— Что с тобой, Леня? Кто это тебя так безжалостно отделал, бедолага? — наигранно скорбно спросил Николай Корягин.

Впрочем, казалось, милицейский чин вовсе не был огорчен избитой физиономией партнера по бизнесу.

— Начинаю новый проект. Твоя доля — около ста тысяч долларов. На несколько часов, ну, скажем, максимум на сутки, мне нужна пустая камера, глухая команда дежурных милиционеров и свободный доступ в нее лиц, которых я укажу. По окончании процедуры получишь восемьдесят пять, но может, и все сто или часть собственности на эту сумму.

— А имущество хоть ликвидное? — почесал затылок Корягин. — А то дашь какую-нибудь покосившуюся избу на окраине города и объявишь, что моя часть стоит сто тысяч долларов. С тобой надо четко договариваться…

— Даю на выбор: нал или имущество. Слово партнера!

— Восемьдесят пять или сто? Как понимаешь, разница есть…

— Если в наручниках привезешь в камеру владельца «Ангары», то даю сто.

— За что ж я его арестую? Может, подскажешь?

— За инцидент на берегу Кана…

— Что, это он тебя разукрасил?

— Ты можешь пришить ему любое дело. Договорились? Я организую все так, что никаких следов не будет. Не волнуйся, если запахнет жареным, всегда можешь меня сдать. Разрешаю настучать! У вас же это любимейшее занятие.

— Лады! Когда везти?

— Под вечер, в десятом часу… Если твои ребята дадут ему пару тяжелых пинков, еще лучше. Я пошел. Приготовиться надо.

Ефимкин поплелся в сторону спортивного зала. Здесь обычно бывал Чернохуд, с кем он торопился встретиться. Место было затрапезное, покосившее зданьице говорило о том, что лишь в далеком прошлом в его стенах бурлила спортивная жизнь. На лавочке перед входом сидели несколько мужичков. В одном из них Леонид Иванович узнал бывшего спецназовца. Он поймал встречный взгляд и кивнул: дескать, подойди, разговор есть. Чернохуд был двухметровым детиной с открытым, добрым лицом. На нем был потрепанный спортивный костюм и латанные на подъеме кеды. Упругая походка и кисти, сжатые в кулаки, подсказывали, что Чернохуд человек волевой.

— Иванычу привет. Какое дело заставило начальника найти всеми забытого пенсионера? — не доходя до Ефимкина, бросил он. — Кто побил, нужна защита? Кому поломать кости или отрезать уши? В Афгане, если прикончил духов, приходилось доказывать это по отрезанным ушам. По горам таскать трупы не офицерское дело.

— Скажи, дружок, ты какую пенсию получаешь?

— Незавидную. Что, работенка есть? Смогу костюмчик подкупить, детей обновками порадовать, жене деньжат подбросить? Наесться, наконец, от пуза. Что делать-то надо?

— Выполнять любое мое поручение. Как на войне, как в Афгане…

— Тут главный вопрос: сколько платят?

— Семьсот долларов в месяц плюс премия тысяча долларов в случае успешного завершения работы.

— Но что делать, никак не пойму?

— Выполнять без каких-либо вопросов мои поручения.

— И убивать?

— Не исключено, но это в самом крайнем случае. Премия за выполнение такого задания, пять тысяч долларов и милицейско-прокурорская крыша.

— Да, неплохо. А если меня прикончат, что семья получит?

— Этого не случится, но ты сам что считаешь? Сколько?

— Десятку в долларах — это как минимум.

— О’кей!

— Но вперед.

— Могу выдать только аванс. Три тысячи.

— Когда остальные?

— После первой успешной работы.

— Как мне знать, окажется ли работа успешной?

— Я ставлю задачу, ты ее решаешь. Выполнил — значит, цель достигнута. Получай премию!

— А когда первое задание?

— Нынче вечером. Сколоти команду. Человек шесть пока достаточно. Твои бойцы будут получать по пятьсот долларов и пятьсот премия. Общее задание я ставлю только перед тобой, остальным могу давать лишь отдельные поручения. Понял? Встречаемся у Дома культуры в девять вечера. Пусть твои ребята возьмут с собой струбцины, электроутюг, щипцы и электрошок. Надо приласкать одного мерзавца в КПЗ. Да, неплохо бы какие-нибудь маски. Город небольшой, так чтобы анонимно… Еще возьми бинты. В камеру войдешь первым. На этом типе будут наручники, так что тебе без особого труда удастся перевязать ему голову. Оставь открытыми только рот и ноздри. Дышать-то ему надо… Двадцать минут мутузьте его по полной программе, но лицо оставляете нетронутым. Прижигаете раскаленным утюгом, струбцинами раскалываете череп, электрошоком бросаете в нокаут. Затем выходите, а минут пятнадцать спустя захожу я. Так повторяем, пока цель не будет достигнута. Финал истории — в камеру привозят нотариуса и свидетелей.

