Владельцы дилижансов‚ перевозившие пассажиров из города в город‚ объявили войну железной дороге. Поездка у них стоила в два раза дешевле‚ но тратили на дорогу больше времени‚ да и сама дорога была такой‚ что ныли потом все кости. Они понижали цены‚ разрешали детям ездить бесплатно‚ но это было уже не их время‚ и не им было тягаться с прогрессом. В Первую мировую войну турки реквизировали железную дорогу‚ так как она принадлежала врагу – французской компании‚ часть путей разобрали для военных нужд и взорвали мосты при подходе британских войск. Англичане восстановили дорогу‚ расширили ее до европейских стандартов‚ и снова пошли поезда из Яффы в Иерусалим и обратно. Ходят они по тому же пути и останавливаются на тех же станциях по сей день.

5

Яффа – один из древнейших городов на этой земле: это имя упоминается в египетских иероглифах в шестнадцатом веке до новой эры. Во времена царя Шломо в Яффскую гавань приходили корабли со строительным материалом; пророк Иона сел в Яффе на корабль‚ "чтобы убежать в Таршиш от Господа"; во втором веке до новой эры местные жители–язычники утопили в море "двести иудеев с их женами и детьми"‚ а за это Иегуда Макавей "пошел против скверных убийц братьев его‚ зажег ночью пристань и сжег лодки‚ сбежавшихся туда умертвил". Город принадлежал знаменитой царице Клеопатре‚ принадлежал не менее знаменитому царю Ироду‚ находился под властью римских прокураторов.

В седьмом веке новой эры Яффу захватили арабы‚ в двенадцатом веке – крестоносцы‚ у которых Салах–Ад–Дин отвоевал город; в 1170 году путешественник Биньямин из Туделы застал в Яффе одного лишь еврея‚ по профессии красильщика. В яффском порту высаживался на берег Ричард Львиное Сердце со своими рыцарями во время Третьего крестового похода; в шестнадцатом веке город заняли турки; в 1799 году войска Наполеона обстреляли Яффу из пушек и взяли приступом‚ несмотря на героическую защиту местного гарнизона. Потом город захватил египетский султан‚ затем снова вернулись турки: каждый новый завоеватель непременно разрушал Яффу или часть ее‚ но жители всякий раз восстанавливали разрушенное‚ чтобы через несколько поколений увидеть под стенами города очередного завоевателя.

В своих путевых заметках Хаим Хисин описал Яффу конца девятнадцатого века‚ – перескажем вкратце его рассказ‚ сохраняя‚ по возможности‚ стиль автора. Живут в городе‚ сообщал Хисин‚ примерно семнадцать тысяч человек‚ из них пять тысяч европейцев и евреев. Точно никто не знает‚ сколько в Яффе народа‚ и хотя существуют метрические книги‚ но они ведутся безалаберно‚ вполне по–турецки. Да и чего это араб пойдет засвидетельствовать‚ что у него родился сын или умер брат? Разве ему из этого выйдет какая–нибудь польза? И зачем ему без крайней необходимости лезть на глаза полиции? Да и сама эта перепись‚ это счисление людей‚ как животных‚ не по душе восточному человеку.

Город Яффа производит впечатление чего–то хаотического. Улицы грязные‚ скверно вымощены‚ устланы апельсиновыми‚ лимонными‚ арбузными корками‚ кожицей гранатов‚ кухонными отбросами‚ тряпками‚ разбитой посудой. И в этой каше копошатся и спят собаки‚ самые отвратительные на свете‚ запачканные‚ ленивые и косматые; ни перед кем они не встанут‚ всякий их обходит – и араб‚ и европеец‚ и степенный верблюд‚ и юркий ослик. Часто на мостовой растянута сырая кожа‚ нарочно для того‚ чтобы ее топтали. Взад и вперед шныряют мальчуганы: одни собирают апельсиновые корки‚ другие ловят ваши ноги‚ чтобы почистить ботинки и заработать за это копейку. Вдруг перед вами‚ на уровне головы‚ появляется колыхающаяся масса. Вы едва успеваете уклониться от страшного удара‚ и мимо вас проходит верблюд с двумя ящиками на спине. А за ним степенно следует второй‚ третий‚ все нагружены мешками‚ бочками‚ и вы выказываете чудеса ловкости‚ беспрестанно нагибаясь и извиваясь‚ чтобы эта напасть благополучно прошла над вашей головой. Следом за верблюдами‚ запрудив улицу‚ мчатся на вас несколько десятков ослов. Тяжелые мешки пшеницы‚ кажется‚ вот–вот раздавят этих мелких животных. Только пронеслась эта орда – вновь крики‚ и перед вами носильщик‚ согнутый под тяжестью ноши. Он идет медленно‚ босые мускулистые ноги ступают тяжело‚ на спине огромный мешок пшеницы. Поистине эти носильщики поднимают больше лошади: тяжесть в восемь пудов для них обыкновенна‚ но они носят по десять и по двенадцать пудов из одного конца города на другой.

