— Держрезерва?

— Конечно, разумеется. Куда же еще? Чего ты, дружок, хмуришься?

— А вдруг посадят в другое кресло?

— Ты сам ведь будешь писать заявление…

— Тоже верно! — Но тут совершенно неожиданно Ефимкин выдавил: Михаил, меня здесь не кинут? Бороду не пришьют?

— В Белом доме? — улыбнулся Картузов, да так подетски доброжелательно и открыто, что вконец смутил Ефимкина.

— Ой, прости, друг. Вылетел вопрос-паразит с языка. Не хотел…

— Чего уж там, как же не беспокоиться, семь миллионов не фунт изюма.

— Я тоже об этом. Мои последние деньги. Боюсь. Жутко возненавидел нищету. Пожил в ее драном полушубке. Ох, лучше не вспоминать, как жизнь российскую мордует безденежье. — Он тяжело взглянул на Михаила Александровича, осекся и замолчал.

В лифте ехали молча. Картузов поправил ему галстук, отряхнул ворот от перхоти, плотно прижал лацкан, фамильярно поднял ефимкинский подбородок и шутливо заключил:

— Вылитый начальник департамента держрезерва. Кто осмелится оспорить? Кто усомнится в состоятельности такой личностью? А вот мы перед кабинетом господина Василия Степановича Степкина. Иди за мной, — шепнул Михаил Александрович, ухмыляясь. — Он любитель тенниса. Будем говорить о последних победах Шараповой, Дементьевой, Кузнецовой… Недавно закончился «Роланд Гаррос» в Париже. Франция, спорт, клевые девки — отличная тема для светского трепа. Знаком с теннисом?

— Нет, я больше рыбак, охотник. В тайге кортов пока нет…

— Тогда помалкивай. Не выдавай в себе дикого провинциала. Ха-ха-ха!

— Не выдам, — заверил Ефимкин.

Молоденькая, коротко стриженная секретарша с ярко накрашенными губами, глубоким декольте, в потертых капри, манерно покачиваясь на высоких шпильках, мелкими шажками проводила мужчин в кабинет чиновника. Помещение было огромным. Дубовая обшивка стен, строгая, отсвечивающая бронзовым декором, мебель эпохи Реставрации, вереница правительственных телефонных аппаратов из слоновой кости, ковер в восточных рисунках, портреты руководителей страны, при виде которых наш народ громко ликует, — все это придавило Ефимкина. Он стоял, сдвинув по-военному пятки, ощущая свою полную растерянность и непригодность среди сановной пышности. В этот момент Леонид Иванович, пожалуй, даже забыл, по какой причине оказался здесь, напрочь запамятовал о миллионах, оставленных в чужом автомобиле, и о вожделенной должности. Судорожное желание быстрее ретироваться и выйти вон охватило его.

Господин Степкин сидел, вольготно откинувшись на спинку служебного кресла. На столе не было никаких бумаг, лишь в серебряном подстаканнике ожидал его наполовину выпитый чай. В фарфоровой пиале лежали миндальные печенья, а в инкрустированном пенале покоились несколько ручек с золотыми колпачками. Хозяин кабинета был мужчина чуть старше сорока лет, на лбу его сидела большая, с головку каминной спички, бородавка. Взгляд исподлобья, напускная значительность, густые, свисающие на глаза брови, надутая, выдвинутая вперед нижняя губа, огромная бритая голова с растопыренными, словно плавники, ушами — все выдавало в нем высокого государственного служаку нового типа, способного создавать иллюзию успешного управления рычагами государственной власти.

— Присаживайтесь, — суховато бросил Степкин. — Тороплюсь в Кремль! Подготовил предложения по выходу страны из кризиса. Ох, этот председатель Центробанка, ох, этот министр финансов. Что они творят с денежной системой! Неумелыми шагами губят ее окончательно. Приходится вместо них размышлять о будущем России. Что у тебя на сердце, Николай?

— Слышал, что вас хвалили на заседании Совета национальной безопасности, — подобострастно склонился Картузов. Порадовался. Говорят, Сам расточал комплименты в адрес Василия Степановича. Такая информация украшает жизнь ваших преданных друзей. По этому поводу можно выпить. Как у вас вечером со временем? В «Мельнице» подают белые трюфеля, знаю, вы большой любитель этого прекрасного деликатеса.

— Вечером я играю в теннис.

— Вот, позвольте представить. Ко мне приехал приятель из Сибири, я о нем вам рассказывал. Как вы думаете, получится наш проект?

