал приказ, и должен был присутствовать на казни, пока она не закончится.

Но громкий визг продолжал стоять в ушах императора.

Наконец, Грозохвост отступил. Кочевники поспешили унести окровавленные остатки Ши'хе. Алаку было плевать - сбросят их в яму или скормят голодным собакам. Предатель был мёртв, и на душе Таодана стало спокойнее. Но отчего-то он продолжал нервничать. Словно ещё не всё было закончено. Словно оставалась угроза ему, Аньюн и всему, чего они добились таким трудом. Ворон не мог позволить, чтобы что-то случилось именно сейчас, в самый разгар войны.

Из-за спины Алака послышалось урчание, и юноша, обернувшись, улыбнулся. Грозохвост скользнул к нему и остановился рядом. На морде врана было заметно беспокойство. Он слегка толкнул Таодана крылом, словно приободряя юношу. С когтей птицы капала алая кровь предателя, но юноша не испытывал к ней отвращения. Грозохвост сделал то, что его попросил хозяин.

- Каждый, кто посмеет причинить нам боль, умрёт, - прошептал Алак, обнимая Грозохвоста за шею. Вран приглушённо заурчал и ткнулся окровавленным клювом в плечо своего хозяина. Молодой император снова почувствовал себя единым целым с этим прекрасным, смертельно опасным существом. Грозохвосту достаточно было бы одного удара мощным клювом, чтобы превратить Алака в обезображенный труп. Но юноша понимал, что этого никогда не произойдёт. Они были единым целым, и никто не мог этого изменить.

Вечером в лагерях было тихо. Лишь только некоторые, спрятавшись в дальних углах своей палатки, молились за здоровье молодой императрицы. Алак тоже взывал к Четверым, сидя у постели Аньюн. Самое страшное было позади, и девушка всего лишь спала, слегка хмурясь время от времени и шевеля пересохшими губами. Но юноша чувствовал, что опасность не покидала их даже теперь, после смерти Ши'хе. Он был первым, но не последним. Предатели могли скрываться везде. И Таодан поклялся, что найдёт их всех, и заставит каждого поплатиться за свои преступления. Никто и никогда не причинит боль тем, кто дорог Алаку. Никто и никогда.

***

Солнце медленно катилось по небосклону, время от времени скрываясь за бархатистыми облаками. Отсюда, с земли, Эйду казалось, что ничего вокруг не изменилось, и он до сих пор находиться в родных краях, где каждый куст, каждое дерево словно одной крови с ним. Он вдыхал прохладный воздух севера, открывал глаза и разочарованием понимал, что находится в совершенно чужих землях. Милый дом остался где-то за бескрайними ледяными степями и непроходимыми лесами. Отсюда не было видно даже огромного пика Нагорья Рока, откуда бежал Эйд со своими братьями-сарками. Вокруг были края, которых Камышовый Кот никогда не видел. Чужие края. А Тиатсаал с проворством юноши в самом расцвете сил шёл впереди, пробираясь через сугробы с помощью своего огромного посоха. Эйду оставалось только дивиться, откуда в старике столько прыти, и покорно идти следом, надеясь, что впереди его не ожидает очередная ловушка. Тиатсаал не казался человеком, способным кого-то обмануть.

- Куда мы идём? - крикнул Траин, пытаясь догнать ушедшего вперёд старика. - Провожатый бросил нас ещё у дороги.

- Это был не тот провожатый, который нам нужен, - Тиатсаал и не думал останавливаться, лишь изредка поднимал голову и с улыбкой смотрел на сарков, которые носились среди деревьев и радостно зарывались в глубокие снежные валы.

Эйд остановился и удивлённо посмотрел в спину Тиатсаала. Не тот провожатый? Это уже начинало беспокоить. Траин надеялся, что они быстро отыщут святилище Ирэль, разрушат проклятый камень, и молодой князь сможет вернуться в родные края. Но путешествие уже слишком затянулось, и тут юноша узнаёт, что всё это только начало. Просто замечательно, подумал Камышовый Кот и уныло поплёлся следом за Тиатсаалом, с трудом передвигая ноги, по колено проваливавшиеся в сугробы. В этих краях никто не ходил, и некому было протаптывать тропинки для случайных путников.

Чем дольше затягивалось путешествие, тем сильнее начинал нервничать молодой князь. С каждым днём он чувствовал, что странное ощущение в груди и ночные кошмары усиливаются, но в последнее время это стало просто невыносимо. Эйд тщетно пытался нормально уснуть. Он даже пил противные отвары, которые готовил ему Тиатсаал, но ничего не помогало. Едва Траин закрывал глаза, как в его голове мгновенно вспыхивали образы, мимолётные обрывки чьих-то видений, разговоров. Юноша различал голоса, и сначала он не понимал, чьи они. Но чем дольше вместо обычных сновидений приходили кошмары, тем сильнее Эйд начинал в них погружаться. Спустя какое-то время он к ужасу своему обнаружил, что неизвестный язык, на котором говорили голоса, становится ему понятен.

А потом Траин вдруг осознал, что существа, с которыми он говорит во сне - его братья. Но не Левый и Правый. Нет, это были совсем не сарки. Один брат был хитрым и ловким, вечно юным и забавным. Он любил подшучивать над своими близкими и друзьями, и Эйд почему-то его за это не любил. Второй брат был холодным и мрачным, слишком эмоциональным, и из-за вспышек ярости все его боялись. Все, но не Эйд. Этот брат ему нравился больше, чем тот, другой, вечно шутящий и достающий своими расспросами. Были у Траина ещё третий брат и сестра, но их он помнил смутно, словно они всегда были далеко, держались от него на расстоянии и почти не говорили. Но и их Эйд любил. Они были его семьёй, его плотью и кровью. А потом пришли другие.

На этом сны Камышового Кота постоянно обрывались. Он просыпался весь в поту, руки его дрожали так, что юноша даже не мог ждать стакан. Ему хотелось пить, но вода проливалась мимо рта, ему хотелось говорить, но голос не слушался. Лишь под утро Эйд приходил в себя и снова рассказывал Тиатсаалу видения своего ночного кошмара. Старик никогда ничего не говорил в ответ, только доставал из кармана трубку, раскуривал её и принимался мрачно и загадочно смотреть на горизонт.

Эйд не знал, почему он думал о своих снах именно сейчас, посреди пути, когда солнце пылало в зените и даже не думало клониться в сторону острых горных пиков. Но в какой-то момент Траин почувствовал, как сердце учащённо забилось в его груди, а ноги сами понесли куда-то в сторону. Тиатсаал прокричал ему что-то, но юноша не расслышал. Он пришёл в себя только возле огромной белой сосны - каждая её иголочка была покрыта инеем и сверкала в лучах полуденного солнца. Обернувшись, Эйд понял, что старик остался далеко позади, и его крики едва были слышны.