— Алеша! — раздается вдруг крик.
Их обступают.
— Вернулся?.. Иванов Алеша вернулся… живой.
— Нет, я еще не вернулся… Я еще иду на запад…
Он останавливается, чтобы спросить о Наташе.
— Мне ничего не скажете?
Все молчат. Только одна старуха говорит:
— Мы тебя считали погибшим, Алешенька, а ты жив… Может, и с хозяйкой твоей так же получится… Дай тебе господь счастья!
Иванов машет рукой и догоняет товарищей.
В небе мощный рокот бомбардировщиков.
Пленный фашист поднимает голову. Иванов говорит ему:
— Знаешь, куда летят? На твой Берлин, на Унтер ден Линден! Чувствуй… Мы люди не жадные — что вы нам, то и мы вам. Получите сполна!
Навстречу им движутся танки. Вся земля покрывается танками, орудиями, конницей, пехотой. В воздухе бомбардировщики, штурмовики, истребители. На экране наплывом появляется карта военных действий, на которой оживают стрелы, указывающие пути наступления советских войск, разрезающие фронт противника.
Слышен голос диктора:
Советские войска с двенадцатого января перешли в наступление на фронте от реки Неман до Карпат протяжением семьсот километров. Войска генерала Черняховского вели наступление на Кенигсберг. Войска маршала Рокоссовского, действуя по северному берегу Вислы, отрезали Восточную Пруссию от центральной Германии. Маршал Жуков двигался южнее реки Вислы на Познань. Маршал Конев — на Ченстохов — Бреслау. Генерал Петров преодолевал Карпаты. Генерал Толбухин вел бои в Венгрии. Генерал Малиновский — в Словакии.
Генерал Антонов докладывает у карты военных действий на исторической Крымской конференции.
ШЛА ИСТОРИЧЕСКАЯ ЯЛТИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ.
Открывается весь зал Ливадийского дворца, где за большим круглым столом сидят товарищ Сталин, товарищ Молотов, Рузвельт, Черчилль, их советники и референты.
Все внимательно слушают.
— Вследствие неблагоприятной погоды эту операцию предполагалось начать в конце января, — говорит генерал Антонов, — однако ввиду тревожного положения, создавшегося на Западном фронте в связи с наступлением немцев в Арденнах против наших союзников, Верховное Командование советских войск отдало приказ начать наступление не позднее середины января.
Переводчики склонились за спинами Рузвельта и Черчилля.
Рузвельт следит за докладом Антонова.
Черчилль, беспокойно ерзая на стуле, обращается к референту:
— Выходит, они нас спасали?
— Да… — отвечает референт.
Антонов продолжает:
— Немцы сосредоточили на центральном участке фронта двадцать четыре танковые дивизии. Верховное Советское Командование путем вспомогательных операций на флангах растянуло основную ударную силу немцев, и цель, намеченная Верховным Командованием советских войск при наступлении, была достигнута. Советские войска за восемнадцать дней наступления продвинулись на пятьсот семьдесят километров и вышли на реку Одер, в районе Кюстрин, разгромив сорок пять дивизий немцев. Противник потерял свыше трехсот пятидесяти тысяч солдат и офицеров пленными и не менее восьмисот тысяч убитыми. В результате наступления советских войск переброшено с Запада на Восточный фронт шестнадцать дивизий, находится в пути пять дивизий и готовы к переброске тридцать дивизий. В самое ближайшее время можно подготовить операцию для окончательного разгрома противника.
С т а л и н. Выходит, больше пятидесяти дивизий. Мы считаем, что союзники должны ударами авиации по коммуникациям противника препятствовать переброске войск с Западного фронта и из Италии на Восток и начать наступление в первой половине февраля.
Союзные советники и эксперты удивлены.
Американский военный советник, взглянув на Рузвельта, говорит безапелляционно.
— Генерал Эйзенхауэр считает в данный момент невозможной какую-либо решительную активизацию. Наши силы в хаотическом состоянии, снабжение войск испытывает невероятные трудности…
Перебросив сигару из одного угла рта в другой, Черчилль произносит:
— Рано, рано говорить сейчас о подготовке разгрома, когда англо-американскими войсками еще не преодолена линия Зигфрида, когда перед нами Рейн, неразбитые немецкие армии… Наше положение весьма серьезно.