Степкин взглянул в сторону Ефимкина и глухо спросил:

— Откуда родом?

— Из Барабинска… — с трудом ответил Ефимкин.

— Хм-хм, не помню, где это. Впрочем, не важно.

— В Центральной Сибири, — вовремя вставил Картузов.

— Хорошо. Так о чем мы? А, проекты… Впрочем, надо знать: все проекты, которые веду я лично, всегда реализуются. И географическая точка никакой проблемы никогда не создает. Я достаточно силен, чтобы решать вопросы в Сибирском федеральном округе, Центральном, Южном, и поддерживать своих друзей. Василий Степанович всегда добивается поставленной цели, было бы иначе, давно подал бы в отставку. Что меня держит на должности? Исключительно любовь к родине. Спасибо за приглашение на ужин, но прийти не смогу. Что еще?

Слушая его речь, Картузов постоянно кивал головой, демонстрируя особый интерес и участие, и теперь требовательно обратился к сибиряку:

— Леонид Иванович, оставь нас.

Ефимкин тут же, захлебываясь от восторженных впечатлений, вышел из кабинета. Походка у него была хмельная, развалистая.

— Не пьян ли? — Степкин бросил строгий взгляд на Картузова.

— Степаныч, вы что, сомневаетесь, что от ваших слов можно впасть в эйфорию? Сибиряк трезвый, но после общения с вами захмелел. У многих, кто общается с вами, возникает аналогичный синдром. Даже я пьянею…

Минут пять спустя с сияющей улыбкой Картузов выскочил в коридор восьмого этажа и, бросаясь навстречу Ефимкину, взволнованно воскликнул: «Поздравляю тебя, должность в твоих руках. Поехали, я оставлю тебя на соседней почте. Будешь писать заявление, а я отвезу деньги по указанному адресу. Часа через полтора встретимся. Подписанное тобой заявление и отвезу на визу правительства: назначить! Все успешно завершилось, дружище, поздравляю! Вечером обмоем назначение и обсудим планы совместного бизнеса.

— Почему в его приемной нельзя написать заявление? — дрожащим, сдавленным голосом осторожно спросил Леонид Иванович.

— Дурень. Ему нужны гарантии, что деньги переданы. Понял?

— А, соображаю. А почему он тебя Николаем стал называть? — еле выговорил Леонид Иванович.

— Николай, Михаил, Андрей, Станислав — какая разница. У него сотня просителей в очереди стоит. Разве упомнишь всех. Главное ведь, чтобы он вопросы решал. А как он к тебе обращается — не все ли равно… Пошли на выход, уважаемый директор департамента.

— Мощный человек этот Степкин! Даже дух перехватило! Белый дом, такая мебель, необыкновенный ковер, огромная голова, потрясающий стол с золотыми бляшками, а телефонов с гербами сколько! — Лицо Ефимкина передернулось.

— Как же иначе! Он заместитель руководителя аппарата правительства. Вся бюрократическая власть под его пятой. Раздавит или возвысит любого!

Картузов отвез Леонида Ивановича на пресненскую почту с наказом писать заявление о назначении на должность начальника департамента продовольствия в держрезерв. Выпросив в окошке лист бумаги и ручку, он сунул дамочке пятьсот рублей, записал ее телефон, усадил за стол Ефимкина, прощаясь, обнялся с ним и пообещал прибыть к восьми часам вечера.

Уже покидая почту, он услышал слабый голос Леонида Ивановича:

— Михаил, а ты вернешься?..

Картузов пропустил вопрос мимо ушей — впрочем, он действительно был еле слышен. «Чего не чаешь, чаще сбывается» — мелькнуло у него в голове. Он усмехнулся и вышел на улицу.

Тут его ждала красотка Яночка, ликующе предвкушая работу с очередным клиентом.

Помешкин начинал томиться. Он уже пару дней не видел себя в зеркале. Истосковавшись по собственному отражению и повинуясь внутреннему зову, он вскочил с кровати и с недовольным видом прошелся по дому Фатеевой в надежде разыскать в запустелых углах хоть осколок желанного стеклышка. Но зеркала нигде не было. Поиск воспалил и без того обостренные чувства, которые молодой человек питал к самому себе. Хотелось видеть себя, наслаждаться чертами собственного лица. Особенно сильное эротическое волнение он испытывал от вида своих тонких бледных губ и складок на крыльях носа, всякий раз возникающих при улыбке, когда он с радостью разглядывал самого себя. В такие моменты сексуальное упоение настолько переполняло Григория Семеновича, что поллюции могли повторяться по несколько раз.