Алак бросил мимолётный взгляд на Аньюн и кивнул головой. Чтож, такой вариант его вполне устраивал. Юноша принял от Га'кеона вороний плащ и передал его Небесокрылой. Девушка, смущённо улыбаясь, облачилась в накидку, и шиттарии в толпе одобрительно зашумели. Таодан же обернулся к Первому янгулу и, благодарно кивнув ему головой, обвязал чёрную ленту вокруг его правой руки — это был символ того, что шаттар доверяет хану и позволяет ему говорить и править от своего имени. Гао в ответ улыбнулся молодому Ворону и, склонив голову, отступил назад.
Каждый янгул повторил те же действия, тоже преподнёс Алаку дары и получил чёрную ленту верности шаттару. Подарки были чудесны, и Таодан не мог поверить, что такие сокровища могли храниться у кочевников. Га'шин подарил Аньюн ожерелье из жёлтых камней, а Алаку длинный ятаган, украшенный гравировкой и чёрной рукоятью, на которой были вырезаны вороны. Резьба была настолько мелкой, что юноше оставалось лишь подивиться способностям мастеров и поблагодарить янгула за столь щедрый подарок. Га'джин преподнёс в качестве подарка двух ястребов — одного для Аньюн, другого для Алака. Эти птицы у кочевников считались детьми Отца-Неба, великого божества, и должны были оберегать молодого шаттара и его супругу. Ло'ке же решил превзойти Га'джина и подарил молодожёнам живого детёныша ягуара. По словам янгула, это был котёнок той самой хищницы, что теперь служила для него накидкой. Аньюн недовольно поморщилась, но всё равно поблагодарила за столь странный подарок. Когда же очередь дошла до Ши'хе, княжна напряглась. Алак почувствовал её страх и тут же устремил взгляд на сундук, который поставил перед девушкой пятый янгул.
— Это подарок, достойный змеиной княжны, — улыбнулся мужчина, отступая назад.
Грозохвост едва заметно ощетинился, и Алак положил руку ему на голову. Нет, Ши'хе не стал бы желать вреда молодой княжне. Убить Аньюн на её собственной свадьбе, когда вокруг собрались не только тысячи фабарских, но и шиттарийских воинов равносильно самоубийству. Но что-то тревожило Таодана. Этот сундук был не простым. И, казалось, от него просто пахло угрозой.
Дрожащими пальцами Аньюн приоткрыла крышку сундука и вскрикнула. Краем глаза молодой Ворон успел увидеть шевельнувшуюся внутри живую змею — чёрную, скользкую и отвратительную. Тварь ощетинилась и громко зашипела, готовясь в любой момент броситься на княжну. Но прежде чем это случилось, Алак ударил чёрным ятаганом и отсёк рептилии голову. По толпе шиттариев пробежал изумлённый шёпот, сменившийся гробовой тишиной. Даже Ло'ке с некоторым сомнением посмотрел на Таодана. Он не ожидал, что вороний князь окажется столь решительным. Алак же, выпрямившись, устремил пристальный взгляд на Ши'хе. Грозохвост за спиной юноши ощетинился и приглушённо заклокотал.
— Браво, великий хан! — воскликнул Пятый янгул, улыбаясь как ни в чём ни бывало. — Вы только что доказали всем, что быстрее разъярённой змеи. Другие янгулы подарили вам ненужные вещи, а я подарил вам уважение и признание шиттариев.
Молодой Ворон окинул взглядом собравшихся вокруг палатки шиттарийцев. Они действительно теперь смотрели на него с некоторой заинтересованностью, а не с презрением, как раньше. Быть может, именно это спасло Ши'хе жизнь. Нахмурившись, Таодан сплюнул на землю.
— В следующий раз за такой подарок головы лишится не змея, а ты, — прошипел Алак, убирая ятаган обратно в ножны. Ши'хе, кажется, был разочарован таким ответом и, опустив глаза, отступил на шаг назад. Таодан с недовольством перевязал вокруг его руки чёрную ленту и, смерив пристальным взглядом, вернулся обратно к Аньюн. Девушка ещё дрожала — она совершенно не ожидала, что янгул поступит таким подлым образом. Теперь Алак действительно убедился в том, что Небесокрылая не могла предугадать действия этого тёмного гнусного человека.
Как только все пять янгулов получили свои чёрные ленты, настало время произнесения клятв перед новым шаттаром. Алак поднялся на ноги и, перешагнув через подушки, вышел на середину площадки. К юноше подвели Победоносного и протянули ему короткий нож с чёрным лезвием.
