— Хороший ты человек, Сидор Трофимович! Что же нам теперь придумать?

— А я уже решил!

— Неужели на пенсию?

— Сохрани меня бог! — испугался Сидор Трофимович. — Да я с тоски помру! Нет, вы мне, если можно, молодежь доверьте — школу ФЗО. Я уж сумею рассказать ребятам, что значит учиться… Да и сам с ними поучусь!

— И правильно — сказал Кравцов, с любовью глядя на старика. — Товарищ Сталин как-то сказал: учиться и до ста лет не стыдно.

Яркий, солнечный летний день.

Москва. Кремль. Кабинет Л. П. Берия.

В группе приглашенных к товарищу Берия горняков мы узнаем министра, старого Недолю, навалоотбойщика Серегина, Васю и многих других донбассовцев.

Через раскрытые окна кабинета доносится шум Москвы.

Товарищ Берия беседует с рабочими.

Б е р и я. Сегодняшняя встреча с вами, товарищи, еще раз подтвердила пророческие слова товарища Сталина, что придет такое время, когда в нашей стране исчезнут грани между физическим и умственным трудом! И в самом деле! Вы только посмотрите на себя, товарищи! Я вот сидел и думал: кто здесь выступал? Рядовые рабочие-шахтеры или же опытные инженеры и техники механизированного Донбасса?! Вот вы, например, товарищ Орлов… Сейчас вы машинист-механик комбайна, а были?

В а с и л и й. Навалоотбойщиком, товарищ Берия.

Б е р и я. Навалоотбойщиком, как и многие другие. Или, скажем, вы, товарищ Постойко?

П о с т о й к о. Я был шофером на пятитонке!

Б е р и я. А выступали здесь как человек с широким кругозором государственного деятеля. Поэтому я хочу всем вам задать несколько вопросов. Вот вы здесь обещали во много раз увеличить добычу угля, а вашему слову мы привыкли верить — вы это ежедневно подтверждаете своими делами! Таким образом, весь уголь из шахт будет выбран вами не в пятьдесят лет, как на это когда-то делались расчеты, а, допустим, в двадцать пять или того меньше. А что такое, товарищи, двадцать пять лет? Одна только четверть человеческого возраста! Кончится уголь, значит перебирайся на другую шахту, оставляй свой новый поселок, свой обжитый дом, свой любовно выращенный фруктовый садик и все то, к чему так привыкает человек! Или, может быть, сознательно пойти на то, чтобы добывать угля меньше, чем этого требует наша Родина? Вот ответьте, мне, товарищи, как быть в таком случае?

Горняки растерянно смотрят друг на друга, и только у Васи невольно вырывается:

— Простите, товарищ Берия… да как же так можно, чтобы угля не давать?

Б е р и я. Замечание справедливое, но оно не снимает моего вопроса.

Н е д о л я. Разрешите, Лаврентий Павлович.

Б е р и я. Пожалуйста, Степан Павлович.

Старик подымается с места и взволнованно говорит:

— Вот вы поставили перед нами вопрос жизни! Как нам быть? Легкомысленно мы жили, не думали об этом, правильно вы нас пристыдили… Есть уголек на шахтах, да только руки до него не доставали.

Б е р и я. Где же этот уголек?

Н е д о л я. Глубже надо искать… совсем глубоко! Там еще на сотни лет хватит!

Б е р и я. Совершенно верно, Степан Павлович! Именно так сегодня и стоит вопрос! Строя новые шахты-гиганты, мы должны с вами помнить не только о Большом Донбассе, но и Донбассе Глубоком!

С е р е г и н (обрадованно). А там как раз и уголь высшей марки! Коксовый!

Б е р и я. Но видит око, да зуб неймет! Как добраться до этого угля? Когда товарищ Сталин поставил перед нами вопрос о Глубоком Донбассе, его особенно заботили и волновали условия, я которых придется работать нашим шахтерам. Ведь это же больше километра под землей! А там, естественно, жара, подземные воды, недостаток воздуха… В таких условиях товарищ Сталин считает невозможным работать советским людям! Вот я вас спрашиваю. Может быть, нам отказаться от этой мысли?

