Еще несколько мгновений Бателейс с горечью смотрел на книгу, а затем швырнул ее в огонь.

– Все должно закончиться прямо здесь, – приказал Бателейс. – Гарибонд умер, и языческая книга уничтожена. Больше мы не будем об этом говорить.

С этими словами он повернулся и пошел к своему коню, а остальные потянулись следом.

Соседям оставалось только наблюдать за костром до самого полудня, а на следующий день похоронить тело Гарибонда.

За воротами прайдского монастыря Брансена встретили сгустившиеся сумерки. При своих пяти с половиной футах роста он был меньше, чем обычные мужчины его возраста, а поскольку он не мог выпрямиться как следует, казался еще ниже. Его болезненно хрупкое тело весило едва сто двадцать фунтов, что скорее подходило молодой женщине, а не юноше. Длинные черные волосы свисали неопрятными прядями, на подбородке и щеках уже пробивался темный пушок, почти незаметный на фоне пятен грязи. Примечательное фиолетовое родимое пятно на правой руке ничуть не уменьшилось и не побледнело и делало его и без того заметную внешность еще более странной.

Хорошим украшением могли бы послужить ровные белые зубы, но их редко кто мог увидеть, поскольку Брансен почти не улыбался. Каждый день, безо всякого исключения, он по нескольку раз преодолевал один и тот же маршрут – от ворот монастыря к реке и обратно. Каждый вечер заставал его в подземной келье с гладкими и чистыми стенами – с тех пор, как монахи перевели его из старого помещения, они частенько осматривали комнату.

Брансена поддерживали только три вещи: воспоминания о Книге Джеста, текст которой он повторял ежедневно во время исполнения повседневных обязанностей; разговоры и споры монахов, доносившиеся до его ушей из комнаты наверху, особенно в тех случаях, когда они пересказывали старинные баллады о воинских подвигах и героических приключениях; да еще несколько разрозненных обрывков пергамента с трудно различимыми записями. Брат Реанду не забыл своих обещаний и принес несколько страниц, давным-давно выпавших из древних книг или испорченных усталыми переписчиками листов. Реанду потратил некоторое время, чтобы втолковать Брансену всего лишь основы письменности Хонсе, но любознательный подросток по многу сотен раз повторял уроки и от скуки переставлял слова в записях, чтобы понять их смысл. Это занятие тоже скрашивало его безрадостное существование.

Больше всего его дух укрепляли идеи Книги Джеста, прочно засевшие в голове. Особенно в такие моменты, как сейчас. Несколько минут перед наступлением вечера, когда он в последний раз приходил к реке, целиком принадлежали Брансену. Он посвящал их воплощению в жизнь идей, так крепко сидевших в памяти после многократного прочтения книги, переписанной его отцом.

Очень медленно он сосредоточился на линии Чи, начиная с самого лба. Внутренним взором Брансен прослеживал эту линию, собирая в единое целое отдельные всплески жизненной энергии. Вот уже губы перестали кривиться и слюна больше не текла по подбородку. Голова неподвижно замерла над плечами, и плечи выпрямились, а руки больше не болтались в разные стороны. Брансен не мог посмотреть на себя со стороны, но почему-то знал, что алые пятна на щеках исчезли, хотя родовая отметина осталась без изменений.

После глубокого вздоха его мысленный взгляд двинулся дальше, к легким, потом в область живота. Брансен стоял абсолютно прямо. Брансен был совершенно уверен в своем теле. Он неторопливо поднял руки перед собой, потом над головой и, разведя в стороны, стал опускать. Ноги словно вросли в землю. В этот момент Брансен, прозванный за свою неловкую походку Аистом, обладал неистощимой силой и верил, что может противостоять даже самому лорду Прайди.

Юноша сделал несколько шагов вперед – но эти движения разительно отличались от его обычной походки, они были уверенными и согласованными.

– Я сын Сен Ви и Брана Динарда, – произнес он, и его язык совсем не заплетался. – Меня воспитал Гарибонд, которого я люблю и который любит меня. Внезапное вихляние бедра нарушило торжественность шагов. Мгновения четких движений и уверенности в себе миновали, и на смену им пришла страшная усталость. В следующую секунду Брансен снова превратился в неуклюжего уродливого Аиста, заикающегося на каждом слове, с лицом, залитом соплями, и брызгающего слюной.

