«Моя цель — выяснить, что дети думают о лжи, — продолжал я. — Мы хорошо знаем, что об этом думают родители, но нам почти не известно мнение детей. Поэтому я и расспрашиваю тебя и еще многих других ребят из первого, седьмого и одиннадцатого классов».

Джек начал говорить, отводя глаза в сторону и лишь изредка бросая на меня взгляд. «Я проходил по кабинету и уронил со стола клавиатуру отцовского компьютера. Я знал, что он разозлится: он помешан на своем компьютере. Поэтому я поставил клавиатуру на место и никому ничего не сказал. На следующий день отец спросил: „Кто баловался с моим компьютером? Он теперь не работает“. Я не сказал ни слова. Отец обратился к моему брату, тот ответил, что это не он. Потом он поинтересовался у меня, и я сказал: „Нет, я его не трогал“».

Джек обманул своего отца подобно тому, как Том обманул нас, устроив вечеринку в наше отсутствие. Джек к тому же сказал неправду — «…я его не трогал», тогда как Тому, чтобы нас обмануть, и не требовалось ничего говорить. Он обманул нас молчанием.

Существует много видов лжи, как, впрочем, и правды. Причины, по которым люди лгут, простираются от стремления избежать наказания до желания сохранить в неприкосновенности свой внутренний мир. Попробуем с разных точек зрения оценить различия между видами лжи. Мы рассмотрим те способы, к которым прибегает ребенок, чтобы солгать. Мы исследуем мотивы, которыми он руководствуется, предпочитая пойти на обман. Важно и то, кому ребенок солгал: был ли этот человек доверчив или подозрителен. Мы также оценим последствия лжи, ущерб, нанесенный обманутому, обманщику или кому-то еще. Эти сферы пересекаются, и нам надо обозреть их все, чтобы понять, как различаются виды лжи.

Кто-то, наверное, скажет, что Джек солгал, а Том — нет, но я не вижу большой разницы между тем, чтобы сказать неправду и утаить правду. Ведь цель одна — намеренно ввести в заблуждение другого человека. Если бы компьютер и до этого работал плохо, отец Джека мог бы не спросить сыновей, баловались ли они с ним. И Джеку не пришлось бы говорить неправду. Как и Тому, Джеку было бы достаточно промолчать. Не наведи Том после вечеринки порядок, он оказался бы в сходном с Джеком положении. Я ведь тогда бы мог спросить: «Том, откуда взялось столько грязной посуды?» И Тому пришлось бы сказать неправду, сумей он придумать подходящий ответ. (Искушенные лжецы, однако, не доверяют случаю. Они заранее готовят ответ на любой вопрос, который по их мнению, может возникнуть[1].)

Проведенные интервью показали: большинство детей понимают, что сокрытие правды есть форма лжи. Свидетельство тому — реакции на следующий прочитанный им рассказ:

Роберт (или Джейн, если интервью бралось у девочки) играл с родительским магнитофоном, хотя ему было запрещено его трогать в отсутствие родителей. Роберт случайно сломал магнитофон и испугался, что родители его накажут, когда обнаружат поломку. Родители, придя домой, хотели включить магнитофон, но он не работал. За ужином они спросили: «Кто-нибудь знает, что случилось с магнитофоном?» При этом они смотрели прямо на Роберта, но он ничего не сказал.

Мы спрашивали детей, считают ли они, что ребенок солгал, не сказав правды; 70 % опрошенных, и первоклассников, и учеников XI класса, ответили, что это была ложь.

Умолчание не заслуживает большего оправдания, чем неприкрытое вранье[2]. И то, и другое — просто различные способы лжи. Какой способ избирает лжец, зависит от обстоятельств. Любой человек, ребенок ли, взрослый ли, предпочтет скрыть правду, нежели произнести ложь. Так ведь легче! Не надо обдумывать подробности и аргументировать ложное высказывание. Да и само умолчание представляется меньшим грехом. И обманутому, и обманщику более унизительными кажутся лживые слова («Ты врешь мне в лицо!»), чем умолчание. Произнести ложь — пойти на шаг дальше умолчания, да и отступать в этом случае труднее. В случае же умолчания обманщик может считать (а пойманный — клясться), что он собирался покаяться и не стал бы лгать в ответ на прямой вопрос. Впрочем, так бывает и на самом деле.

