Потерзавшись и поплакав, девушка накрутила себя, что не пойдет у родителей на поводу. Но ее беспокоил вопрос: как сказать жениху об их реакции на известие о будущей свадьбе? Теперь Серафима боялась затрагивать больную тему. Раньше она и не подозревала, что Гоша столь болезненно к этому относится. Но и не сказать нельзя — ведь уже пора готовиться к торжеству. А еще невесту тревожило — почему жених не представляет ее своим родителям? С ее папой и мамой он худо-бедно знаком, а она и в глаза не видела будущих родственников. Лишь спустя многие годы, уже после развода с Гошей, свекровь проговорилась:

- Надо было все же Гошеньке жениться на Нонночке. Да ведь Гошенька такой своенравный — считал, что Нонночка толстая, к тому же, не москвичка, говорит с акцентом. Он ее высмеивал, а зря. Нонночка вышла замуж за очень хорошего человека и теперь богатая женщина. Нам с Натаном Моисеевичем пришлось смириться с выбором сына — в конце концов, жениться на москвичке с неплохой жилплощадью лучше, чем на иногородней. Правда, среди наших знакомых были девушки-москвички из хорошей семьи, но Гошеньке и они не понравились — мой мальчик очень требовательный.

И только тогда Серафима поняла, что три с лишним десятка лет назад Гоша тоже оказался меж двух огней — родители сватали ему “подходящих” невест, а он надумал жениться на русской. На носу было распределение, и его упрямство могло обернуться нежелательными последствиями.

В то время брошенная жена Серафима Новицкая воспрянула духом: “Гоша меня так любил! Не может он перечеркнуть десятки лет нашего счастливого брака!” — и цеплялась за эту мысль с отчаянием женщины, которой остались одни воспоминания.

Но девятнадцатилетняя Сима даже не подозревала, что судьба готовит ей тяжелые испытания.

Сегодня — впрочем, как и вчера, и позавчера, и неделю назад, — Яша пребывал в скверном настроении. Из-за этой чертовой вытяжки невозможно повернуться на бок, да и лежать на спине больно — пониже поясницы ноет так, будто туда воткнули кол, и уже которую ночь не удается толком поспать. Просил врача, чтобы ему кололи наркотики, а тот, гад, разводит руками, мол, наркотиков у них нет, а даже если бы и были, он бы их не назначил — при банальных переломах не положено. Так и сказал — “банальных”! Для этого эскулапа переломы, может, и банальные, но ведь рука с ногой сломаны не у него.

- Когда меня переведут в московскую больницу? — спросил Яков, не сочтя нужным поздороваться. Еще чего! — желать здравия этому вредному докторишке! Будь он на ногах, хирург точно лишился бы здоровья.

- Когда вы будете транспортабельны, — невозмутимо отозвался Алексей Петрович.

Показалось или нет, что в его глазах опять таится усмешка? Неужели втихомолку радуется, что пациент в его полной власти? И что это за слово “транспортабельны” — будто он неодушевленный груз?!

Давно уже Яше Паршину не приходилось попадать в зависимое положение, и это бесило больше всего. И ведь ничего не поделаешь! Конечно, можно разрядки ради еще раз наорать на хирурга, да что толку! Тот опять усмехнется, пожмет плечами и молча выйдет из палаты, а он, Яков Паршин, не последний человек в этом мире, снова останется наедине со своим раздражением, сотрясая стены бессильной руганью.

- И когда это будет? — с трудом сдерживаясь, процедил пациент.

- Когда снимем вытяжение.

- Нельзя ли поконкретнее? — Яша опять начал злиться. — Через неделю, две, через месяц?

- В данном случае от меня ничего не зависит.

- А на кой хрен нужна эта чертова вытяжка? — повысил голос больной, решив, что ни к чему прогибаться под жалкого докторишку.

- Вытяжение нужно для того, чтобы можно было совместить костные отломки. — Врач был спокоен и смотрел снисходительно — мол, хоть ругайся, хоть ори-оборись, мне-то что! — твоя власть осталась за порогом больницы, а тут моя епархия.

