Гитлер распахивает окно и видно, как мимо рейхсканцелярии, под конвоем наглых эсэсовцев проходят русские пленные. Оборванные, избитые, крайне изнуренные, идут они, связанные друг с другом. Когда один из них падает, другие, не смея остановиться, должны тащить его за собой.

В группе, в первых рядах, идет Наташа Румянцева. Это не та прелестная, тонкая, изящная девушка, которую мы знали до войны, а другая, ожесточенная, огрубевшая, постаревшая.

— Должно быть, это рейхстаг. Вот оно фашистское знамя, — говорит Наташа.

Массивные здания, войска, самодовольная толпа — все вместе создает картину необычайной, помпезной торжественности.

С ненавистью разглядывая вражескую столицу, проходят, шатаясь, советские пленные.

— Радуются, сволочи! Празднуют!.. Москву, говорят, взяли… — произносит девушка, идущая рядом с Наташей.

— Неправда это! Не может этого быть! — шепчет Наташа.

Гитлер отворачивается от окна со словами:

— Эти рабы получат крепких немецких хозяев. Однако пора, господа, от комплиментов переходить к деловой помощи.

Турок щелкает шпорами:

— Я жду решения Анкары не позже завтрашнего дня.

Испанец щелкает шпорами:

— Я жду исторических директив генерала Франко сегодня вечером…

Гитлер выходит в приемную. Дежурные вытягиваются перед ним.

— Иодль, какие вести с фронта? Неужели мои войска еще не вошли в Москву?

— Войска утомлены бесконечными боями. Перед последним ударом нужна передышка. Надо думать, русские дешево не отдадут Москвы, — докладывает генерал Иодль.

Гитлер перебивает его:

— Что? Вы говорите глупости. Русской армии нет, я ее уничтожил, кто может сопротивляться? Кучка сталинских фанатиков? Я приказал взять Москву седьмого ноября, то есть сегодня.

Он нервно бегает по комнате.

— Поймайте Москву!

Рука Геринга у приемника.

Слышен спокойный голос Сталина:

— За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!

— Что это? — истерически-визгливо спрашивает Гитлер, брызгая в лица окружающих слюной, которую они не смеют стереть. — Это что такое?

— Это Сталин, мой фюрер! Там, кажется, парад на Красной площади, — растерянно отвечает Геринг.

— Каким образом парад? Москва при последнем издыхании, она уже в моих руках!.. Немедленно тысячу самолетов! Чорт бы вас всех побрал! Тысячу самолетов в воздух — и на Москву!

…Взлетает в воздух множество самолетов. В небе толчея голосов:

— Форвертс!.. Хайль Гитлер!.. Нах Москау!.. Вася, бери второго!.. Сережка, нет патронов, иду на таран!.. Хох… Молодец, Сережка, молодец!.. Нах Москау… Иван Васильевич, заходи справа!.. Форвертс, форвертс!.. Жги, жги!.. Не жалей!..

НИ ОДИН НЕМЕЦКИЙ САМОЛЕТ НЕ ПРОРВАЛСЯ К МОСКВЕ.

На мавзолее Сталин спокойно заканчивает историческую речь:

— Под знаменем Ленина — вперед, к победе! И войска с Красной площади идут на фронт.

Снежные поля Подмосковья усеяны разгромленной немецкой техникой, трупами.

НИ ОДИН НЕМЕЦКИЙ ЗАХВАТЧИК НЕ ПРОШЕЛ К МОСКВЕ.

Кабинет Гитлера.

Гитлер в темном эсэсовском мундире, плечи которого густо усыпаны перхотью, неистово кричит на Браухича:

— Ничтожество! Я сделал из вас фельдмаршала не для того, чтобы вы проиграли так отлично начатую войну…

Вблизи огромного письменного стола стоят Геринг, Геббельс, Борман и военные: Браухич, Кейтель, Иодль, Рундштедт, фон Бок и начальник генерального штаба Гальдер.

— Мой фюрер, если мы вспомним вещие слова великого Фридриха, предостерегавшего от вторжения в Россию… — спокойно говорит Браухич.

— Я не хочу вспоминать вашего Фридриха!

— Также и Бисмарк предостерегал не итти на Восток.

— Я не знаю, что завещал вам Бисмарк, я знаю, что начертал вам я! На моем знамени одно слово: «Вперед!» Вы не читали «Майн кампф»!

