Когда я узнала, что мой сын Том, которому тогда было 13 лет, втайне собрал друзей в наше отсутствие, моей первой реакцией был гнев. Когда я немного успокоилась, это чувство сменилось озабоченностью, а затем и ощущением вины. Я боялась, не был ли его поступок первым шагом по скользкой дорожке, которая ведет к куда более серьезным последствиям. Ведь и в школе за ним уже замечались признаки неблагополучия: постоянные отговорки из-за невыполненных заданий, пропуски уроков по каким-то вымышленным причинам. Ни один из этих случаев сам по себе не представлял опасности, но нездоровая тенденция уже наметилась.

Потом, когда озабоченность сменилась чувством вины, я стала анализировать свое поведение как матери. Том был сыном работавшей женщины, немало времени проводившей вне дома. Поэтому в раннем детстве он посещал детский сад. В возрасте 4 лет он болезненно пережил развод родителей, и, пока я не встретила Пола и мы не поженились, Том делил со мной все горести одинокой жизни. Короче говоря, Том был ребенком, испытавшим на себе жесткие условия современной жизни, незнакомые предыдущим поколениям детей, но сегодня ставшие, к сожалению, типичными. Не столкнулась ли я с последствиями современного воспитания? (Ниже я попытаюсь особо остановиться на проблеме взаимосвязи детской лжи и развода родителей. Я намерена также рассмотреть влияние дошкольных учреждений на нравственное развитие ребенка.)

Я стала анализировать опыт нравственного воспитания Тома. Наша семья не религиозна, но мы, безусловно, учим детей быть честными. Много часов мы провели, обсуждая, какие последствия может иметь ложь. Я вспомнила пару случаев, когда он лгал в раннем детстве (сейчас они кажутся мне совсем невинными). Тогда мы заставили его много раз переписать фразу: «Я не буду больше обманывать родителей».

Потом я задумалась о нашей повседневной жизни. Придерживались ли мы сами тех принципов, которые внушали детям? Целую неделю после разоблачения Тома я анализировала собственное поведение-

Я поймала себя на том, что за это время солгала 8 раз, из них 2 раза своим детям. Это была незначительная ложь; многие, пожалуй, ее и ложью не сочли бы. Например, коммивояжеру, предлагавшему купить пылесос, я с порога ответила, что совсем недавно купила новый. Своей матери я по телефону сказала, что я очень довольна блузкой, присланной ею в подарок, хотя мне она не нравилась совершенно. Ложь, сказанная мною детям, была, по-моему, невинна. Я шутки ради сказала своей шестилетней дочери, будто я на 10 лет моложе, чем на самом деле, хотя и не имею привычки занижать свой возраст. Сыну я сказала, что, когда я была в его возрасте, мне велели возвращаться домой не позднее пол-одиннадцатого, хотя и не помнила, так ли это было.

Все эти случаи обмана были продиктованы соображениями собственного удобства. Произнеся ложь, я не выиграла ничего или почти ничего. Да и правду я легко могла бы сказать, и это не повлекло бы никаких неприятных последствий. Необходимости в моей лжи не было никакой. Более того, я даже не задумывалась, что говорю неправду, пока не подвергла свое поведение тщательному анализу.

Первое, о чем следует задуматься родителям, обеспокоенным детской ложью, — насколько честны они сами. Ложь, порожденная незначительными бытовыми обстоятельствами, — так называемая белая ложь — для самих взрослых часто проходит не заметной. Но дети, менее искушенные в житейских делах, вероятно, склонны расценивать ее как настоящую

Родители выступают главным образцом для подражания, превосходя в этой роли даже авторитетного учителя, который исчезает из поля зрения детей с началом каникул. Психологи отмечают, что искренность детей решающим образом определяется отношением их родителей ко лжи. Это подтверждает и исследование Хартшорна и Мэя, описанное Полом во 2-й главе. Еще две научные работы констатируют тот же факт: дети-лжецы обычно растут в семьях, где и родители отличаются нечестностью или другими нарушениями установленных правил [81]. Причем это не обязательно родители-преступники. Бытовое мошенничество, вроде занижения дохода в налоговой декларации или попытки одурачить постового полицейского, отнюдь не способствует формированию честности у детей.