Каждый день на несколько мгновений он избавлялся от своего уродства. Всего на несколько мгновений, но они дарили ему надежду. Когда-нибудь он расскажет свой секрет брату Реанду, и сделает это нормальным голосом, без заиканий.

Брансен и в самом деле собирался осуществить свою мечту, хотя не забыл реакции монахов, обнаруживших изложение Книги Джеста на монастырских стенах. Он помнил их гнев и страх; никакого наказания не последовало, но в глазах брата Бателейса горела такая ненависть, что словесные угрозы уже не потребовались. И все же хотелось с кем-нибудь поделиться, а Реанду был его единственным другом.

А может быть, он укрепит свои способности, научится при помощи внутренней линии Ки-Чи-Крии поддерживать силы в течение более продолжительного времени – лучше бы всегда – и тогда сможет вернуться к Гарибонду. Прийти к приемному отцу не Аистом, а полноценным мужчиной было самым страстным желанием Брансена. Как Гарибонд будет тогда им гордиться! Даже если придется работать на монахов, он смог бы тогда выкроить время для посещений домика на озере хотя бы раз в неделю.

Юноша поднял с земли опорожненные посудины и, спотыкаясь на каждом шагу, поплелся обратно к задней калитке монастыря, но радужные мечты помогали преодолевать все неровности тропинки.

– Он хоть что-то говорил сегодня?

В голосе магистра Бателейса не было недостатка презрительных ноток и отвращения, усиливающегося с каждым днем.

– Нет, магистр, – ответил брат Реанду. – Отец Жерак сидит и смотрит в никуда. Похоже, все его мысли обращены в прошлое.

– Да, так оно и есть. А он считает, что давнишние события происходят в наше время. На прошлой неделе он приказал мне отправиться к лорду Прайду и убедить его облегчить участь крестьян, занятых на строительстве дороги.

– Строительство дороги? – переспросил брат Реанду и еще более удивленно произнес: – Лорд Прайд?

– Этим заботам минуло не меньше двух десятков лет, – пояснил магистр Бателейс.

– Как хорошо, что магистры Санта-Мир-Абель сочли необходимым рекомендовать правителю передать звание магистра именно тебе, мой дорогой брат, – сказал Реанду. – Если бы мы и сейчас полагались на благоразумие отца Жерака…

– У отца Жерака не осталось ни капли благоразумия, – резко бросил магистр Бателейс, а когда Реанду изумленно уставился на него после столь смелого заявления, добавил: – Я произношу эти слова с глубокой скорбью, брат мой. Долгие годы я считал отца Жерака своим лучшим товарищем – больше, чем другом. Все время моего пребывания в лоне церкви он был мне почти отцом.

Брат Реанду кивнул. Отец Жерак милостиво и мудро управлял монастырем в Прайде не один десяток лет.

– Очень скоро тебе придется официально принять на себя все дела нашей обители, – предположил брат Реанду. – Наши покровители оставили этот вопрос на твое усмотрение.

Бателейс резко отшатнулся.

– Ты предлагаешь мне подсидеть своего учителя и наставника?

– А разве прайдский монастырь сможет существовать, если мы будем вынуждены ждать недели, месяцы, а может, и годы, пока отец Жерак не предстанет перед святым Абелем, восседающим у подножия трона Отца Небесного? Магистр, Ренарк постоянно склоняет своими советами лорда Прайди на сторону Берни-ввигара, и даже крестьяне с каждым днем все охотнее переходят в самхаизм.

Взгляд Бателейса стал твердым, словно замерзшая вода.

– Больше тысячи людей собрались у костра самхаиста в прошлую ночь, – хмуро заметил он.

– Люди раздражены, – продолжал Реанду. – Кто может сосчитать, сколько мужчин погибло на юге? Крестьяне и раньше не ели досыта, а теперь, когда лорд Прайди вынужден выплачивать налоги Делавалу, у них совсем подвело животы.