— Это ритуальный кинжал, — произнёс Га'кеон, встав напротив Таодана. — Обычно шаттарам дарят нового коня, но если у них уже есть жеребец, то ритуальным кинжалом ему состригают гриву, а хвост отрезают так, чтобы тот был не длиннее руки. Отрезанные волосы сжигают на костре.
Алак коротко кивнул головой. Он уже успел испугаться, что этим ритуальным кинжалом ему предстоит заколоть собственного жеребца. Но обычаи шиттариев оказались мягче, чем думал юноша. Подойдя к Победоносному, Таодан потрепал его по шее и, улыбнувшись, прошептал:
— Не беспокойся, — и стал осторожно отрезать гриву. Жеребец нервно захрапел и ударил копытом о землю, но остался стоять и терпеливо ждал, пока его хозяин закончит. Как только Алак расправился с гривой и хвостом, Га'кеон забрал состриженные волосы и, подойдя к большой жаровне, сжёг их на огне. После этого мужчина вернулся к молодому Ворону и протянул ему большое блюдце с белой краской.
— Окуните свою правую ладонь и приложите к крупу вашего коня, великий хан.
Алак послушно сделал то, что сказал ему Гао, и оставил белый отпечаток на шкуре Победоносного. После этого янгул позволил юноше сесть в седло жеребца и отошёл назад. Вернулся он уже с белой лентой. Ободряюще улыбнувшись нервничавшему Таодану, мужчина стал привязывать ленточку к уздечке Победоносного.
— Я, Га'кеон, Первый янгул и хан белого клана, клянусь в верности моему шаттару, обещаю хранить его самого и его драгоценную жену. Если конь моего шаттара падёт в бою, я отдам ему своего. Если шаттар мой окажется безоружен, я брошу ему своё копьё. Если шаттар мой погибнет из-за моей неосторожности, я немедля покончу с собой, потому что недостоин жить янгул, не сумевший защитить своего господина.
С этими словами Га'кеон привязал белую ленточку к уздечке Победоносного и, поклонившись Алаку, отступил назад. Остальные янгулы повторили то же самое, и лишь когда все они встали напротив своего нового шаттара, Таодан взял из рук Югена боевой рог шиттарийских воинов и продул в него три раза, объявляя о том, что он теперь великий хан, и кочевое войско подчиняется ему, как богу своему и хозяину.
Лишь после этого Алак перевёл взгляд на шатёр и заметил улыбку Аньюн. Девушка улыбалась, широко и совершенно искренне, и сердце от этого в груди Таодана бешено заколотилось. Мать говорила ему, что её бросало в жар и холод, в страх и ярость, когда она впервые встретила Марвина, его отца. Это была любовь с первого взгляда, невероятная страсть и неутолимое желание. Алак не испытывал этого, но его с невероятной силой тянуло к этому прекрасному цветку, дикому и непокорному, выращенному в пустыне вопреки палящему солнцу, неумолимому зною и засухе. Молодой Ворон всем сердцем ощущал, что всё это и есть та самая любовь, о которой говорила ему Эвлин. Он был по уши влюблён в змеиную княжну, как безумный мальчишка был готов исполнить каждое её желание, лишь бы снова и снова видеть эту прекрасную лучезарную улыбку на её лице. Вот и сейчас Алак широко улыбнулся в ответ своей молодой жене, чувствуя, как земля буквально уходит у него из-под ног от всех этих эмоций, захлестнувших его с головой. К реальности его вернул лишь громкий восторженный крик Грозохвоста, и юноша, рассмеявшись, соскочил с Победоносного.
— Поздравляю, мой шаттар, — прошептала Аньюн, когда юноша приблизился к ней. Её глаза изумлённо распахнулись, когда Таодан, резко наклонившись, поцеловал её. Откуда-то донёсся одобрительный гогот, но Ворон даже не обратил на это внимания и осторожно приобнял свою невесту — теперь уже молодую жену — за изящную, словно у змеи, талию.
Едва церемония закончилась, начался праздник. Прямо в поле был дан торжественный обед по случаю свадьбы, и фабарские воины вместе с шиттариями праздновали до самого утра, уже даже тогда, когда молодожёны вдруг исчезли. Появились они лишь под утро, совершенно свежие, добрые и смущённые, как маленькие дети. Празднование и пиры в открытом поле продолжались четыре дня и три ночи и закончились, только когда еды и выпивки не осталось совсем. Тогда прибывшие из дальних уголков Фабара гости заспешили по своим домам. А Алак, вместе со своим войском, остался в Биарге, ожидать следующего сражения и будущего похода в Елес. Юноше ещё многое предстояло сделать, и он понимал, что прежде чем вести шиттариев в земли Рысей, необходимо завоевать уважение и почтение этих непокорных кланов. Убитая на церемонии змея была только началом долгого и трудного пути, на который ступил молодой Ворон.
