Но Разбойник не обманул ее ожиданий. Он стремительно бежал через поле позади ее дома, и девушка поняла, что он заметил ее задолго до того, как она убедилась в его появлении.

Разбойник подскочил к девушке, отвесил учтивый поклон и протянул небольшой сверток.

– Вы с матерью не будете голодать на этой неделе, – произнес он со своей загадочной улыбкой, тем более таинственной, что всю верхнюю половину лица по-прежнему закрывала черная маска.

Эта улыбка стояла перед глазами Кадайль всякий раз еще долго после их расставания.

Кадайль заглянула в сверток и обнаружила там различные продукты, даже фрукты и хлеб. Она постаралась скрыть свое волнение за приветливой улыбкой. Очередной подарок ее уже не удивлял. Каждую ночь Разбойник что-нибудь дарил – от самых обычных подношений в виде продуктов до роскошного ожерелья, которое и сейчас сияло на ее шее.

Кадайль подняла взгляд и обнаружила, что Разбойник как раз разглядывает драгоценное украшение.

– Награда еще не объявлена, – сказала Кадайль, прикасаясь к ожерелью.

– Скоро объявят, – заверил ее Разбойник. – Все их поиски в Прайдтауне не принесли ничего, кроме неприязни со стороны крестьян. Гнев доведет их до того, что они попытаются настроить людей друг против друга, поскольку крестьян во много раз больше, чем аристократов, и солдаты мало чем смогут помочь, если крестьяне взбунтуются.

Его предположение поразило Кадайль.

– Не надо говорить о таких вещах, – попросила она.

– Но это правда, и лорды все прекрасно понимают.

– Пожалуйста, не говори так, – снова сказала девушка.

– Если все простые люди поднимутся…

– То многие из них погибнут, – перебила его Кадайль. – Будет правитель низложен или нет – какое это имеет значение для того, кто умрет на улицах. Я предпочитаю жить под гнетом власти лорда Прайди, чем похоронить мать при попытке его свергнуть. То, что мы имеем, далеко от совершенства, но что есть, то есть.

Разбойник немного помолчал.

– Но… – снова заговорил он, осекся и не стал продолжать спор. – Они скоро назначат награду, – повторил он вместо этого.

Кадайль хотелось сказать, что она не торопится вернуть ожерелье лорду Прайди, но она сдержалась. Ей нравилось носить драгоценное украшение, даже больше, чем она сама это сознавала. Оно, хотя бы на несколько мгновений, делало ее богатой и могущественной. И что важнее всего, ожерелье давало уверенность, что этот таинственный незнакомец, Разбойник, спасший и ее, и Каллен, этот добрый человек, который пытался помочь многим несчастным жителям Прайд-тауна, любит ее. Хотя Кадайль до сих пор не была уверена в своих собственных чувствах. Любит ли она Разбойника? Она ведь даже ни разу не видела его без маски!

Кадайль исподтишка взглянула на Разбойника. Единственное, в чем она была полностью уверена, так это в том, что она рада их встречам и его заботе.

– Скажи, все ли крестьяне чувствуют твою заботу? – спросила Кадайль. – Или только некоторые, вроде меня и моей мамы?

– Все крестьяне? Да я не смог бы обойти даже половину их домов! Я просто делюсь тем, что удается добыть, и никого не выбираю. Ну, кроме тебя, конечно. Для тебя я всегда оставляю самое лучшее.

Кадайль почувствовала, что краснеет, и опустила голову.

– Правитель, наверно, тебя разыскивает.

– Вместе со всеми своими солдатами, – добавил Разбойник.

Кадайль с беспокойством посмотрела на своего друга:

– Если тебя поймают, наказание будет ужасным. Разбойник пожал плечами:

– Я не убил ни одного человека без особой на то причины, а лишь отдавал людям то, что принадлежало им по праву.

Пальчики Кадайль прикоснулись к ожерелью.

– Ну, лордам не стоило так открыто демонстрировать свое богатство, – нашелся Разбойник. – Они живут в полном достатке, а простые люди прозябают в нищете.

– Они избраны Богом.