И снова возникает пауза, которую нарушает голос взволнованного Постойко:

— Отказаться, товарищ Берия, нельзя! Но для этого нужны особые машины.

Б е р и я. А таких машин пока еще в мире нет! Как же поступить?

П о с т о й к о (решительно). Значит, их придумать надо, я так считаю!

Б е р и я. Именно так и поставлена задача! (Повернувшись в сторону министра, товарищ Берия выразительно ждет его выступления.)

М и н и с т р. Для этого уже сегодня нам нужно приступить к созданию сверхмощных высоконапорных насосов, а также вентиляторов для проветривания столь глубоких шахт, создать охлаждающие установки, учитывая драгоценные качества угля, при малой толщине его пластов, уменьшить габариты существующего комбайна.

Улыбнувшись присутствующим, товарищ Берия заканчивает беседу:

— Вот мы с вами и поговорили, товарищи, как на Совете Министров. Поставьте эти вопросы перед своими донбасскими инженерами, конструкторами и изобретателями! Пусть они смелее мечтают, быстрее думают!

Зал городского театра. Стахановский слет горняков. Среди многих знакомых нам людей — товарищ Хрущев, министр и Кравцов.

На трибуне Постойко. Он говорит:

— Вот выступали тут инженеры, на весь Донбасс известные, и другие знаменитые шахтеры! Про все тут говорилось — и про Большой Донбасс и про Глубокий Донбасс, и про то, что мы свою угольную пятилетку выполним в четыре года, и про комплексную механизацию, аж сердце радовалось… А про одно вот важное дело никто и словечка не закинул!

— Вот вы нам и подскажите, — улыбается из президиума Кравцов.

— Я шахтер пока еще недавний… первый раз на слете, — смущается Постойко. — Может, глупость скажу… засмеют.

— Не скромничайте, товарищ Постойко, вас уже в Донбассе приметили! — подбадривает оратора министр.

Повернувшись лицом к залу, Постойко продолжает свою речь:

— Закончится, значит, сегодня слет, разъедемся мы все по домам, а завтра по случаю Дня шахтера праздновать будем! По всему Донбассу веселье пойдет, флаги на каждом терриконе… Верно?

— Как полагается, — замечает кто-то в президиуме.

— А я давно хочу спросить, — оживляется на трибуне Постойко. — Почему такое? Кто бы к нам в Донбасс ни приехал, обязательно террикон этот самый вспоминает! Нравится всем он, прямо влюбляются! И красивый он вроде, и вроде на пирамиды похожий…

Улыбаясь, товарищ Хрущев весело подхватывает:

— Есть такой грех, любят у нас терриконы. Стихи даже пишут…

Веселый смех и оживление в зале. Выждав тишину, Постойко продолжает:

— А я вот смотрю на эти терриконы, и досада меня берет. Ну, что в них? Пустая порода — и все! Неужто наши инженеры до сих пор не надумали: а как бы это так, чтобы породу на-гора́ не давать! Пусть она себе там, внизу, остается, а наверх только чистый уголек качать? Тоже ведь горы получатся!

Аплодисменты.

В президиуме весело смеется человек в форме горного инженера.

— Ну вот! — обиженно заметил Постойко. — А некоторые смеются…

— Смеются потому, что вы опоздали с этим предложением, — отвечает инженер. — Конструктор товарищ Трофименко вот уже более полугода думает над решением проблемы добычи угля без подачи породы на-гора́.

— А-а! — радостно восклицает Постойко. — А нельзя ли, — застенчиво прибавляет он, — думать… быстрее?

Смех в зале…

В партере поднимается женщина — это Вера Николаевна Трофименко.

— Выступающий товарищ абсолютно прав! — звонким голосом отвечает она на вопрос. — Мы можем и должны думать быстрее. Это наш долг. Перед лицом слета заявляю, что группа конструкторов, работающих вместе со мной по беспородной добыче, обязуется закончить проект на шесть недель раньше установленного срока.

Взрыв аплодисментов.

Какой-то человек вскакивает в дальнем углу и, сложив ладони рупором у рта, кричит:

— А мы, крутовики, просим инженеров поскорее придумать комбайн или какую другую машину для крутых пластов.