Том со мной не согласился. Он считал, что про вечеринку он мне не лгал. Для него «солгать» означало «сказать неправду», а промолчать — какая ж это ложь? Я возразил ему, подчеркнув, что поскольку он знал, что о таких делах нас следует ставить в известность, то мы не должны при каждой встрече спрашивать: «А сегодня ты собирал друзей?» Он был обязан нам об этом сообщить. Чтобы убедиться, что он понял и не прибегнет к умолчанию снова, я привел пример возможных неприятностей в школе. Том знает, что, случись с ним в школе какая-то неприятность — допустим, директор пригрозит его исключить, если он хотя бы еще раз примет участие в драке, — сын должен сам сообщить нам об этом, не дожидаясь расспросов. Понятно, что мы не должны каждый день спрашивать: «А не случилась ли сегодня с тобой в школе какая-нибудь неприятность?» Достаточно сказать один-единственный раз: «Если у тебя в школе случится какая-то серьезная неприятность, ты должен нам об этом рассказать». Том согласился, что он ввел нас в заблуждение, нарушил договоренность о том, что надо рассказывать родителям, но считать это ложью он по-прежнему отказывался.

Кому-то из читателей покажется, что это неважно — по какой причине солгал Том или Джек. Любая ложь достойна осуждения. Так, по крайней мере, можно заключить из рассуждений Вики Фрост, 34-летней матери четверых детей, члена общины христиан-фундаменталистов, возглавившей протесты родителей против администрации местной школы. Как пишет журнал «Тайм», «она подвергла критике комментарий к „Потайной двери“ — короткой повести, в которой ребенок говорит неправду, чтобы защитить другого человека. Учебное издание этого текста содержит рекомендацию педагогу обсудить в классе, может ли „выдумка“ иной раз свидетельствовать о доброте. Фрост настаивала, что в Библии дается „безусловное предписание“ не лгать никогда»[3].

В своем мнении Вики Фрост не одинока. Теологи и философы на протяжении столетий спорили, любая ли ложь одинаково греховна. Многие, однако, утверждали, что бывают обстоятельства, когда ложь оправданна. При этом цитируется классический пример: ситуация, когда вводят в заблуждение преступника, спрашивающего, не в вашем ли доме укрылся человек, которого он преследует. Аргументом, оправдывающим ложь, в данном случае является то, что преступник не имеет права на достоверную информацию[4].

Недавно проводилось исследование, в котором студентов колледжа просили проранжировать степень допустимости лжи от 1 (абсолютно недопустимая ложь) до 11 (ложь, по их мнению, простительная). Было установлено, что наиболее допустимой студенты считают ложь, направленную на защиту других людей от ущерба, позора и стыда, а также предохраняющую личную жизнь от чужого вмешательства. Ложь, причиняющая другим вред или имеющая целью исключительно личную выгоду, считалась, наоборот, самой недопустимой [5]. Взрослея, дети приобретают более благожелательное отношение к альтруистичной лжи.

Большинство родителей учат своих детей солгать в том случае, когда сказать правду может быть опасно. Чтобы выяснить отношение к этому детей, мы задавали им следующий вопрос:

Представь, что ты дома один, а к дверям подходит подозрительного вида человек. Он спрашивает тебя, дома ли родители, а ты боишься, что если он узнает, что их нет, то вломится в дом, что-нибудь украдет и навредит тебе. И ты говоришь: «Да, родители дома, но они прилегли отдохнуть. Зайдите в другой раз». Это ложь? Ты бы так поступил?

Абсолютно все оправдали эту ложь, а многие младшие дети и ложью ее не хотели называть. «Это „белая“ ложь, — объяснял один мальчик. — Иначе ведь он мог напасть». Почти то же самое сказала одна девочка: «Это не ложь, потому что он мог причинить вред». Или еще ответ: «Это не ложь, потому что иначе меня убили бы или ограбили».