Вот едет на чистокровной арабской кобыле французский консул. Вот шагает местный негоциант–европеец в пробковой английской шляпе‚ с зонтиком над головой‚ в полушелковом желтом костюме‚ в легких ботинках из серого полотна. Вот слепой факир пробирается от лавки к лавке с длинным посохом в руке‚ и вдохновенно закатив беловатые зрачки‚ сладко распевает стихи из Корана: "О, верующие! Творите милостыню из лучших вещей‚ которые вы приобрели!.. Вы не достигнете совершенного благочестия‚ пока не станете давать милостыню из того‚ что больше любите!" Вот немка–колонистка в простом ситцевом платье‚ с корзинкой в руке‚ верхом на ослике едет на базар за покупками. Они останавливаются возле посудного магазина‚ и немка начинает выбирать тарелки. Вы думаете‚ она слезла с ослика? К чему? Здесь магазины не так устраиваются‚ чтобы в них входили. Помещения большей частью маленькие‚ окон не бывает‚ вместо двери – зияющее отверстие на всю ширину фасада лавки‚ на ночь запирающееся ставнями. На полу‚ на полках‚ на ящиках выставлены товары‚ а позади них на цыновке‚ поджав ноги‚ без обуви сидит хозяин. Покупатель стоит на улице‚ а продавец отвешивает‚ получает деньги‚ не вставая‚ ибо в своей маленькой лавочке он может достать всё‚ сидя на месте. Мастерские тоже не имеют закрытых помещений: ремесленник работает на виду у всех‚ довольствуясь самым ничтожным заработком‚ да и что ему нужно? Несколько маисовых лепешек‚ пяток луковиц или на копейку простокваши – и он сыт. Араб конкурирует с европейским ремесленником не качеством своей работы‚ но образом жизни‚ а потому он непобедим.

Вот мы выходим на базарную площадь: феллахи‚ верблюды с грузом‚ ослики с корзинами фруктов‚ овощей и кур – всё это галдит‚ ржёт‚ ревет‚ опрокидывает друг друга‚ торгуется‚ поет‚ ругается‚ молится. Цирульники под открытым небом бреют мусульманские головы и затылки‚ не намыливая их‚ но хорошенько натирая водой. Собаки устроили на базаре свой клуб. Усталый феллах спит самым преспокойным образом посреди площади; ему нет дела до этой шумной толпы‚ не страшны ему ни скачущие всадники‚ ни мелькающие подковы‚ ни дилижансы с повозками: все мы во власти Аллаха. Кругом груды дынь‚ арбузов‚ апельсинов‚ лимонов‚ гранатов‚ винограда‚ персиков‚ райских яблок‚ винных ягод‚ фиников‚ баклажан‚ помидоров. А в лавчонках! Лотки с лепешками сыра‚ который хранится в кувшинах‚ облитый крепким рассолом. Широкие глиняные миски с излюбленной простоквашей. Миски не покрыты‚ и туда‚ конечно же‚ навевается пыль и нечистоты‚ но араб невзыскателен. В центре густой толпы‚ на возвышении‚ стоит полуевропеец с черными густыми волосами и бородой‚ с горящими‚ как уголь‚ глазами. Он нараспев что–то выкрикивает‚ в его руке склянки с баночками: это странствующий лекарь. Толпа жадно прислушивается к описанию чудесной силы этих таинственных пузырьков‚ помогающих от всяких болезней‚ излечивающих бесплодие‚ мужское бессилие‚ защищающих от гибельного дурного глаза‚ и потому многие спешат запастись драгоценными средствами.

С наступлением сумерек Яффа принимает иной вид. Лавки запираются довольно рано. Улицы постепенно пустеют. Где–то там‚ позади лавок‚ за этими мрачными стенами и наглухо затворенными окнами верхних этажей‚ наверное‚ светло. Правоверные отдыхают там после трудов‚ ужинают или раскуривают трубки; молча‚ сосредоточенно‚ с султанским величием они принимают прислуживания домочадцев‚ равнодушно взирая на обычную конкуренцию своих жен. Но снаружи ничего этого не видно‚ очень редко попадается освещенное окно квартиры европейца. Улицы темны; изредка слышны шаги патруля или ночных сторожей‚ которые еще недавно забирали каждого‚ кто ходил без фонаря. Восточный человек крайне подозрителен в темноте. Зачем кому–то понадобилось ночью оставить свой дом и расхаживать по улице без фонаря‚ словно опасаясь‚ что его приметят? Тут что–то неладно‚ явно дурной замысел. Днем – бегай‚ хлопочи‚ бейся сколько угодно‚ а к вечеру всё должно успокоиться‚ вечер принадлежит исключительно тебе и твоему семейству‚ – не оставляй без особой надобности свой дом. Но вот‚ наконец‚ всё затихает. Ночная тишь не нарушается ничем. Не умолкает только вечный ропот моря‚ которое одно не спит‚ не знает покоя...