— А менты?

— Тебе повезло! Менты с нами. Только они ничего не видят и не слышат. Кто поверит, что при караульных посторонние заходили в камеру и избивали заключенного? Абсурд! Такого не может быть! Голос прокурора будет категоричным, ведь он тоже с нами.

— А зачем марлей голову перевязывать?

— Город небольшой, может его кто из твоих ребят признает или он окажется чьим-то родственником. От греха подальше.

— Это работа. Брат, дядя, тетя не в счет. Психологически это очень важно — чтобы человек увидел, что его избивает собственный брат. Понял? Так что об этом не думай. Я ему накину мешок на голову, чтобы избежать травмы черепа. Когда получу для себя и своих мужиков деньги?

— Вечером и получишь.

— Значит, мне семьсот долларов за месяц вперед и три тысячи аванс за похоронку. Это три семьсот. Ребятам по пятьсот — это три тысячи и аванс страхования жизни по двести. Итого семь тысяч девятьсот долларов. Так?

— Точно так!

— Но потом еще премия!

— Да!

— Он должен что-то подписать?

— Да!

— Все подпишет. У меня он запоет голоском афганского евнуха. Хочешь, продам идею?

— За сколько?

— За тысячу баксов. Нет, за две.

— Дорого. Плачу пятьсот.

— Бог с тобой, давай пятьсот. В Афгане я научился мастерски кастрировать, потому что от кастрата ни злобы, ни мести не жди. Может, все же дашь тысчонку? Идея-то хорошая…

— Неплохо, неплохо… Плачу не за идею, а за исполнение по двести долларов. Сумма окажется куда больше, чем пятьсот или тысяча за идею. Если не забыл арифметику, то согласишься.

— А сколько раз кастрировать придется?

— Немало, и каждый раз двести долларов!

— Согласен. Тогда возьму сегодня свой инвентарь. Уже двадцать лет я им не пользовался.

— Вспоминай, вспоминай, полезное дело. Но отвечаешь головой за каждого своего бойца. Работа должна быть тайной. Сделали и разошлись, никаких разговоров ни до, ни после. Вызволи из памяти заказные операции ОМОНа… Понял?

— С этим делом у нас строго, ведь лучшая в мире школа все-таки была! Болтунам одним ударом учились разбивать башку.

— Вот-вот, прекрасно, эта практика тоже понадобится. А щипцами кости выворачивали? Утюгом прижигали? Струбцинами черепа раскалывали?

— Нет, такого не было. Но тут ничего мудреного нет. Сделаем любую работу, Иваныч. — На его лице появилась невинная детская улыбка.

Ефимкину казалось, что спецназовец не лукавил. «Добродушный парень и полезный кадр! Удачно, что я его вспомнил!» — подумал он и перешел к дальнейшим инструкциям.

— Вот что, приятель, для конспирации обойдемся без имен и фамилий. Я для тебя и всей команды Математик, ты Начальник Поезда, а членов нашей команды называй таким образом. Бригадиров по именам зверей. Например, Лиса, Медведь, Волк, Кабан, Рысь и так далее. А бойцов — именами их любимых яств. Чтобы было понятно, поясню: лиса охотница за курами, утками, гусями, голубями, фазанами и прочими. Значит, в бригаде лисы бойцы будут носить эти имена. Медведь — любитель голубики, клюквы, черники, лосося, форели, чавычи. Кабан предпочитает желуди, каштаны, трюфеля, свеклу, кукурузу. Поэтому в его бригаде будут Желудь, Каштан, Трюфель… Понятно?

— А что, мне нравится. Но позволь, Математик, сколько же нас будет в команде? Не батальон же ты готовишь? Я на любую работу пойду, кроме захвата власти. Политика не мое дело!

— Нет-нет, совершенно никакой политики. Чапаев, Лазо и Фрунзе не наши герои. Нам нужно вкусно поесть, элегантно прикинуться, набить амбар деньгами, прикупить классный лимузинчик, наполнить загашник акциями Норникеля, «Базового элемента» и Газпрома, пока цены низкие, кризисные, и покатить впереди себя золотой рубль. Чтобы приятный звон стоял в ушах, а все с завистью пялились на роскошную жизнь. Тебе нужно что-нибудь еще?