– Сразу замечу – мне не нравится этот термин! От него за версту разит мутантофобией.

– Даже так?

– Рассуждая вульгарно, если есть «высшие», значит, большинство оказывается «низшим»? Отсюда вытекает непонимание, даже неприятие… Отсюда рукой подать до злобной клички «упыри»!

– Хм-м… А какое бы название вы предложили взамен?

– Думаю, наиболее точный термин – «креативный класс»…

Я вздохнул. Возникло сильное желание вскочить и вырубить на хрен «зомбоящик». Но я знал, что тогда сон точно убежит, развеется без остатка. И опять полдня придется бродить с тяжелой головой.

«Нервы – ни к черту…»

– … хотелось бы пояснить термин. Все мы знаем, какую особую роль сыграли Сумерки в становлении современной посттоталитарной России…

– Андрей, а как вы относитесь к точке зрения, что Сумерки до сих пор продолжаются?

– Вздор! Они длились максимум год-два. А может – и считаные месяцы. И сейчас, вот уже полтора десятилетия, мы живем в практически нормальной стране.

– Но ведь… миллионы погибли? И до сих пор слабо заселенными остаются целые районы…

– Знаете, все эти разговоры о какой-то трагедии отдают дешевым популизмом! Ведь кто умер в первую очередь? Те, чей организм был ослаблен алкоголем, бездельники, люмпены, неспособные реализовать себя в условиях здоровой конкуренции. Страна и мир избавились от балласта. Разве это плохо?

– Ну, конечно, если смотреть так…

– А по-настоящему деловые, инициативные личности получили колоссальные возможности для самореализации. И дело не только в изменениях на генном уровне, куда важнее – переворот в общественном сознании. За эти годы почти удалось побороть вредный предрассудок о том, что каждый от рождения имеет право на жизнь. Нет, господа ортодоксы, это право еще надо заслужить!

– То есть вы считаете, подобные вопросы должен регулировать свободный рынок?

– Именно! Жизнь – такой же товар. И всякие искусственные ограничения, связывающие энергию креативного класса…

– Выключи его! – процедил Ромка в соседней комнате. – А то я разобью телевизор.

Кид хмыкнул. Приглушил звук и переключил на другой канал.

– …успешно продолжается спецоперация в Серпуховском районе. Благодаря эффективным действиям сотрудников МЧС только за последнюю неделю удалось расчистить от фиолетовой плесени не менее десяти квадратных километров…

– Вранье! – откомментировал Кид.

А телевизор в соседней комнате продолжал бодрым голосом диктора:

– …Наши доблестные бойцы ОКАМа[2] на деле доказали готовность исполнить план президента. Подмосковье будет безопасным! С начала операции уже успешно ликвидированы тридцать восемь псевдоволков, один потрошитель и два живоглота…

– И кто в это поверит? – горячился Кид. – Доблестные брехуны! Два живоглота…

– Ну, может, и не врут, – осторожно допустил Ромка. – Говорят, после того как потрошитель напал на кортеж губернатора, со всей области согнали бойцов…

– Не в этом дело! Это ж тебе не псевдоволков мочить.

– Псевдоволки – тоже не кролики… – судя по голосу, Ромка усмехнулся.

– Да знаю. В свое время завалил их больше, чем ты монстров в «Кровавом тумане». Даже из «АКМ» бывает не с первой очереди.

«Можно и из пистолета… – подумал я, опять проваливаясь в сон. – Даже с одного патрона…»

…Огромное тело еще трепыхается. Когти загребают землю. Но мутноватый зрачок уже невидяще застыл.

Андрюха Демин первым осмеливается подойти ближе. Пинает убитого псевдоволка ногой. А тело зверя вдруг оживает – мощные лапы будто подбрасывают мутанта в воздух, и страшная, похожая на крокодилью пасть клацает зубами в сантиметре от удирающего Андрюхи.

Мы мчимся без оглядки, проламывая чахлые кусты.

Но раненый зверь не отстает.

Мы чуем тяжелую поступь, а сами замедляемся с каждым шагом – ноги вязнут в раскисающей под дождем земле.

