Он, пошатываясь, пошел в ванну. В большом, в рост человека, зеркале, увидел неровную надпись губной помадой, сквозь которую мрачным призраком маячило его отражение. Лицо представляло собой синеватую массу, со щелочками глаз. Кровь была видна на лице, на груди и на ногах… Сосредоточившись, Жора прочитал:
«Quien de nosotros el purulento gay? Who is real faggot and cocksucker?»
Кровь бросилась ему в лицо. Никогда! Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько униженным. Ему хотелось немедленно умереть. Он с ужасом понял причину жуткого, невыносимого жжения в заднепроходном отверстии. Повернувшись, он увидел в зеркале окровавленные ягодицы и, медленно сполз по кафельной стенке на пол, слово чей-то смачный, сопливый плевок. Его вырвало прямо на пол густой зеленой массой…
14.
Кравец не стал заявлять ни о пропаже автомобиля, ни о пропаже полумиллиона евро из сейфа. Безразличие и апатия волной цунами впервые в жизни полностью накрыли его, словно безжизненный, дикий пляж. Он отпросился у Василия Эженовича, и тупо пролежал на диване две недели, изредка включая телевизор, чтобы посмотреть новости. Однажды, рано утром, его разбудил звонок телефона. Жора, не открывая глаз, взял трубку.
– Папка! – услышал он знакомый голос и содрогнулся от гнева и омерзения.
– Не хочешь меня проводить? – спросил Рауль.
– Где распятие? – спросил Георгий.
– У меня твое распятие. Приезжай в аэропорт, я тебе его верну.
– Ты это… Зачем ты это сделал?
– Приезжай. У меня самолет в пять. Если приедешь, может быть, я тебе успею что-то важное сообщить. Приезжай!
Через два часа Кравец был в аэропорту. Он нашел Рауля в баре. Смуглое лицо сына было серьезно и загадочно. Он был в новой куртке, в новом свитере. Он вообще был шикарен, этот Рауль.
– Вот твое распятие, – он протянул Георгию яркий пакет. Жорка присел на круглый стульчик. Они сидели и молча курили, не глядя друг на друга в течение нескольких минут. Весь гнев, который, словно инквизиторский огонь, сжигал Кравеца все эти дни вдруг куда-то испарился.
Еще пару дней назад он мечтал медленно вырезать мошонку и выколоть глаза у своего сына.
– Выпьешь что-нибудь? – спросил Рауль, просто, как если бы они были просто хорошими приятелями, встретившимися, чтобы обсудить поход с чиками в ночной клуб.
– Коньяка, – сказал Жора.
Бармен налил ему порцию. Жора тут же его выпил.
– Я хочу тебя обрадовать, Жорж, – сказал Рауль по-деловому.
– Обрадовать? Меня? Разве может меня после всего что-то обрадовать?
– Хорошо. Не знаю насчет «обрадовать», но успокоить, наверное, может. Знаешь, Жорж, я ведь не твой сын!
– Что? Как? – Жора покрутил головой, – то есть… А кто же ты?
– Твой сын в пошлом году был убит в Каракасе полицейскими в перестрелке.
Так! Концепция полностью изменилась. Жора пытался переварить ее в своем воспаленном, изнуренном кошмаром последних дней мозгу. Он нервно потер виски.
– Подожди. А как ты узнал, что у него есть отец в России? – спросил он, – ты кто?
– Он был моим другом. Мы вместе росли. Я часто бывал у него дома, он у меня. Мы ели из одной тарелки.
– Как его звали?
– Рауль! Я же взял его документы! Мы просто похожи! Вот смотри!
– А зачем ты… Дайте еще двойной коньяк! – у Жорки пересохло в горле от волнения.
– В России хотел побывать, – просто ответил Рауль, по-детски улыбнувшись, – Я так много слышал о вашей великой стране.
– А Изабель?
– Изабель? Ну да. Изабель, Изабель. Красотка Изабель. Она умерла. Я не знаю, нужна тебе вся правда или нет? Правда – это ведь такое говно!
– Да, давай уж. Меня уже ничем не удивишь!
– Ну, смотри! Кстати, можешь не верить, если тебе так удобнее. Она была моей первой женщиной. Она все мне рассказывала о тебе. Как ты подло ее кинул. Сбежал, когда она была уже беременна…
Кравец осушил двойную порцию махом.
– Ты не волнуйся, – посоветовал ему Рауль, – а то сейчас снова напьешься раньше времени.
– А это… сын мой был педик? – Георгий жадно сглотнул вхолостую.