- А почему сразу не совместили?

- Слишком большой диастаз.

“Вот гад! Нарочно говорит непонятными словами, чтобы поиздеваться! Будто я дуб стоеросовый, а он весь из себя умный!” — еще больше обозлился Яков.

- А вот одному моему знакомому, между прочим, сразу наложили гипс, — многозначительно произнес он.

- Перелом — перелому рознь, — лаконично ответил хирург, и Яша окончательно уверился, что тот и в самом деле издевается. Нет, чтобы все толково разъяснить! — отделывается короткими фразами, и ни фига не понятно. — Здесь мы делаем лишь простейшие операции. Все сложные случаи направляются в Москву.

- Почему же меня не отвезли в Москву?

- Вы меняоб этом спрашиваете? — поинтересовался врач, и Яша понял подтекст, — дескать, я тебя, мил человек, сюда не звал, а раз ты такой богатый и с претензиями — надо было раскошелиться, тебя бы отвезли в Москву и положили в крутую клинику.

“Черт, сунул бы бабок этим дебилам со “скорой”, они бы доставили меня куда надо”, - запоздало попенял себе Яков. Но Яша Паршин очень не любил платить. Какого черта! А ему кто платит?!

О том, что он фактически обжуливает коммерсантов, считающих себя его деловыми партнерами, Яков никогда не задумывался. Он считал, что работает, причем, работает мозгами, и по праву получает то, что причитается. Кто успел, тот и съел, а наивным простофилям в бизнесе не место. Не обманешь — не разбогатеешь. Все жульничают, а самые крутые ловкачи — наиболее богатые и уважаемые люди.

Яша рассчитывал хорошо поживиться на выгодном контракте с Феликсом Роговым, однако, судя по всему, пролетел мимо денег. А ведь пришлось немало потратиться, обхаживая надутого индюка Рогова: три раза мотался в Магнитогорск, а в столице снимал провинциальному воротиле гостиничный люкс, поил-кормил в ресторанах, подкладывал дорогих телок, подмазывал нужных людей, чтобы заручиться солидными рекомендациями. В общем, создавал нужный имидж и антураж, чтобы этот чертов толстяк поверил в надежность московского бизнесмена Якова Паршина. Так что убытки налицо, а ожидаемая прибыль — тю-тю. Да и остальные дела без хозяйского пригляда пойдут вкривь и вкось. “Компаньону” Вовке доверять нельзя — чуть недоглядишь, тут же начнет ловчить и левачить, может скорешиться с его давним недругом Данькой Зыряновым, и они на пару быстренько все обтяпают, пока он тут валяется в подвешенном состоянии.

Воспоминания, воспоминания…

Три года Серафима Николаевна Новицкая боролась с воспоминаниями, даже спрятала все фотографии. Но будто назло, то какая-то памятная вещь попадется под руку, то позвонит приятельница, с которой не виделись несколько лет, и пригласит их с мужем на семейное торжество, и приходится на ходу соображать, — соврать ли, сказать ли правду или без объяснений вежливо отказаться.

Сейчас Серафима решила не загонять свои воспоминания в дальние уголки памяти. Может быть, лучше все снова тщательно проанализировать и найти в прошлом те мелкие детали, которых она не замечала, но которые явились зародышем драматического будущего?..

…За две недели до свадьбы Симины родители, до этого объявившие ей бойкот, пригласили дочь для разговора.

- Если ты решила бесповоротно, то мы примем участие в расходах и придем на свадьбу, — вздохнул папа. — Никого из родных не приглашаем, потому что для нас это событие отнюдь не радостное. Для нас унизительно не то, что ты выходишь замуж за Георгия, а то, что тебе наплевать на наше мнение. Никакой срочности в столь поспешной свадьбе нет. Мы с твоей мамой встречались три года и поженились только тогда, когда мне дали комнату.

- Но у Гоши в июне распределение! — возразила Серафима.

- Ах вон оно что… — Родители переглянулись. — Значит, Гоше важно жениться именно на москвичке…

- Ну почему вы во всем видите корысть! — вскричала строптивая дочь.