В комнату экспедиции, запыхавшись, входит Александров.
— Райнис, ты не знаешь, номер готов?
Райнис на мгновение прерывает беседу с поэтами.
— Да, почти…
Александров быстро идет дальше, к лесенке.
Райнис снова строго смотрит на Юлиуса.
— Если ты хочешь писать о боевиках, то будь среди них, иди ними.
Александров, торопливо шагая но лесенке в наборный цех, громко спрашивает:
— Товарищи, номер не спущен в печать?
Букс поднимается со стула с гранками в руках.
— Нет еще… последняя верстка.
Обращаясь ко всем, кто собрался в наборной, Александров восклицает:
— В Риге началась всеобщая забастовка! Рабочие с оружием вышли на улицы!
В ответ раздаются дружные возгласы:
— Ура!.. У-р-ра!.. У-р-р-ра!..
Главный редактор с восторгом говорит:
— Сейчас мы его наберем!
Старый метранпаж почти в отчаянии.
— Мы никогда не выпустим этот номер…
Александров резко возражает:
— Наоборот. Мы должны выпустить его немедленно!
Секретарша с беспокойством спрашивает:
— А где стихи Райниса?..
Она подходит к лесенке и кричит:
— Райнис!.. Райнис!.. Ты задерживаешь номер!
Райнис уже в дверях.
— Иду…
Где-то вблизи раздается выстрел… за ним следует дробная частая перестрелка…
Все устремляются к окнам.
Райнис одним духом спускается по лесенке.
— Что случилось?..
Он тоже подбегает к окну и распахивает его.
— Ну, что, друзья… Настал и в Риге наш день!
Перестрелка слышится все сильнее и ближе.
Абелите вскакивает на табурет возле окна.
— Где это стреляют?
Александров с торжеством в голосе отвечает:
— Это боевики разгоняют полицию!
По большой площади проходит огромная демонстрация. Над толпой реют красные знамена, колышутся плакаты и лозунги. Впереди идут боевики с ружьями через плечо.
Рабочие колонны поют песню на слова стихотворения Райниса «День страшного суда», которое он огласил на суде вместо своего последнего слова…
Горячих много
Замрет сердец,
И много смелых
Сразит свинец.
Задушит многих
Ночной кошмар,
Пока взовьется
Из искр пожар.
Погибнут сотни,
Но вместо них
Немало тысяч
Придет других.
Замолкнет голос,
Но в тот же миг
Другие десять
Подхватят крик,
Пока взметнутся
Холмы, поля, —
И каждым камнем
Взревет земля!
Райнис стоит возле открытого настежь окна наборной. Ветер треплет его волосы, раздувает рубашку на груди.
К нему вплотную подходит Александров.
— Ты слышал, Райнис?.. Они идут с твоей песней.
Райнис, не отрываясь, смотрит на грозные колонны демонстрантов.
— Вот ради такого дня стоило прожить жизнь!..
Все больше ширится, все громче звучит песня за окном:
…Все загрохочет
И там и тут,
И вздрогнут зданья
И упадут.
Дворцов и башен
Вам не сберечь, —
Их сбросят скалы
С могучих плеч.
В горах защиты
Вам не найти.
И горы местью
Грозят в пути!..
Райнис и Александров, обнявшись, слушают. Но неугомонный метранпаж и сейчас не оставляет поэта в покое:
— Райнис, а где же стихи?
Райнис с трудом отрывается от окна.
— Стихи?.. Стихи не задержат номер…
Он ищет глазами Абелите.
— Абелите, на чем мы остановились?
Абелите достает из кармана сложенный листок.
— Вот…
Так не останется, так оставаться не может.
Глупо надеяться, что пронесется вода…
Райнис на мгновенье закрывает глаза.
— Передавайте прямо в набор…
…Реки спадут, иссякая, и день будет прожит?
Так же, как прежде?.. О, нет, никогда, никогда!..
Абелите стоит возле пожилого наборщика и тихо повторяет вслед за Райнисом:
…Реки спадут, иссякая, и день будет прожит?
Так же, как прежде?.. О, нет, никогда, никогда!..
На фоне песни вдохновенно звучит голос поэта:
…Пусть крепок лед и пускай он усилия множит:
Сердце, что рвется к свободе и жизни, — сильней!
Так не останется, так оставаться не может,
Все переменится в мире до самых корней!
20
В приемной барона фон Мейендорфа собираются высокопоставленные чиновники и крупные фабриканты. Здесь человек тридцать.
Некоторые сидят на низких кожаных диванах, иные прогуливаются группами по два-три человека. Все они с беспокойством чего-то ждут.
У окна стоит сильно располневший Вимба, беседуя с известным «знатоком» культуры помещичьего земледелия профессором Мюллером. У обоих подавленный, напуганный вид.
У выхода на большую лестницу, возле фигуры рыцаря в латах, пытается примоститься дряхлый судейский чиновник, который председательствовал на процессе Райниса. Его о чем-то спрашивает низенький полный банкир с прищуренными, беспрерывно бегающими глазками.
За окном раздаются ружейные залпы.
Банкир беспокойно посматривает на дребезжащие стекла, судья незаметно мелко крестится.
Снизу по лестнице, быстро семеня ножками, поднимается Ангелов — управляющий канцелярией барона.
У него в руках целая пачка телеграмм.
Несколько солидных коммерсантов во главе с Вимбой немедленно устремляются навстречу Ангелову.
Вимба загораживает управляющему канцелярией дорогу и нетерпеливо спрашивает:
— Ну, как?.. Что слышно, господин Ангелов?
Ангелов быстро тараторит:
— В Москву прибыл на усмирение Семеновский полк… В Санкт-Петербурге стачки… Всюду стачки.. Всюду, всюду стачки… Разрешите пройти, господа…
Он с большой ловкостью пробирается между важными особами, запрудившими приемную, и исчезает за дверью кабинета Мейендорфа.
За окнами продолжается оживленная перестрелка. Выстрелы раздаются где-то совсем близко.
Судейский чиновник наклоняется к банкиру и завистливо произносит:
— В Петербурге стоит лейб-гвардия!.. И драгуны!..
Банкир полон негодования.
— В Москву, говорят, уже прибыли… А у нас, как всегда, одни обещания!.. Где генерал Орлов — спрашиваю я?
На лестнице появляется красивый офицер в жандармском мундире. Это Королев, давно уже произведенный в подполковники. Приобретя с годами некоторую солидность, он не спеша взбирается по ступеням.
У входа в приемную его окружают плотным кольцом. Низенький банкир нервно вскрикивает:
— Господин Королев?..
Жандармский офицер высоко поднимает телеграмму, зажатую в белой перчатке.
— Из Царского Села!.. Позвольте, господа…
Перед ним почтительно расступаются, давая дорогу.
Слышатся взволнованные голоса:
— Пропустите… Дайте дорогу, господа… Отойдите…
Кабинет Мейендорфа. Заметно постаревший барон мечется из угла в угол, по своей привычке измеряя шагами пушистый ковер. Входит Королев и встает навытяжку..