– Какая теперь разница?
– Был или нет?
– Зачем тебе это знать?
– Был или нет? – вспотевшие ладони Георгия непроизвольно сжались в кулаки.
– Может, не надо? Жорж? – Рауль иронично кивнул на кулаки, – Я же тебе говорил, правда не всегда нужна людям.
– Это не твое дело! Был или нет?
– Вот заладил! Ну был… Если тебе от этого легче станет. Он был мой лучший друг, брат… Ну, и, как это, любовник. Да мы и Изабель вдвоем ебали. Так что мы с тобой почти родственники…
– Заткнись! Ублюдок! – кровь закипела в жилах Кравеца, норовя порвать сосуды. Жгучие, словно серная кислота, слезы невероятной обиды выступили на глазах.
– Тихо-тихо-тихо, господа… – успокоил Георгия встревоженный бармен, – Может еще коньяка?
– Георги! – Рауль положил руку на его плечо, – не кипятись!
– Иди отсюда! Грязный ублюдок! Педрила! Быстрей! Иди быстрей… Пока я тебя не убил! – Жорка брезгливо скинул руку Рауля с плеча.
– Кишка тонка! – Рауль усмехнулся своей прекрасной ухмылкой и снисходительно, легонько и добродушно стукнул Георгия по скуле, как это делают в кино сильные парни в разговоре с младшими братьями. Затем он вздохнул, затушил окурок в пепельнице, решительно поднялся и спортивной, пружинистой походкой пошел по направлению к терминалу. Через двадцать метров он обернулся и послал Кравецу воздушный поцелуй.
– Георги! Рауль жив! – крикнул он, смеясь, размахивая распятием. – Жив Рауль! Я – пошутил! Шутка-а-а-а-а-а! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха….
Кравец в волнении, с силой сжал пакет в руках. Руки его сомкнулись. Пакет был наполнен бумагой. Слезы моментально переполнили глаза Георгия и соленым потоком покатились по впалым небритым щекам.
15.
После ресторана скованного наручниками Жору Кравеца доставили в воронке в участок и грубо бросили в пустую каталажку. Кравец стучал в двери, кричал, требовал адвоката. Через два часа узник угомонился и попытался заснуть. Но ему не дали. Узкоглазый сержант, открыв двери, прокричал утренним петухом:
– Кравес! На вихад!
Наручники. Легкий шмон. Пятиминутный проход по длинным лабиринтам коридора, и, наконец, – знакомая, обитая кожей, дверь. Да, да! Здесь Кравец был пару дней назад. Сияя ослепительной улыбкой, словно начищенный самовар, Георгия встретил старый знакомый, капитан Свиридов, правда, в гражданской форме: светлом, щегольском пиджаке.
– Ба! Знакомые лица! – воскликнул он торжествующе, бодро вскакивая из-за стола. – Как сын?
Жора молчал.
– Джамальебиев! Сними с него наручники! – скомандовал Свиридов.
– Он буйная! – предупредил раскосый сержант, еще вчера успешно торговавший шаурмой на Савеловском рынке, снимая с Жорки наручники, – И дерется у него хороший…
– Справимся, – уверенно ответил лейтенант. – Двери закрой с той стороны!
– Чего не здороваемся? – спросил он Кравеца, когда двери за сержантом закрылись. – Не в настроении?
Жора молчал, уставившись в пол.
– У-у-у-у, как тебе губищу-то расквасили! Вытри-ка! – Свиридов бросил ему платок, – похоже, не твой сегодня день? А? Георгий? Так ведь? Не твой ведь?
– Не мой! – согласился Кравец.
– Чай будешь? Пуэр!
– Водки! – тихо попросил Жора. – И закурить.
– Ничего себе, у вас запросы, мучачо! – восхищенно покрутил головой лейтенант. – А буянить не будешь?
– Нет! – пообещал Кравец.
– Ну-ка! Давай я тебе губу-то вытру! – лейтенант заботливо промокнул платком, смоченным водкой, разбухшую, словно равиоль, губу Кравеца. Кравец сморщился от боли. Он залпом выпил предложенные человечным полицейским полстакана водки. Свиридов услужливо протянул ему половинку шоколадки «Аленка».
– Оп-па! Сервис! Закусываем, закусываем! Во-от так! Молодца! Ну, давай, рассказывай, из-за чего сыр-бор? Че ты разбуянился-то?
– Это мои друзья!
– А чего ты на друзей наехал?
– Юрка. Он первый начал!
