Кольгрим усмехнулся. Действительно, это было выгодно для обеих сторон. Рано или поздно Север всё равно начал бы наступление на лисье княжество. Но теперь, когда у них в руках был не только законный король всего Латаэна, но и наследник Арлока... Виктору достаточно было приказать Арбану Ковергу сложить оружие. Хотя бы ради дочери.
Кольгриму всё больше и больше начинало это нравиться. Корсаки решили поиграть с ними в политические игры? Чтож, Волки тоже умели отвечать. И в войне против Севера у Зинервы не будет ни единого шанса. Потому что убив Руэла, она, сама того не подозревая, с лёгкой руки отдала все козыри варварам. И Кольгрим теперь собирался воспользоваться ими.
***
Пламя заплясало, когда Ньёр осторожно провёл над ним рукой. Жар слегка обжёг юноше ладонь, но он не обратил на это абсолютно никакого внимания и прикрыл глаза. Ему нравилось находиться так близко к опасному, необузданному дикому огню, который в любой момент мог переброситься на висевшие рядом шторы, драгоценные ткани и дорогие ковры, устилавшие пол. Всё это было лишь мелочью, глупостями, которые не были достойны занимать время и внимание молодого короля. Огонь был способен убивать простых людей, но не его, Ньёра. Он родился из пламени. Он был пламенем.
Голодные огненные языки коснулись его пальцев, и Пеплохват не ощутил ни жара, ни боли. Словно он был одним единым с пылающей свечой. Словно это сам юноша горел, танцевал при лёгком дуновении ветерка и таял, таял от предвкушения. Сегодняшний вечер был особенный, и Ньёр не мог сказать, что он чувствовал в этот момент - страх или гордость, собственную жалость или величие. Все краски разом смешались, и осталась лишь пустота. Голодная пустота, пожиравшая его изнутри. Молодой король ощущал, как по спине пробегают мурашки. Было это от восторга, или от ужаса? Никто не знал. Даже он сам. Словно тело это вдруг стало чужим.
Лёгкий скрип деревянного пола. Ньёр, вздрогнув, обернулся, и губы его дрогнули в усталой улыбке. Моррот осторожно положил на большой стол, застеленный драгоценными тканями, его доспехи. Недолго думая, Пеплохват подошёл к ним и провёл пальцами по искусной гравировке. Две большие драконьи морды на наплечниках, распахнутые крылья, вырезанные на чёрном нагруднике. Да, он был Драконом, королём Вэлна. И теперь ему принадлежало здесь всё. Каждый уголок земли. Жизнь всех людей в его королевстве. Ньёр мог прекратить их существование, всего лишь сказав несколько слов. Мгновение - и слуги бросятся исполнять его приказание, позабыв обо всём на свете. О жалости, чести и человечности. Чувство неограниченной власти будоражило сознание Ньёра. Он мог всё. Ему подчинялись беспрекословно. Достаточно было только приказать.
Но холодный взгляд Моррота вернул юношу в действительность. С властью в руки молодого короля переходила и огромная ответственность. Все эти люди, что подчинялись ему, были не куском мяса, а его народом. Его слугами и верными подданными. Они вверили ему свои жизни, и Ньёр был обязан защищать их любой ценой. Чего бы это ему ни стоило. Деньги, честь, даже любовь - это ничто по сравнению с ответственностью, которая возлагалась на молодого короля вместе с прекрасной золотой короной.
Моррот обошёл стороной стол и уселся в кресло. При свете дрожащего пламени свечей лицо мужчины казалось ещё более мрачным и уставшим. Ньёр обратил на это внимание лишь тогда, когда Суруссу тяжело вздохнул и взял в руки бокал вина. Его вина. Всё здесь теперь принадлежало Пеплохвату. Забавно, ведь совсем недавно юноша сам был рабом этого человека.
- Тебе весело, - спокойно произнёс Моррот и сделал глоток вина. Губы его слегка скривились - здешняя выпивка князю не нравилась. Кажется, виноделы Пастака добавляли слишком много воды, чтобы алкоголь не был столь крепким. Суруссу терпеть этого не мог, потому плевался всякий раз, когда кто-то предлагал ему пастакского вина. Ньёр только пожал плечами и отпил прямо из бутылки. Ему этот вкус был вполне по душе.
- Разумеется, - пожал он плечами. - А я должен плакать или трястись от ужаса?
Моррот тяжело вздохнул. Ему, кажется, не нравился этот разговор. Но разве не он первый начал его? Ньёр не был виноват в том, что у Суруссу плохое настроение.