— Именно сейчас обстановка для вас весьма благоприятна, — замечает Молотов, — немцы потерпели крупное поражение на Советском фронте. Их наступление в Арденнах приостановлено. Силы немцев на вашем фронте ослаблены в связи с переброской войск на Восток.
— Не спорю, но на это нужно время… — говорит Черчилль.
— Как воевать, — замечает товарищ Сталин. — Если вести, как некоторые, бесконечную войну патрулей, можно протоптаться на месте и пять лет.
Черчилль дымит сигарой. Его голова окутана дымом.
— Протоптаться… — повторяет он. — Если б ваши специалисты ознакомили и нас с опытом преодоления водных рубежей, мы бы уже были за Рейном. А кроме того, ваш удар не сможет быть сильнее январского. Таков железный закон войны! Закон убывания сил…
— Он не характерен для советской стратегии, — спокойно замечает товарищ Сталин.
— То обстоятельство, — говорит Черчилль, — что ваши войска стоят в семидесяти-восьмидесяти километрах от Берлина, не должно внушать вашему командованию радужных надежд, господин Сталин. Борьба будет итти на территории Германии в крайне затрудненных условиях — каналы, озера, леса, города… Немцы были гораздо ближе к Москве… Однако… мы все знаем, чем это кончилось.
— Наши люди научились воевать лучше немцев, — с тем же спокойствием отвечает товарищ Сталин.
— Ваше наступление рискованно, когда у вас в тылу, в Курляндии тридцать немецких дивизий — полумиллионная армия, двадцать семь дивизий в Восточной Пруссии и еще до двадцати разбросано в разных котлах. Немцы нарочно оставляют у вас в мешках крупные группировки, чтобы не дать вам возможности двигаться вперед.
— Тем хуже для немцев, — отвечает товарищ Сталин. — Тем меньше будет у них сил защищать Берлин. А эти группировки уже блокированы и обречены на гибель.
— Вы многим рискуете, желая войти в Берлин первыми. Если мы войдем вместе, это будет прекрасно для идеи объединенных наций, — делает последний ход Черчилль.
С т а л и н. Если союзное командование обеспечит должную активность на Западе, то я считаю, что мы все…
(Референты, куда-то шедшие с бумагами, останавливаются. Все замолкают, напряженно слушают.)
С т а л и н. …находимся накануне сражения за Берлин.
Ч е р ч и л л ь. Господа! Мы не готовы к последней битве. Раньше, чем наносить решающий удар, следует договориться по основным вопросам.
С т а л и н. Я считаю, что мы о многом уже договорились, и не только здесь, но и в Тегеране.
Р у з в е л ь т. Мне кажется, у нас нет серьезных разногласий.
М о л о т о в. Мы договорились об оккупации Германии и контроле над ней после поражения…
Ч е р ч и л л ь. В основном, только в основном.
М о л о т о в. Договорились и о размерах репараций…
Ч е р ч и л л ь. Условно… условно…
Р у з в е л ь т. Насколько я помню, это было безусловно, а не условно. Мы единогласно высказались за «вето» и уточнили нашу общую точку зрения на западную границу Польши…
Ч е р ч и л л ь. Условно, условно…
С т а л и н. Как так условно? В течение тридцати лет территория Польши дважды являлась воротами войны против Советского Союза. Мы должны закрыть эти ворота созданием сильной и дружественной нам Польши. Что же тут условного? Я не могу считать свою миссию выполненной, если не обеспечу народам Польши, народам Украины и Белоруссии завоеванного их героизмом спокойствия.
Ч е р ч и л л ь. Я не люблю торопиться… больше того, не надо торопиться.
С т а л и н. Народы хотят мира. Мы можем и должны дать его народам как можно скорее…
Р у з в е л ь т. И на максимально долгий срок…
Ч е р ч и л л ь. Господин Сталин, я не могу решать исхода войны, не думая о Японии…
Р у з в е л ь т настороженно смотрит на Сталина.
