Hey, hey, mama, said the way you move, gonna make you sweat, gonna make you groove. Oh, oh, child, way you shake that thing, gonna make you burn, gonna make you sting.

Надрывался в высоком фальцете пожилой кудрявый певец на сцене, с профессорской бородкой на испещренном глубокими морщинами лице.

– Клево поет! – восторженно воскликнул Рауль.

– Я не знал, что у меня растет сын, – любуясь сыном, тихо проговорил Кравец, – Мама выходила замуж?

– А как ты жил все это время? – ушел от ответа Рауль.

– Я много работал. Хотел доказать себе, что не зря явился на эту землю. Я не скажу, что добился всего, чего хотел…

Подошел Валерка Коровин под ручку с великолепной блондинкой.

– Николь, позволь тебе представить великого писателя современности, моего друга, Георгия Кравеца.

Жора привстал и элегантно поцеловал ручку даме. Но блондинка во все глаза смотрела на его экзотичного кудрявого сына.

– Это Рауль! Мой сын! – сказал Жора с гордостью, словно показывал ей свою картину. – Он из Венесуэлы.

– Николь снималась у Сержа Аведикяна, – в свою очередь похвастался Валерка. – В двух картинах. Николь была вчера у нас в ночном эфире.

– Это замечательно, – театрально восхитился Кравец. Он чувствовал себя на каком-то восточном базаре.

– Ну, мы пойдем! – сказал Коровин, – мне надо ей еще свои картины показать.

Сын с недетским интересом посмотрел вслед красотке.

– Нравится? – спросил Жора.

– Да, – смутился парень.

– А у тебя есть девушка?

– Была.

– Расстались?

– Можно так сказать. Ее убили. Ее звали Хуанита.

– Хуанита? Да ты что? – ужаснулся Кравец. – Как это случилось?

– У тебя крутая тачка, – ответил Рауль.

– Мне тоже нравится. Но это не самое главное, чего я хотел добиться.

– А чего ты хотел добиться?

– Ну, уж не тачку, это факт. Тачка – это не показатель успеха. Хорошие тачки есть и у бандитов. А я хотел создать что-то такое, за что мог бы гордиться.

– Ты не создал?

– Нет.

– Почему?

– Понимаешь, Рауль, я, наверное, слишком сильно любил себя и ни в чем себе не отказывал. Я наслаждался жизнью и брал от нее все, забывая отдавать. Но надеюсь, что еще создам что-нибудь. – (Кравец с каким-то стыдом вдруг поймал себя на том, что чересчур старается своим показным откровением расположить к себе сына). – Может быть, мы даже вместе что-то создадим. Ведь теперь нас двое! У тебя какие планы по жизни?

– Я хочу стать дипломатом, – смутился сын.

– Хороший выбор, – сдержанно похвалил Жора. – Это лучше, чем пожарником. Тем более что этот путь совершенно реальный. Но мой опыт общения с дипломатами оставил не самые приятные впечатления. Они – обыкновенные и скучные чиновники. Бумаги, документы, отчеты и имитация бурной деятельности. Ты знаешь, что имитировать деятельность иногда труднее, чем реально действовать. Мне кажется, быть чиновником скучно. Они – по большей части страшные бездельники и халявщики. Я встречал много дипломатов. Они хитры, осторожны. Боятся сделать лишний шаг, чтобы не потерять свое кресло.

– Да? Я не знал, – удивился Рауль. – Мне кажется, это так интересно – путешествовать по миру! Улаживать конфликты.

– Путешествовать, как и жить, надо свободно, без оглядки на официальные власти. Как дипломат, ты будешь ограничен рамками профессионального этикета. Впрочем, это я так рассуждаю с позиции моей модели жизни…

– Мне твоя модель нравится! – засмеялся Рауль.

Жоркин сын за весь вечер лишь слегка пригубил вино. Сам Кравец один приговорил бутылку виски. Машину он благоразумно оставил на стоянке. По дороге домой они с сыном заходили в какие-то бары, где Георгий накатывал по стопке. Короче, он крепко нагвоздился в первый вечер знаменательной встречи. Приехали домой на такси далеко за полночь. На кухне Жора еще накатил «ночной колпак», показал Раулю его комнату, дал ему полотенце, тапочки, пижаму и провалился в черную бездну пьяного сна, не раздеваясь. Ему снилась Настя. Она обнимала, ласкала его и теребила кочерыжку. Жора пытался снять с нее трусики, но к своему ужасу обнаружил в них огромный член. Он в панике куда-то бежал от этого ужаса. Настя с членом! Что может быть ужаснее! Проснулся Жора среди ночи и благодарил Создателя за то, что это был всего лишь сон. Во рту была Сахара, в штанах гулял зловонный Сирокко. В коридоре горел свет. Он на цыпочках прошел на кухню, достал из холодильника бутылку минералки и высадил ее до дна за секунду. Придя в себя, он вспомнил все, потихоньку прошел в комнату сына и приоткрыл двери. Луч света осветил совершенно пустую кровать. Одеяло даже не было тронуто.