- Тебе весело, - повторил мужчина. - Думаешь о том, что теперь жизни всех подданных в твоих руках, и ты можешь делать с ними всё, что захочется?
По спине Пеплохвата пробежали мурашки. Он и не знал, что Моррот настолько проницательный. Или просто всё это было написано на лице молодого короля. Юноша действительно не сдерживал самодовольной улыбки, и в глазах его пылала жажда. Ньёр поспешил убрать это выражение и нахмурился.
- Какой ещё король в моём возрасте не задумается о всемогуществе и неограниченной власти перед собственной коронацией? - усмехнулся Змей, попытавшись как-то разрядить обстановку, но Моррот оставался холоден и безразличен.
- Молодой Ворон, к примеру.
Ньёр поднял на Суруссу мрачный взгляд и покачал головой.
- О боги, Моррот! - он едва сдерживал рык, так и рвавшийся из его груди. - Сколько ещё ты намерен мучить меня вопросами об Алаке?
- Пока не буду абсолютно уверен в том, что ты не наделаешь глупостей.
"Наделать глупостей" - пойти войной на Фабар. Ньёр совершенно не понимал, почему все вокруг беспокоились по этому поводу. Только самоубийца полез бы воевать с Западом, когда Корсаки в любой момент могут атаковать в спину. Нет, это было чистым безумием. Пеплохват прекрасно понимал, что у него нет особого выбора.
- Назови мне хоть одну причину, по которой я должен "наделать глупостей".
Моррот снова стал мрачен. Сделав ещё один большой глоток вина, он закрыл лицо руками и пробормотал:
- Ты многого не знаешь, Змей. Бошефаль и остальные не рассказывают тебе об этом.
- О том, что моя сестра императрица?
Ньёр усмехнулся, заметив, как изумление исказило лицо Суруссу. Неужели все вокруг думали, что он такой дурак? Люди Бошефаля были повсюду, следили за каждым шагом молодого короля и делали всё возможное, чтобы Змей оставался в неведении. Но Пеплохвату уже давно всё было известно. Неужели его дорогие князья забыли о том, что у него есть верный цепной пёс, который выполнит любой приказ? И это раньше у Ньёра была только одна Крыса. Теперь помимо Лизардиса ему служило всё Подполье. Пеплохват мог контролировать ситуацию по всему Сангенуму. Ему было известно даже то, что Делаварфы, Улвиры и Сатарны объединились, возродив давно распавшийся в результате распрей Север. И весть о смерти Руэла Сатарна дошла до молодого короля Юга раньше, чем до его князей. То, что контролировало Подполье, находилось и во власти Ньёра. Юноша даже испытывал гордость за себя - ему удалось обвести вокруг пальца самого Аякса Велиуса и заставить его служить Вэлну.
- Не стоит беспокоиться, Моррот, - Ньёр плеснул себе в бокал немного вина и принялся любоваться, как красноватая жидкость переливается при свете свечей. - У меня нет причин нападать на Фабар. Во-первых, Алак мой друг. Боги, да если бы он даже женился на моей собственной матери, я бы только поздравил его с хорошей партией. Стать шаттаром, не являясь при этом потомком змеиного рода - это достойно уважения.
- Но Эньяр...
Из горла Ньёра вырвался громкий рык, и глаза его на мгновение стали янтарными. Моррот вжался в спинку кресла и невольно поёжился.
- Я не Эньяр.
Больше не сказав ни слова, Пеплохват направился к соседнему столу и взял в руки один из наплечников. Драконья голова с распахнутой пастью, полной клыков, казалась настоящей. Даже глаза, сделанные из двух ярких рубинов, словно были налиты кровью и сверкали при свете свечей. Бронник прекрасно справился со своей работой. Надо будет отправить ему не меньше трёх сотен золотых цулонов, подумал Ньёр.
- Помоги, - приказал молодой король, и Моррот, поднявшись с кресла, направился к нему. Чёрный нагрудник с выгравированным золотым драконом защёлкнулся на боках, массивные наплечники были закреплены на плечах. В таком виде отправляться в бой, конечно, было глупо - Ньёр с большим трудом мог развернуться. Но для церемоний, таких, как коронация, эти доспехи подходили как нельзя кстати. Последним на шее был закреплён плащ. Длинная чёрная ткань, на которой сама Ламия бережно вышила золотого дракона, распахнувшего свои могучие крылья. Ньёр долго любовался вышивкой. Ему казалось, что когда он прикасался к блестящим нитям, то сам ощущал все те чувства, которые вложила его возлюбленная в свою работу, и губы его невольно растягивались в улыбке.