И патронов больше нет!

– Туда! – кричит Андрюха, указывая во мглу сумерек, – сквозь дождевую пелену там едва различимо освещенное окошко.

– Нет! – вскрикиваю я от ужаса, – Не надо!

Только не туда!

…Красноватая тьма колыхнулась вокруг. «Не надо! – болезненная вспышка в мозгу. – Пожалуйста, не туда!»

– Куда не туда? – удивился Ромка. И я понял, что говорю вслух.

Открыл глаза. Сел на кровати, успокаивая часто колотившееся сердце.

«Всего лишь сон…»

Причуды усталого сознания. Ведь наяву было не так.

А в соседней комнате по-прежнему бубнил телевизор:

– …Новая волна мирового кризиса уже на подходе. Прошло время популизма! И потому не может быть иных критериев, кроме экономических. Общество должно осознать, что слабость нам не по карману. Тот, кто слаб, не должен рассчитывать на жалость…

Я вскочил с кровати. Шагнул в соседнюю комнату, вырубил телевизор и швырнул пульт в открытое окно.

– Эй, ты чего? – возмутился Кид.

Я не ответил.

Вышел из дома и захлопнул за собой дверь. Тяжело опустился на согретые солнцем ступеньки крыльца.

Октябрьское утро удивительно погожее – ни единого облачка. Бабье лето в разгаре. На улице даже теплее, чем в доме… Сад совсем зеленый, зато на ветках – красные яблоки. Сидеть бы на солнышке и всем этим наслаждаться.

Отчего ж я, будто наяву, вижу давний промозглый день? Я что, до самой смерти обречен вспоминать это?

Чья-то рука легла мне на плечо.

Я вздрогнул, повернул голову.

Ромка глядел на меня внимательно и встревоженно:

– Опять приснился кошмар – да, Глеб?

Он присел рядом на ступеньку крыльца.

Я не ответил, молча рассматривая кружившуюся на ветру паутинку. Говорить не хотелось. Хотелось выпить граммов двести «сталкеровки»[3] и опять провалиться в забытье…

Ромка шмыгнул носом:

– Мы тоже все на нервах. Целую неделю тут кантуемся…

– Шесть дней, – сухо уточнил я.

– Глеб, а вдруг она уже не приедет?

– Что? – я повернул голову и внимательным взглядом смерил его исхудалое лицо. – То есть как не приедет?

– Вдруг… Настя решила не идти против своих?

Я стиснул зубы. Отвел глаза и выдавил – спокойно, как мог:

– У тебя что, после ранения башку переклинило? Каких еще «своих»?

– Ну, бог знает…

Я сгреб его за футболку и хрипло зарычал в самое ухо:

– Мы для нее – свои! Понимаешь?! Мы!

Сзади жалобно скрипнули половицы. Я хмуро оглянулся. На пороге стоял Кид, прислонившись к дверному косяку, засунув руки в карманы потертых джинсов. Солнечные зайчики сверкали на бляхе ремня, а его владелец мрачно рассматривал нас с высоты своего почти двухметрового роста.

Наконец не выдержал и сухо озвучил:

– Что вы с ума сходите, ребята?

– Нормально, – процедил я, выпуская Ромкину футболку. И отвернулся.

На самом деле – мне было стыдно.

Ладно, Ромка – он-то совсем зеленый, на пять лет младше, до этого никогда не попадал в серьезные передряги.

А я… Какого лешего устраиваю сцены?

Подумаешь, ляпнул он глупость – почему меня это так задело?

Нервы расшалились? Или он вслух произнес то, о чем я сам боюсь даже подумать?

К дьяволу!

Я не параноик.

Есть масса других, разумных объяснений…

Шесть дней назад Настя должна была явиться в это чертово заброшенное село. Но вполне могло статься, что она понадобилась в ином месте. Мало ли какие планы у командования Невидимой Армии? Такой ценный человек всегда нарасхват. Особенно если учесть, что она – не совсем человек…

Вон и Кид говорил, что все будет в порядке. И если бы случилось что-то экстраординарное, нам бы давно дали знать – связь-то у нас есть!