Родители должны отдавать себе отчет, как часто и каким образом они обманывают своих детей. Может ли такая ложь иной раз быть оправдана? Не рассеется ли очарование детства, если ребенок утратит веру в Сайта Клауса? Не лучше ли пощадить ранимую детскую душу и не разъяснять шокирующих причин развода родителей?

Стараясь оградить детей от жестокой реальности окружающего мира, мы порой говорим им неправду чаще, чем это необходимо. Санта Клаус и прочие сказочные выдумки — необходимые атрибуты раннего детства. Однако, по данным ряда исследований, в возрасте 4–6 лет наступает такой момент, когда ребенок стремится отделить реальность от фантазии. В этом надо пойти навстречу ребенку, а не навязывать ему выдумки.

В возрасте 4–6 лет ребенок становится способен многое понимать. Родителям это предоставляет исключительную возможность сформировать у него установку на честность. Ребенок должен понять, что добрые дела не всегда вознаграждаются, родители порой ссорятся и допускают ошибки, ребенок не всегда стоит на первом месте в иерархии семейных проблем. Многие родители не скрывают от детей, что такое смерть, когда она уносит кого-то из близких, ребенок осознает, что смерть порой приходит безвременно, а иногда сопровождается мучениями. Пережить развод родителей еще труднее, об этом я скажу ниже. К сожалению, с необходимостью объяснить происходящее детям родители сталкиваются в тот тяжелый момент, когда им просто не хватает на это сил.

Бруно Бетельхейм в своей замечательной книге, посвященной сказкам, указывает, как важно продемонстрировать детям конфликт добра и зла. Он пишет:

«В отличие от большинства историй, которыми изобилует современная детская литература, в волшебных сказках зло столь же могущественно и вездесуще, сколь и добро. Практически в каждой сказке добро и зло воплощаются в лице конкретных персонажей и их действий, подобно тому как в реальной жизни они сосуществуют и даже порой уживаются в одном человеке. Эта двойственность порождает моральные проблемы и требует усилий для их разрешения»[82].

Подобно тому как современная детская литература акцентирует внимание на светлых сторонах жизни и избегает упоминания о старении и смерти, так и многие нынешние родители стараются предохранить своих детей от неприятных сторон действительности. Но стремление защитить ребенка с помощью сладкой лжи порой вызывает у него еще большую тревогу. Если ребенок видит, что его отец и дед мучается от боли, не надо убеждать его, будто все в порядке; он знает, что это не так. Наоборот, родители должны многое объяснить ему, чтобы помочь разобраться в реальных проблемах.

Честным можно быть и не привлекая жестоки подробности, которые ребенку трудно воспринять Маленькому мальчику, узнавшему об изнасиловании соседской девчушки, лучше сказать: «Дженн попала в беду. Скверный человек поранил ее, и полиция его обязательно найдет и накажет. Когда ты станешь постарше, мы подробнее объясним тебе, что произошло». Это куда более приемлемое объяснение, чем: «Дженни увезла „скорая помощь“, потому что она заболела».

Шестилетнего Джонни по ночам мучили кошмары — «ночные чудовища», как он их называл. И он стал скрываться от них, забираясь в постель к родителям. Но однажды дверь родительской спальни оказалась запертой. Наутро он набросился на мать с упреками. Мать смутилась, поскольку не хотела объяснять, что дверь была закрыта по вполне определенной причине, и сказала Джонни: произошло недоразумение, этого больше не повторится.

В возрасте 4–6 лет ребенок уже способен понять что есть вещи, о которых ему знать не следует. Взрослые имеют право на личную жизнь, изолированную от детей. Информация такого рода, как правило, связана с сексуальными отношениями, но может касаться и семейных скандалов, и соседских сплетен. Родители, безусловно, имеют право запирать дверь своей спальни. Когда дети спросят их об этом, они могут ответить, что есть такого рода дела, которые касаются только взрослых. Это не означает, что из секса надо делать тайну. Все психологи разделяют мнение, что половое просвещение следует начинать с того самого момента, когда дети способны формулировать соответствующий вопрос. Разумеется, ребенку 4 лет не надо объяснять все то, что можно рассказать четырнадцатилетнему подростку. Но ни четырехлетнему, ни четырнадцатилетнему незачем знать подробности сексуальной жизни родителей. И в большинстве семей данная сфера — сугубо личное дело родителей.