– Я вообще считаю, что роль семьи в судьбе человека и формировании его как личности сильно преувеличена! – глубокомысленно рассуждал святой Павел, возвращаясь из туалета и усаживаясь на свое место. У Павла были проблемы с мочевым пузырем, камни что ли, и оттого он отлучался в сортир чаще других.

– Не скажи, – возразил толстяк Юрка, рисуясь и подражая Черчиллю, пижонски раскуривая сигару, – Я бы не состоялся, если бы не мой отец, который методично, изо дня в день, занимался моим воспитанием. Он научил меня фотографировать и, чего скрывать, устроил на работу в «Труд», когда я был еще совсем сопливым мальчишкой. А потом я уже пошел своим путем.

– А кто тебе сказал, что ты состоялся как человек? Ты всего лишь – профессиональный фотограф, и такой же сопливый мальчишка. Ты состоялся как профессионал, – возразил Жора. – Быть профессиональным фотографом еще не значит состояться как человек. Как человек ты говно…

– Для тебя, может быть, да. Как и ты для меня. Но я могу прокормить свою семью и помогать близким. Это и значит – состояться как человек, – стоял на своем Юрка.

– Знаете, Юрий, – сказал Кравец, – я тоже зарабатываю достаточно, чтобы прокормить семью…

– Но у тебя ее нет! – воскликнул торжествующе Павел, будто адвокат, предъявивший улику.

– … Но я сделал себя сам, без чьей-либо помощи! – завершил Кравец. – У меня не было отца.

Его роль в моей жизни ограничилась капелькой спермы с неплохими генетическими достоинствами. И у Эдгара По не было родителей. Шукшин рос без отца. И Пушкина воспитала няня!

– Да ладно! – возмутился Юрка, – В семьях русских потомственных дворян отцы придавали большое значение воспитанию детей. Почитайте историю, Георгий.

– Я ее внимательно читаю, Юрий. Возможно даже внимательнее, чем вы! – сообщил зачем-то Кравец, – Позвольте вам сообщить, что со своим сыном Александром Пушкиным отношения у Сергея Львовича, прямо скажем, не сложились, это вы тоже сможете прочитать в воспоминаниях современников поэта. Пушкин-отец детьми никогда не занимался, а изволил кутить и волочиться за дамами. Сам Пушкин-сын в молодости жаловался, что отче не дает ему денег из-за скупости, что де из-за него он не может в полную силу творить, поскольку ему не на что кушать. Батя не любил тунеядцев и халявщиков. И хотя сам стишки пописывал, поэзию считал баловством, пустой забавою, чтобы девчат заманивать в сети порока.

– Официант! – тонким фальцетом заорал усатый мужик в казачьей косоворотке за соседним столом. – Человек! Чувак! Водки! Ледяной!

Перед ним уже стояла одна непочатая бутылка водки. Но он видимо – забыл про нее. Однако, стройная официантка, явившаяся через секунду, послушно поставила перед ним вторую бутылку.

– А эту заберите! Она теплая! – капризничал казак.

Oh, oh, child, way you shake that thing, gonna make you burn, gonna make you sting. Hey, hey, baby, when you walk that way, watch your honey drip, can’t keep away.

Надрывался в высоком фальцете пожилой, седовласый, кудрявый певец на сцене, с профессорской бородкой на испещренном глубокими морщинами лице.

– Можно сказать, что разлад в отношения отца и поэта внесло и правительство, – продолжал Жора, – Когда по просьбе Жуковского Пушкина из южной ссылки отправили в Михайловское, то надзор за ним поручили батюшке. Как некое издевательство над родственными чувствами. Тому это совсем не нравилось, но он согласился. Ситуация, господа, была, согласитесь, неловкая. Пушкин же упрекал отца в шпионстве и стукачестве. Был даже момент, когда Пушкин чуть было не дал батюшке в сердцах пиздюлей. Он это потом отразил в «Скупом рыцаре». Вы, Юрий, надеюсь, читали «Скупого рыцаря»? Они помирились только в 1828 году. Сам, Сергей Львович, к его чести будет сказано, будучи неоднократно пизжен не раз своим жестоким отцом, не брал с него дурной пример и никогда не наказывал физически своих детей. Да, он, как и твой батя, способствовал тому, чтобы Пушкина приняли в Царскосельский лицей – место, куда очень трудно было попасть. И, возможно, привил Пушкину склонность к стихосложению? Хотя как это можно привить? Кстати, в смерти Пушкина Сергей Львович винил вдову Наталью. Говорят, что допускал сексуальную составляющую в отношениях Натальи с императором, которая и стала, по его мнению, основной причинной самоубийственной дуэли. Сергей Львович, чтобы вы знали, господа, отсудил у блудной невестки Михайловское. Правда, она за него и не боролась: возможно, чувствовала свою вину. Он был большой чудак и игрец, этот Сергей Львович, за что я его и люблю. Перед смертью он хотел жениться и, будучи даже в агонии, умолял юную дочь Анны Керн выйти за него замуж. Так что, Юрий, к гениальности состоявшихся детишек родители не всегда имеют отношение.