Разбойник презрительно фыркнул, и Кадайль непроизвольно отшатнулась. Она даже не поняла, что именно так рассердило Разбойника – ссылка на Бога или упоминание о правителях. В тот момент ее поразило то, что, несмотря на все усиливающееся чувство к нему, она почти ничего не знает о своем защитнике.

– Ты исповедуешь религию святого Абеля? Вопрос, несомненно, удивил Разбойника.

– Да вроде нет… – не очень решительно протянул он.

– Ты самхаист?

– Только не это!

Во взгляде Кадайль зажглось любопытство, за которым скрывалось явное облегчение. Уж она-то точно не испытывала теплых чувств к Берниввигару и его жестоким последователям. Каллен никогда не говорила ничего хорошего о самхаистах и, несмотря на то что не ругала их вслух, каждый раз при упоминании о последователях древней веры ее лицо становилось жестким, словно в душе кипел скрытый гнев. По крайней мере у Кадайль сложилось именно такое впечатление.

– Но я не совсем безбожник, – продолжил Разбойник, прервав размышления Кадайль. – В том, что проповедуют братья святого Абеля я вижу много хорошего, а некоторые их поступки свидетельствуют об истинном благородстве. Но в мире есть много других ценностей, о которых они не знают, как мне кажется. И я не хочу ограничивать себя рамками их веры.

– Тебе известно больше, чем священникам?

Разбойник пожал плечами, словно это подразумевалось само собой, и Кадайль предпочла больше не обсуждать тему религии.

Они еще поболтали о разных вещах, не касаясь серьезных предметов, и вскоре Кадайль стало ясно, что Разбойник тянет время и продолжает разговор ни о чем в надежде на…

Он нервничал.

И она тоже.

Из двери домика показалась Каллен и позвала дочь домой. Кадайль оглянулась, потом снова повернулась к своему таинственному поклоннику.

– Я должна идти, – сказала она и неожиданно потянулась вперед, чтобы закончить свидание легким поцелуем в щеку.

Но Брансен заключил ее в объятия и прижал к своей груди. Прошло несколько минут, прежде чем Кадайль вырвалась из его рук.

Всю дорогу до дома она весело прыгала, словно маленькая девочка, увидевшая солнце после весенней грозы.

Мысли о Кадайль преследовали Брансена всю дорогу через Прайдтаун. В эту ночь, как и накануне, солдаты вместе со сборщиками податей ходили от одного дома к другому и стучались в двери крестьян. Сегодня Брансен был не в том настроении, чтобы ввязываться в драку. Перспектива подстеречь кого-то из этих грабителей в темном углу и отнять несколько монет и мешок с продуктами его не привлекала.

Но все же он свернул со своего пути, заметив довольно далеко на востоке яркий свет костра. Брансен покинул пределы города, пробрался через небольшую рощицу, потом пересек поле и еще один небольшой лесок и вышел к костру.

Несколько мужчин сидели вокруг огня, на котором жарился поросенок. Это были бездомные бродяги, изгнанные из города за многочисленные драки и грабежи. Все они обросли бородами и были отвратительно грязными. Эти отщепенцы предпочитали не появляться в городе при свете дня. Брансену не раз приходилось встречать им подобных, может даже этих самых людей, когда они пробирались к монастырю в надежде на милостьшю или излечение при помощи магических самоцветов.

Брансен притаился за пределами светового круга и прислушался к их разговору. При первых же словах на его лице появилась довольная улыбка; бродяги обсуждали его подвиги и вызванное ими недовольство лорда Прайди.

– А, да будет вам болтать о правителе, – проворчал один из бродяг, оторвал кусок прожарившегося мяса и отправил себе в рот.

– Я устал от войны, – сказал другой. – Трое моих друзей погибли на моих глазах от рук солдат Этельберта. Трое в одном бою.

– Это слишком много, – согласился третий собеседник.

– Ну, я не знаю, как сможет Разбойник уменьшить военные потери, – снова заговорил первый мужчина. – И вряд ли он защитит меня от отправки на юг снова сражаться по приказу лорда Прайди.

– Но ведь ты не сильно расстроился по поводу денежного ущерба, нанесенного правителю, я прав? – спросил второй бродяга, и все дружно рассмеялись.

– Лорд Прайди от этого не обеднеет, – услышал Брансен свой собственный голос, он спокойно поднялся с земли и вышел на свет костра.