Браухич, обменявшись быстрым взглядом с генералами, говорит:

— Мой фюрер, на Востоке наступило некоторое затишье, и я считал бы необходимым воспользоваться им…

— Да, да… воспользоваться непременно, это хорошо, — соглашается Гитлер. — Что предлагаете?

— Воспользоваться как можно скорее, мой фюрер, и оттянуть наши армии из России…

— Что?

— …хотя бы на линию Березины, чтобы подготовиться к весеннему удару.

— Вы в своем уме, Браухич, или вас пора уже отправить в сумасшедший дом? Оттянуть армии из России? Стоило начинать войну!

— Война с Россией, мой фюрер, — это такая война, которую знаешь, как начать, и не знаешь, как кончить, — настаивает Браухич. — Вы обещали нам, мой фюрер, политический распад Советского государства — только это и вело нас в поля России. Но распада нет, мой фюрер, я сказал бы, — наоборот… Воевать придется долго, и воевать надо серьезно.

— Браухич, замолчите! В моих руках вся индустрия Европы, все ее жизненные ресурсы. В Америке деловые круги поддерживают нас. Вы понимаете, кулак какой силы я занес над этой азиатской страной, уже потерявшей цвет своей армии? Что может устоять передо мной?.. Это зима задержала меня, а не русские. Зима! И вы, Браухич, маловер и трус…

— Не зима нас задержала, мой фюрер, а…

Гитлер сжимает кулаки:

— Браухич, вы изменник!.. — истерически кричит он. — Дезертир!.. Победа мной указана и должна быть добыта!

Гитлер, беснуясь, бегает у стола, внезапно останавливается, обращается к Рундштедту:

— Рундштедт, примите главное командование.

Р у н д ш т е д т. Мой фюрер, я не могу принять вашего назначения… Воевать с Россией — это безумие. Если мы не могли победить ее в 1914 году, когда она была отсталой и зависимой, то тем более мы не сможем добиться успеха сейчас.

Г и т л е р. Это еще что?

Р у н д ш т е д т. Стратегический план германского командования на Востоке потерпел крах.

Г и т л е р. Ах, вот как! Заговор?.. Отлично… Я, я научу вас, как следует воевать… Я возглавлю армию… Кейтель!.. Будете со мной… Доктрина молниеносной войны изложена в моей книге, надо только уметь читать…

После короткой паузы он продолжает:

— Коммунизм — враг не только Германии… Мы — авангард. Мы нужны и Англии и Америке. Неужели вы серьезно думаете, что Черчилль искренне держит сторону Сталина? Вы, господа генералы, травмированы Россией, хотя находитесь на русской земле. — Сжимает кулаки. Лицо наливается кровью. — Собрать все, что можно. Выжать Европу, как лимон. Итальянцев, румын, венгров — всех в огонь. Кликнуть клич в Испании, во Франции, в Швеции, Турции… Крестовый поход! Я возглавлю… В Лондоне и Вашингтоне должны понять, что я делаю их дело. Вы слышите меня? Их дело!..

Он шатается от кликушеского возбуждения. Геббельс подобострастно, соболезнующе обращается к Гитлеру:

— Вы устали, мой фюрер, вам следует отдохнуть.

— Да, конечно, мой фюрер, — вторит Геринг.

— Да, да, — Гитлер трет лоб. — Я должен отдохнуть…

Будуар Евы Браун.

Золотистые волосы, убранные, как драгоценность, кукольно красивое лицо, не омрачаемое ни единой мыслью, изящные руки в кольцах…

Такова Ева Браун.

Гитлер устроился напротив нее, жуя пирожок, и его полный восторга взгляд не может оторваться от Евы.

Большое удовольствие, которое он получает, наслаждаясь пирожками и разглядывая свою любовницу, мало-помалу успокаивает его. И все же он время от времени возвращается к мрачным мыслям.

— Успокойся, Адольф, — мягко говорит Браун.

Он улыбается, кладет голову на ее колени.

— Знаешь, Ева, я в конце концов разрушу Москву! Если бы не зима, я был бы уже в Москве, но я еще буду в ней. Я! — произносит он страстным шопотом и продолжает жевать пирожок.

— Конечно, милый, ты все можешь, — она стряхивает перхоть с его мундира и перебирает рукою волосы. — Ты должен ежедневно мыть голову тем эликсиром, что я тебе дала. Покажи ногти! Ай-ай-ай! — и, вынув из волос шпильку, начинает чистить ему грязные ногти.